передумает…
Теперь он возвращался в Москву к своей жене, понимая, что там, за дверями чужого дома возникло между ним и Катериной что-то намного большее, чем простая человеческая жалость…
Телефонный звонок вывел Федина из задумчивости.
— Слушаю, — ответил он, не глядя на определитель номера.
— Костя, ты где? Приезжай быстрее… — рыдала в трубке Наталья Григорьевна. — Тоню увезли в больницу на «Скорой»… сердце…
Прямо из больницы Федин поехал в Южное Бутово.
Всю дорогу он старался не казнить себя за связь с Катериной, почему-то считая, что именно из-за этого у Антонины случился сердечный приступ.
Но это было не так — Антонина с детства была болезненным человеком с кучей различных болезней и пороком сердца — на ее здоровье отрицательно сказалась последняя неудачная беременность: врачи предупреждали их о последствиях, но Антонина слушать их не захотела. Она хотела ребенка! Хотела страстно, фанатично, не считаясь с медицинскими запретами и уговорами мужа и матери.
Умом Федин понимал, что приступ мог случиться в любой момент, но сердцем, сознавая свою вину, винил в состоянии жены только себя. Возможно, если бы он не поехал в этот день в Подольск, то все было бы в порядке с Антониной…
«— Господи, оставь ей жизнь! — молил он, выезжая на Кольцевую автостраду, — Я сделаю все, что ты скажешь! Хочешь, я больше никогда не увижу Катерину? Забуду о ней! Только не забирай Антонину! Как же без нее будет Машка? Мне одному с малюткой не справиться!»
Но Бог молчал…
В огромном доме Бурмистрова царила праздничная суматоха, и пахло чем-то необычайно вкусным и пряным — еще бы, вернулся настоящий хозяин дома! Все рады! И все теперь пойдет по-старому!
Но «настоящий хозяин дома» возвращаться к старой жизни в собственном доме не хотел!
В часы «одиночного сиденья» в СИЗО он о многом передумал, многое понял, удивляясь своему упрямству в отношении охраны в доме, мягкотелости в отношении прислуги и своих бывших и общей беспечности — столько было потрачено денег на охрану и обслугу и все равно такое несчастье случилось в его доме! Теперь он был полностью согласен с мнением Киры: давно пора навести порядок в собственном доме и поменять правила, заведенные непонятно кем!
Бурмистров встретил Киру у гаража, обнял, взял под руку и провел по дорожке к дому.
— Я ужасно рад, что в тебе не ошибся! Ты меня снова спасла, и я снова твой должник! — сообщил он, щурясь от света — глаза его, привыкшие к тусклому свету камерной лампочки, болезненно реагировали на естественный свет. — Как же хорошо дома!
— Хорошо, — покладисто согласилась Кира. — Только твой дом крепостью не назовешь!
— Ты права, я много думал об этом… Теперь все будет по-другому!
— Без твоего ведома, я ребятам разрешила пользоваться тренажеркой и сауной — лично мне страшно было находиться одной в пустом доме. Ты можешь запретить, но тогда ты снова останешься ночью один в доме…
Кира внимательно посмотрела на своего уже почти бывшего мужа и… осталась довольно его внешним видом: он похудел, побледнел, в нем поубавилось спеси: не было во взгляде надменности, а на губах пренебрежительной улыбки, тонкая «азиатская» бородка потеряла четкость линий и лицо стало мягче и человечнее.
— Похоже диета и заключение пошли тебе на пользу, — привычно иронизировала Кира и сникла — шутить ей не хотелось: вернулся хозяин, и она чувствовала себя теперь в этом доме «не в своей тарелке». — Сдам тебе «дела», соберу вещи…
— Куда спешить? — натянуто улыбнулся Бурмистров, прикидывая, как потактичнее, перейти к главному вопросу. — Но, вообще-то, я не против, если ты задержишься здесь на какое-то время!
— Как это? — услышав такое предложение, опешила Кира, останавливаясь на дорожке.
Сделав несколько шагов, Бурмистров был вынужден тоже остановиться.
— Я тут подумал на досуге, — повернувшись к «жене», все же начал он непростой разговор, — времени у меня для размышлений было предостаточно, и решил, что лучшей жены, чем ты, мне все равно не найти — так может и не стоит нам разводиться…
Неделя срок для брака совсем незначительный, но за это время Кира так устала нести ответственность за чужую собственность и чужие деньги, разгребать чужие проблемы и всегда быть в «парадной форме», что готова была сию же минуту вернуться к себе домой на Цветной бульвар и неделю не выходить из квартиры, сменив «парадную форму» на привычную футболку, бриджи и тапочки.
— Змей Горыныч сделал свое дело — Змею Горынычу пора и отдохнуть!
— Это значит — нет? — нахмурил брови Бурмистров — к отказам он не привык.
Неужели Шубин оказался прав, и Вячеслав не захочет просто так дать ей развод? А как же поездка с Павлом? Она так хотела уехать отсюда, забыть все неприятности и побыть с ним вместе, хоть какое-то время. И Кира, поджав губы, чтобы скрыть эмоции, запаниковала…
Она не знала, как себя вести с Бурмистровым, чтобы не обидеть и не разозлить его — как с мужем или как с другом? Мужем он для нее не был, а друг никогда не заговорил бы о настоящем браке — у них было только деловое соглашение, и этому соглашению пришел конец: она вернула долг, заплатив услугой за дорогой подарок. Может, Бурмистров считает эту услугу недостаточной компенсацией за подаренный ей «Ягуар», но это уже его трудности — она свое дело сделала: сохранила его «богачество» и вызволили его из тюрьмы и большего требовать от нее он не может! К тому же эта «услуга» дорогого стоит — она вынуждена будет продать кое-что из наследства семьи Каплан, даже не видя того, о чем подписывала договор и давала обещание — а вдруг ей будет жизненна необходима именно обещанная коллекция или картина, или гравюра…
— Это значит, — взвешивая каждое слово и стараясь не обидеть человека своим отказом, начала говорить Кира, — что слишком много молодых, беременных женщин, носящих твоего ребенка, претендуют на место законной жены и некоторые даже говорят, что любят тебя — тягаться мне с ними будет трудновато, к тому же я боюсь погрязнуть в их кознях и судебных исках твоих будущих детей. А потом… у меня очень жесткие требования к супругу относительно женского пола — боюсь, они мало кому по плечу.
— Ты такого нелестного мнения обо мне, что даже не хочешь попробовать? — услышав отказ, банкир все еще не мог поверить, что его отвергли — а он то считал себя неотразимым!
— Стоит ли затевать заведомо обреченное на провал дело?! Прости, Вячеслав, но мы с тобой
