— пусть шагают.
— Ничего, Михалыч, мне полезно — сброшу несколько килограмм и стану еще стройней и красивей.
— Ну, да, ну, да… Милка! Животину забери да пошагай! — закричал дед девочке-помощнице. — А ты иди, иди — отдохни Дмитриевна…
Сбросив на пол ванной потную одежду, Кира встала под прохладные водяные струи и закрыла глаза. Усталость понемногу отступала, утекала с водой.
«— Сейчас бы в горячую ванну, да с молочком! — мечтательно подумала Кира, с восторгом вспоминая свои давнишние изнурительные тренировки — три часа простой езды не шли ни в какое сравнение со спортивной тренировкой по конкуру. — И как у меня раньше сил хватало? Молодость…»
Выйдя из душа, Кира из всех звонков, поступивших на мобильный телефон за последние три часа, выбрала только один номер.
— Шубин, я на тебя сержусь, — сразу заявила она, чтобы у него не оставалось сомнений на его счет.
— Я уже понял. — вздохнул Павел. — Ты где?
— Угадай с трех раз…
— И гадать не буду — слышу ржание.
— Паша, почему ты не сказал мне вчера, что «лучший» — это Валентин? — Кира немного помолчала, ожидая ответа, но его не последовало, и она уточнила вопрос: — Ты проверял мои чувства к тебе или так заботился о моей безопасности, что наступил на горло собственной ревности?
Вздыхая, Павел помолчал, не желая отвечать на ее прямой вопрос. Молчала и Кира — его ответ был очень важен для нее, но Шубин ее «перехитрил».
— А сама ты как думаешь? — с затаенной надеждой спросил он и подумал о том, что если она подумала, что это проверка, то сомневается и еще не вполне доверяет ему, а если…
И Кире пришлось отвечать…
— Я ду-ума-аю-ю, — вздыхая, тянула она, — что работа для тебя очень важна, Шубин, возможно, даже важнее, меня, и ты, как настоящий профессионал, постарался выполнить ее максимально ответственно и тщательно, выбрав для моей охраны действительно самого лучшего из всех… не смотря, ни на что.
— Ты у меня — умница, — обрадовался Павел — она его не разочаровала, и она ему доверяет, как профессионалу и как своему мужчине.
— Как скажешь, тебе виднее… — тут же согласилась Кира.
— Больше не сердишься?
— Нет… Ой, Паша, а как же я с тобой полечу: у меня даже загранпаспорта нет, я уже не говорю про визы…
— Проснулась, дорогая моя, Спящая Красавица! Спохватилась! — усмехнулся Павел — и о чем только она думает! — Отец давно уже все сделал — решил услать тебя подальше отсюда, чтобы самому без тебя контакт с Викой и Алисой наладить.
— Сговорились! — улыбаясь, укорила Кира. — Вот зачем нужен был мой паспорт Краснову.
— Я хотел и их забрать с собой, но отец сказал, что с меня и тебя одной за глаза хватит, беззаботная ты моя! Все, заканчивай свои тренировки и бегом к Бурмистрову сдавать «дела».
— Слушаюсь, мой генерал, — козырнула Кира и засмеялась.
На душе у нее стало легко и спокойно — никакой проверки не было, но его серьезное, почти фанатичное отношение к работе, ее немного смущало: на первом месте у него будет работа… да и на втором, наверно, тоже…
А на каком месте в его жизни будет она?..
После визита Федина к врачам клиники и капитану Знаменскому эта поездка к матери убитой девочки не имела большого значения — все и так стало ясно.
В Подольск же Федин ехал потому, что хотел еще раз увидеть Екатерину Захарову. Увидеть, узнать, как у нее дела, предложить свою помощь, а главное, разобраться в своих чувствах к ней.
Многие годы для него существовала только одна женщина — его жена. Он любил ее, оберегал, жалел — любовь, забота и жалость настолько сплелись в его сердце, что он уже не мог отличить одно от другого. Для него она была семьей, единственной женщиной за которую он нес ответственность: перед собой, перед ее родными, перед всеми людьми. Отчасти он чувствовал себя виноватым в том, что не смог дать ей того, о чем она так страстно мечтала (хотя вины его в этом не было — Антонина не могла выносить ребенка) — наверно, недостаточно хотел детей — и после каждого умершего ребенка жалел жену еще больше. В его сердце не было места ни для кого и ни для чего кроме этой жалости.
С появлением в их семье «приемной дочери» Федин почувствовал, что жена отдалилась от него, попытался сблизиться, но скоро понял, что Антонина была счастлива… Счастлива без него! Счастлива оттого, что теперь у нее есть долгожданный ребенок, и никто другой ей был уже не нужен! Что ему оставалось делать? Смириться с новым отведенным ему местом? Он смирился, но из сердца его ушла жалость к жене. В нем осталась любовь и забота, но жалость ушла… И когда он увидел Катерину — такую красивую и такую несчастную, сердце его дрогнуло и сжалось от жалости, такой привычной и такой необходимой ему.
Федин мучился, казнил себя, но перед его глазами все время стояли черные, влажные от слез глаза несчастной женщины.
Он должен был еще раз увидеть ее и решить, что делать с возникшим в его сердце чувством.
Все оказалось намного проще: увидев его на пороге своего дома, Катерина бросилась к нему на шею… И Федин не смог устоять против такого явного проявления чувств, обнял Катерину, поцеловал, и все закружилось, завертелось, остались только ее черные, влажные от слез глаза, трепещущие от горя и желания губы. Но не все оказалось так просто, как надеялся Федин, целуя ее плечи и грудь. Почувствовав его руку на своей груди, женщина вскочила, лихорадочно запахивая полы халата, испуганно глядя на него влажными от слез глазами. Тяжело дыша, Константин смотрел на нее, не зная на что решиться — выбор был за ней, но она молчала. Он встал и медленно пошел к двери. Выдержать его ухода Катерина не смогла — она опять останется одна. Совсем одна! Она бросилась за ним, обхватила за талию, прижалась жарким телом к спине и замотала головой. Он медленно повернулся, и все началось сначала: поцелуи, ласки, ее стоны и его тяжелое дыхание, но как только он хотел близости, она пугалась, вскакивала, пыталась убежать от него. На третий раз он ее не отпустил, ласки его стали напористыми, слегка грубыми, проникая во все запретные места, она застонала, выгнулась от волн оргазма и жарко зашептала ему «Да»… И он не стал медлить, тратить время на раздевание, боясь, что она опять
