— Я ждала шесть лет.
Одна утка то и дело опускала головку в воду и выдергивала обратно. В воду — и обратно. Вытянет голову, отряхнется, осмотрится — и опять в воду.
Таков, видимо, конец очень длинной фразы, которая началась в Таллинне с затяжки тонкой сигарой, а теперь завершается ныряющей в воду гладкой перламутровой утиной головкой.
— И не оставляла надежды?
— Нет.
Она вынула помятую фотографию и протянула ему. Джек в смятении смотрел на карточку: он стоит перед деревянной овцой, на ее заду болтаются большие стригальные ножницы. В смятении он оттого, что выглядит жалким идиотом и вдобавок заметно моложе себя теперешнего. А вид-то какой самодовольный! И при этом смущенный. Волшебное было время. И безумное.
— Надо же! — только и выдавил он.
Она сунула карточку в сумку, вынула пачку «Кэмел» и одну сигарету протянула ему.
— Почему бы и нет? — сказал Джек и взял сигарету.
На миг их глаза встретились; радужка у нее тоже серо-перламутровая, как внутренняя сторона двустворчатой раковины, отметил про себя Джек. Скорее всего, этот образ он где-то позаимствовал — возможно, прочел в журнале, романе или стихотворении, когда искал для себя что-нибудь вдохновляющее на сочинение пьесы или хотя бы музыки к стихам. Кайя щелкнула пластмассовой зажигалкой «бик» — он видел такие у парижан, — поднесла огонек ему, потом закурила сама. Джек вдохнул дым и закашлялся.
— По крайней мере, на этот раз обошлось без оплеухи, — прохрипел он, хлопая себя по груди. Кайя рассмеялась, а он сквозь кашель добавил: — Прости, но я сигареты терпеть не могу.
— Следует понимать, что их не терпит твоя жена.
— Пусть так, но в этом я с ней согласен.
— Она очень сильная женщина, да?
— Да.
Джеку было неприятно, что Кайя заговорила про Милли, он невольно ощетинился. Мерзкий вкус табачного дыма заполонил рот.
— Во-первых, должна тебе сказать, что я знаю про ребенка, — продолжала Кайя. — Знаю, что вы его потеряли. По твоей музыке поняла.
— Ты шутишь?
— «Песнь с черного экрана».
— Вот это да! Браво! Самое неудачное название в мире.
— Я даже плакала. Правда, пьеса мне понравилась не сразу, пришлось слушать много раз.
— С тех пор нам никак не удается зачать ребенка — почти наверняка вследствие той трагедии. Что-то… надломилось. В общем, шансов теперь мало.
— Ты в этом уверен?
— Таково мнение специалистов.
Его коробит, что она сочувственно обсуждает их с Милли глубоко личные дела, но ведь он рассказал о них сам, по собственной воле. Вдалеке заверещал малыш: требует чего-то, а ему не дают. Несмотря на расстояние, детский крик действует на нервы: в нем, как ни странно, слышится подлинное страдание. На миг вопли смолкли, потом разом возобновились, будто кто-то включил рубильник. А каково тем, кто рядом, подумал Джек, — полный кошмар. Он смахнул запутавшийся в волосах медно-рыжий лист.
— И не сказать, чтобы мы с женой оставили попытки, — проронил он и почувствовал, как загорелись кончики ушей.
— Понятно.
Выпятив губы, Кайя затянулась и тут же выпустила струю дыма. Солнце, пробиваясь сквозь листву, щедро осыпало золотом ее волосы. Очень длинные и такие легкие, что вздымаются даже под едва ощутимым ветерком. Наверно, если она разденется догола, они, как прежде, закроют ей груди.
Вся в мыльной пене…
— Наш сын… Его дефект был… — она смолкла, подыскивая слово, — спровоцирован.
Слово «наш» исполнено огромного смысла. Возможно, отец еще присутствует в их жизни.
— Ты имеешь в виду ногу?
— Ну да. Сейчас она уже много лучше, гораздо прямее. С младенчества — гипс, разные фиксирующие аппараты, врачи… Эта нога всегда будет чуть короче и менее подвижная, чем другая. А что спровоцировало, знаешь? Стимуляторы для спортсменов.
— Допинг?
— Ну да, когда я занималась гимнастикой, еще в советские времена. Я же тебе рассказывала.
— A-а, да-да.
На самом деле она мельком обронила, что ее заставляли принимать препараты, позволяющие добиваться высоких результатов. Возможно, благодаря этой химии она и выглядела юной девушкой, почти подростком. Сейчас она уже так молодо не выглядит.
— Отрыгнуть и выплюнуть всю отраву не удавалось. Не исключено, что я скоро заболею раком.
Джек нахмурился; перед глазами возник серый лабиринт коридоров, какие-то фигуры в белых халатах со шприцами в руках.
— Серьезно? И что за препараты?
— Гормональное дерьмо, которым нас пичкали. Друзья его сдавали на исследование; теперь они сами на пороге смерти, понимаешь? А у девочек из моей команды — у них рождались увечные детки и даже мертвые. Мы стали маленькими солдатами в «холодной войне»: обязаны быть во всеоружии, побеждать любой ценой. Не спорт, а политика.
Она глубоко затянулась. Напрасно она курит, особенно если есть угроза рака.
— Как себя чувствует твоя мать? — спросила она.
Приятно, что Кайя про нее вспомнила. А он все еще пытается осознать те грязные уловки с допингом, их последствия, их страшный вред, — точно старый заброшенный завод, продолжающий отравлять землю ядовитыми отходами. Разрушительное вторжение мрачного прошлого. Надо было хотя бы посочувствовать ей, но теперь, как водится, подходящий момент уже упущен.
— Со здоровьем у нее неважно, — ответил Джек. — Хвастаться нечем. Она ведь ослепла.
Кайя кивнула.
— Но у тебя есть музыка, — сказала она.
— У меня?
— Твоя музыка. Мистер Давенпорт говорит, что ты пишешь мало, но я думаю, твоя музыка очень неплохая.
«Очень неплохая»! Джек огорчился. Слушая ее певучий голос, ее мягкий иностранный акцент, он ожидал, что длинное предложение завершится совсем иначе.
— Неплохая, значит…
— Ну да. Хорошая. Я покупала все твои диски.
— Ага, все, то есть три. Удивительно, что тебе удалось их раздобыть.
— Пришлось, конечно, повозиться. Я знаю про все твои концерты и лекции. Выискивала в интернете всё, что можно. Выслеживала тебя. Ты оставил мне придуманную фамилию, но я рыскала по сети, используя имена Джек и Арво Пярт, плюс город Хейс. На поиски ушло несколько минут, потому что это же шесть лет назад. Но сеть тебя выловила. За несколько минут. Джек Миддлтон! Ура! Вот он: хорошая фотка, сидит, откинувшись на спинку пластмассового стула, невозмутимый такой. Узнать адрес тоже было легче легкого. Я долго плакала. Знаешь, какую фамилию ты мне написал?
Джек покачал головой. В спешке он нацарапал первое, что пришло в голову. Она посмотрела на него, и ее глаза снова затуманились. В скамейке, видимо, ослаб крепеж, она слегка покачивается.
