Завтра он встретится с Девером и получит от него, Девер ведь обещал, список претендентов на руку сестры. И тогда начнется процесс отборки. Надо будет выбрать достойного человека, который более всего подходил бы его сестре, ее уникальным особенностям. Гриффин намеревался во что бы то ни стало найти такого джентльмена.
Одно было несомненно: сестра никогда не вернется в Пендон-Плейс.
Не мешало бы посоветоваться с Розамундой насчет тех джентльменов, которых предложит ему Девер, – есть ли среди них тот, кто достоин его сестры. Вращаясь в высшем свете более двух лет, Розамунда должна была кое-что слышать о ком-нибудь из них.
Вдруг Гриффину стало больно и стыдно. Сегодня Розамунда задала ему очень неприятный вопрос: почему он ни разу не приехал к ней? Все эти три года она была словно принцесса из сказки, запертая в высокой башне и ожидавшая своего рыцаря-избавителя.
Неужели она не видела, что он, если продолжать сравнение со сказкой, вел себя не как белый рыцарь, а как злой великан? Она притворялась, будто не замечает его грубости, дурного характера, эгоистичного желания, чтобы все оставили его в покое. Теперь он верил в ее искренность – она на самом деле не обращала внимания на громадное различие между ними, на его невоспитанность и грубость.
В чем, в чем, а в корыстных замыслах ее никак нельзя было заподозрить, хотя именно эта мысль первой пришла ему в голову, когда он впервые встретился с ней. Она мечтала о любви, она любила красоту самого чувства и его выражения, она мечтала о семье, о своей собственной семье. Она отказывалась видеть то дурное, что было в нем; увы, реальность супружеской жизни должна была вскоре развеять ее иллюзии.
Не в силах больше сидеть в своих комнатах, Гриффин взял фонарь, предусмотрительно заготовленный не без помощи Дирлава, и направился к выходу.
Розамунда вышла из дому, оставив по рассеянности окно в зимнем саду неприкрытым.
Ее томила неизвестность. Холодный ночной воздух приятно освежил ее, нервная напряженность понемногу спала. Ее бил чувственный озноб. Легкими неслышными шагами она подошла к летнему домику, стоявшему неподалеку от фонтана.
Вечер тянулся неимоверно долго и казался бесконечным. Монфор проводил ее на музыкальный концерт, невероятно скучный и утомительный: пришлось сидеть несколько часов и делать вид, будто наслаждаешься музыкой, – порой это казалось невыносимым. Весь вечер Монфор просидел, вежливо и внимательно рассматривая лепнину на стенах и потолке; Розамунда даже позавидовала его выдержке и спокойствию. Но когда выступление молодой исполнительницы завершилось и послышались жиденькие вежливые аплодисменты, Розамунде стало жалко ее.
Волнение вместе с нетерпением снедали ее на протяжении всего вечера.
Наконец-то они вернулись домой. Розамунда разделась с помощью своей горничной Мэг и легла в постель. Но едва Мэг вышла, как она тут же вскочила и принялась самостоятельно одеваться. Однако влезть самой в корсет оказалось ей явно не под силу. Оставив его, она поверх сорочки надела простое летнее голубое платье, бальные туфельки и уселась возле окна, ожидая, когда в доме все стихнет.
Эндрю и Ксавье еще не вернулись, но они могли вернуться домой лишь на рассвете. Приходилось рисковать, – любой из них мог увидеть, как она крадется на свидание в саду, – ничего другого ей не оставалось.
В конце концов, они с Гриффином были помолвлены, поэтому ничего особо предосудительного в назначенном свидании Розамунда не видела. Только ей очень не хотелось, чтобы кто-то пронюхал о ее тайне, особенно кузены.
Наконец долгожданный момент настал. Торопливо проскользнув по темной дорожке сада, миновав фонтан, она очутилась на месте.
Его фигура темнела в просвете арки летнего домика. Широкоплечий и высокий, он сразу пробудил в ней неясное томление, сменившееся четким осознанием того, ради чего она пришла сюда. Каждый лунный блик, каждый шорох, каждое дуновение ветерка возбуждали ее, волнение Розамунды нарастало.
Глициния и жимолость увивали стены и крышу летнего домика. Их аромат пьянил и кружил голову. Стояла такая тишина, что был слышен легкий шелест листьев.
Но в ее ушах громко звучал стук часто и сильно бившегося сердца.
– Вы пришли, – сказал он.
Его низкий голос, как всегда, проникал глубоко в душу, волнуя и томя ее.
– А разве вы сомневались?
Он пожал плечом.
– Как знать? А вдруг ваши колебания одержали бы вверх? Я рад, что ваше мужество оказалось сильнее.
Сладостное осознание чего-то запретного овладело Розамундой. В этот миг она забыла о том, что ей пришлось преодолеть, прежде чем она уступила соблазну прийти. Извечный женский инстинкт нашептывал, подсказывал, как быть, что не стоит упускать такой шанс.
Послушавшись инстинкта, она махнула рукой на осторожность. Была не была.
– Я держу данное слово, – произнесла Розамунда.
– Всегда ли? – Он ласково провел тыльной стороной ладони по ее щеке. – Впрочем, на этот раз, как мне кажется, вы без особого труда сдержали обещание.
Сдержать слово было легко; труднее оказалось стоять перед ним – у Розамунды от слабости подгибались колени.
– Пойдемте. – Взяв за руку, он повел ее в домик.
В домике было тепло – во всяком случае, теплее, чем на улице. В углу тускло мерцал огонек фонаря. Гриффин зажег несколько свечей. В глубине у стены стояла кушетка, обитая шелком. Посередине располагались выкованные из железа ажурные стулья и столик; обилие цветочных растений в кадках и жардиньерках создавало впечатление свежести.
Не сосчитать, сколько раз она была здесь! Мягкий лунный свет, играющие тени и свет от горящих свечей, запах цветов лишь подчеркивали очарование ночи.
Но сейчас больше всего ее волновал Гриффин, а еще сильнее ее беспокоила мысль, как долго придется ждать поцелуя.
Гриффин обернулся и окинул ее долгим взглядом; с горящими глазами он напоминал ночного хищника, вышедшего на охоту.
Время шло, но Гриффин молчал и даже не двигался. Напряжение, охватившее Розамунду, становилось невыносимым.
Для того чтобы побудить его к действию, она первой нарушила тишину:
– Перед тем как начать, следует установить кое-какие правила.
Он удивленно взглянул на нее.
– Вы это серьезно?
– Более чем, – ответила она. – Между нами заключено соглашение, не так ли? Близкие отношения взамен светских развлечений. Но я не очень понимаю, до каких границ мы дойдем в этих отношениях. Не могли бы вы рассказать поподробнее?
Она выдержала его напряженный, пристальный взгляд, не моргнув глазом. Он замер словно тигр перед прыжком.
Розамунда шумно вздохнула: в конце концов и у ее притворства были свои пределы.
– Мне бы не хотелось быть застигнутой врасплох.
Гриффин покачал головой.
– Тут нечего обсуждать. Близкие отношения должны быть такими, какими я желаю, чтобы они были. Впрочем, – он едва не замурлыкал, – может быть, вы хотите кое-что предложить?
О Боже… Она судорожно вздохнула.
– У меня нет никаких предложений. Но мне хотелось бы иметь право вето.
Он шагнул к ней.
– Едва переступив порог этого домика, вы дали мне полное право поступать так, как хочется.
Он впился глазами ей в лицо, затем его взгляд скользнул вниз, словно в поисках той части тела, которая первой должна была подвергнуться нападению. Розамунда испугалась: неужели она предоставила ему слишком большую свободу действий, гораздо большую, чем предполагала?
Она чувствовала себя совершенно беспомощной перед его жадным взглядом, полным чувственного желания. Она казалась самой себе слабой и беззащитной и в то же время польщенной столь откровенно проявленным восхищением.
Куда только подевалась ее храбрость? Она ведь надеялась быть равной ему в этой новой игре, придуманной им. Увы, слишком поздно Розамунда поняла, как сильно заблуждалась.
Все в Гриффине – напряженная поза, уверенные движения – говорило о том, что он твердо шел к поставленной цели. Из обрывков разговоров, слухов о ее матери и тех немногих сведений, которые Джейн решилась открыть ей, Розамунда кое-что знала о близких отношениях.
Она о многом догадывалась, но у нее не было никакого опыта.
Она инстинктивно отпрянула от него, но он по-прежнему шел прямо к ней. Она отступала до тех пор, пока металлический столик не остановил ее. Их разделяло всего несколько дюймов.
Его белые зубы блеснули в темноте, он хищно улыбался. Упершись в стол обеими руками, так что Розамунда оказалась между ними, он застыл на месте.
Она откинулась назад как можно дальше, но бежать было некуда и не было сил. Он нагнулся над ней, некрасивое лицо осветили лунные блики.
Едва она вдохнула его мужской запах, как ее сердце забилось так быстро, как будто собиралось выпрыгнуть из груди. От него пахло лесом, таинственным, диким и первозданным; что-то внутри у нее встрепенулось и жадно потянулось навстречу этому первобытному запаху. Она сопротивлялась из последних сил, отказываясь подчиняться этому одурманивающему запаху, она не хотела быть поглощенной, не хотела раствориться в нем.
