Ее мать оказалась права.
Повинуясь секундному порыву, она повернулась к Гриффину.
– Не хотите ли пройтись со мной, милорд?
– Пройтись? – удивился Гриффин.
– Вот именно. Что ж в этом необычного? Прогуляемся и вернемся. Мне хочется прогуляться по парку, а вы будете меня сопровождать. Или вы против?
– Нет, я нисколько не против. – Гриффин смутился.
Краем глаза Розамунда заметила, как Сесили и Тибби обменялись многозначительными взглядами. Решительно натянув на руки перчатки, она сказала:
– Вы меня подождете? Мы скоро вернемся.
– Будь все время на виду у нас, Розамунда, – предупредила ее осторожная Тибби.
– Разумеется, а как же иначе, – улыбнулась Розамунда. Она давно обнаружила, как хорошо усыпляет любые подозрения согласие. Так герцог и Тибби не спускали глаз со строптивой Сесили, тогда как покладистая Розамунда позволяла себе больше вольностей, о которых ее опекуны даже не догадывались.
Взяв летний зонтик, она встала и повелительно посмотрела на Гриффина.
Тот не сразу понял ее намек, но когда понял, чего от него ждут, открыл двери ландо и подал ей руку. Слегка опершись на нее, Розамунда спустилась на землю. Она лишь слегка коснулась его руки, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы ощутить его силу.
Зонтик раскрылся с сухим треском, изящный образчик женского туалета, покрытый шелком цвета морской волны, отделанный по краям белым крепом под цвет ее платья.
– Давайте пройдем вон туда, – предложила Розамунда. – Мне хочется посмотреть на скульптуру в центре парка. Вы видели ее? Король в образе Марка Аврелия, говорят, вышло не совсем удачно.
Боже, она болтала чепуху.
Слегка пожав плечами, Гриффин взял ее под руку и повел в парк в центре площади.
Некоторое время они шли в полном молчании. Она отнюдь не была воробышком, как часто говорила ей мать, но он был намного выше, шире, мощнее, чем она. Его было больше во всех отношениях. Ее рука казалась крохотной лапкой по сравнению с его рукой.
Ее белоснежные юбки выглядели весьма эффектно на фоне его до блеска начищенных сапог. Они медленно шли в тени густых крон старых кленов. Новый слуга Гриффина, должно быть, приложил немало старания для того, чтобы привести в порядок его обувь, мелькнула случайная мысль в голове Розамунды. Когда Гриффин приехал в Лондон, на его сапоги нельзя было смотреть без страха.
Вдруг Гриффин задал вопрос:
– Вы его любите?
Догадаться, о ком идет речь, было совсем не трудно, и разыгрывать непонимание было глупо.
– Нет, совсем не люблю.
Она вспомнила медальон с портретом Гриффина на своей шее, и на душе у нее стало легче.
С того самого момента, когда она увидела эту довольно неумело нарисованную миниатюру, только он один занимал ее мысли. Несмотря на ее успешный выход в свет, несмотря на то что Гриффин игнорировал ее, она никогда не думала о другом муже. Непонятно каким образом, но она сердцем привязалась к этому гиганту, упрямому и несговорчивому, больше никто из мужчин не привлекал ее внимания.
Даже во сне она не мечтала ни о ком другом. Впрочем, в ней больше говорил голос рассудка, чем сердце. Она, как в игре, сделала на него ставку. В ней не было места сердечным чувствам, и такая игра была не совсем в ее вкусе.
Помолчав, Гриффин с присущей ему откровенностью сказал:
– Приятно это слышать. Даже если бы мы разорвали помолвку. Он не стоит даже вашего мизинца; кроме того, герцог Монфор никогда не выдал бы свою племянницу за армейского капитана. Как бы то ни было, но я доволен.
Немного подумав, он добавил:
– Все это ради вашего же блага.
Розамунда напряженно размышляла над сказанным.
– Вы так сказали из-за моих родителей, которые живут раздельно. Вы, наверное, решили, что мне нравится такая жизнь?
– Я не знал, что ваши родители живут порознь. – Повернувшись, он посмотрел ей в лицо.
Ей сразу стало легче. Она улыбнулась.
– Не знать о том, как поссорился маркиз Стейн с женой? Помилуйте, милорд, где вы живете? В какой дыре?
– В Корнуолле. Видимо, это означает одно и то же.
Оценив шутку, Розамунда рассмеялась, затем вздохнула.
– Мои родители обладали удивительно несхожими характерами. Конечно, их брак – это обычный светский брак по расчету. Отец по натуре холодный, рассудительный человек. Он терпеть не мог сцен, но если его выводили из себя… – Розамунда передернула плечами. – А мать была очень вспыльчивой. Она обожала устраивать сцены и закатывать истерики, во время которых бросала все, что попадало ей под руку: фарфоровую посуду, разные вещи… Однажды она швырнула в отца каминные часы, но, конечно, промахнулась. Хотя со временем, как мне кажется, кто-нибудь из них все равно убил бы другого. Когда отцу надоело, они разошлись, а нас на время отослали из дому.
– Именно тогда вас взял к себе герцог?
Она покачала головой, удивляясь про себя, куда завел их разговор и как далеко он отклонился в сторону от того, что ей хотелось сказать.
– Нет, это случилось позже, после того как умер отец и мы остались целиком на попечении мамы. Вот тогда герцог и стал нашим опекуном. Он взял и Ксавье и меня к себе.
В итоге все оказалось не так уж и плохо.
– Но все равно это не родной дом.
– Как сказать. Нам там было совсем неплохо. Со мной были брат и кузины. Я их всех очень люблю. Нет, мне ничего не хотелось бы менять в своем прошлом.
Они подошли к центру парка, где на небольшой открытой площадке возвышалась статуя.
– Вот мы и пришли. Что скажете? – спросила Розамунда.
– Стоит как-то неустойчиво, того и гляди ненароком упадет.
– Надеюсь, что этого не случится. Такое происшествие будет оскорбительным для королевского величия.
Минута или две прошли в безмолвном созерцании. Наконец Розамунда указала на шедшую вправо тропинку:
– Давайте вернемся другим путем.
Она взяла Гриффина под руку, ее движение было естественным и непринужденным, словно ходить вдвоем для них было привычным делом. Оба явно не спешили вернуться.
Гриффин первый нарушил затянувшееся молчание:
– А вы? А вам хотелось бы жить… раздельно?
Розамунда покачала головой.
– Нет, так жить мне совсем не хочется. Я давно мечтала о счастливой семейной жизни, о том, чтобы жить всем вместе. – От волнения голос Розамунды дрогнул. – Большего мне нечего желать.
– Никогда не слышать резких слов или возражений? – Гриффин невесело улыбнулся. – Может быть, вы не знаете, но у меня довольно вспыльчивый характер.
– Ну что ж, видимо, придется примириться с этим, – не растерявшись, ответила Розамунда. Ей уже приходилось вносить гармонию в хаос, примирять более вспыльчивых людей, чем Гриффин. Что же касается его, то он, если вдуматься, все еще мальчишка, прячущийся под маской взрослого мужчины.
Да-да, большой, сильный, очаровательный, здоровенный мальчишка.
Она вздохнула. В этот миг ей даже стало жаль, что она не согласилась выйти замуж побыстрее.
Но поступить иначе было невозможно. Прояви она слабость и уступчивость, и тогда он помыкал бы ею и между ними никогда не возникло бы такого понимания, как сегодня, во время их короткой прогулки. Ключом к этому чудовищу была она сама: следовало оставаться твердой и неуступчивой, даже когда он сердился и выходил из себя, особенно в эти моменты.
Собравшись с духом, она задала давно мучивший ее вопрос:
– Почему за все эти годы вы ни разу не приезжали ко мне?
– По многим причинам, – помолчав, признался он. – Но ни одна из них никак не связана с вами.
Розамунда задумалась. Какой неожиданный ответ! Был ли он лестным для ее самолюбия или оскорбительным? Она никак не могла понять. Последние дни, исполненные тайной радости, внесли смятение в ее душу, и сейчас она была не в состоянии решить столь важный для нее вопрос. Лучше всего было отложить все непонятное, все недоумения на потом, когда она успокоится и хладнокровно во всем разберется.
Розамунда искоса посмотрела на него. Лицо Гриффина не выражало ровным счетом ничего: он словно ушел в себя, спрятался в раковину, откуда его было очень трудно извлечь.
Увидев эту отстраненную холодную маску, она поняла: сейчас от него все равно ничего не добьешься.
– Хорошо, не будем ворошить прошлое. Теперь вы в Лондоне, и скоро начало светского сезона. Будем наслаждаться. – И поспешно добавила, не позволяя ему возра-зить: – Да-да, наслаждаться, милорд.
В его глазах опять заплясали веселые огоньки.
– Ах да. Припоминаю кое-какие пункты из нашего соглашения, которые действительно сулят наслаждение.
Она шумно вздохнула: что он имел в виду?…
Заметив ее растерянность, он еле заметно улыбнулся.
– Сегодня вечером и начнем.
От низкого мужественного тембра его голоса, от горячего дыхания, опалившего лицо, мурашки забегали по спине Розамунды. Что же он имел в виду? От взметнувшихся в ее голове предположений и догадок ей стало жарко. Сердце забилось гулко и быстро. Краска залила лицо, кожа на груди тоже предательски покраснела.
