Потом Тарвер поднимается на ноги и протягивает мне руку. Мы возвращаемся к костру. Я добавляю в него несколько сухих веток, и мы ложимся спать. Тарвер обнимает меня за плечи, привлекая к себе. Выросшая между нами стена теперь пропала, и я совершенно не противлюсь близости. Мы погружаемся в тишину.
У меня уже тяжелеют веки, как вдруг у щеки гудит его голос.
– Ты не должна винить себя в смерти людей из капсулы. На корабле капсул хватало на всех. И ты не знала, что он потерпит крушение.
– Может, ты и прав. – Мне сдавливает грудь, но уже не так сильно, как раньше. – Но выжили только мы.
– Ну, в любом случае я очень рад, что оказался в капсуле с тобой.
Я фыркаю. Никогда так не делала.
– Не надо, Тарвер. Откровенную ложь я всегда узнаю. Ты бы ни за что не захотел оказаться тут со мной.
– Подумай. – Голос спокоен и серьезен. Я его уже хорошо знаю и понимаю, когда он лжет – сейчас он говорит правду. – Не было бы тебя в капсуле, когда она не могла отсоединиться от корабля, – меня бы здесь вообще не было.
Он усаживается поудобнее, и, подняв голову, я встречаю его взгляд. Лицо его в паре сантиметров от моего.
Я чувствую, как вспыхнули щеки, и первой отвожу взгляд. Надеюсь, он подумает, что я раскраснелась от жаркого костра.
– Вот бы сюда Свонн, – поспешно говорю я. – Она бы убила того кота голыми руками. Или Саймона – он научил меня разбираться в электронике, он был… – У меня срывается голос. Я не произносила его имя вслух года два. – Он был моим знакомым мальчиком, – запинаясь, заканчиваю я.
Я до сих пор чувствую на себе взгляд Тарвера.
– Мне хватит девушки, которую я знаю.
Солнце уже зашло, и на небе рассыпались звезды. Я смотрю на них, чтобы не встречаться взглядом с обнимающим меня солдатом. Только сейчас я понимаю, как непривычно выглядят звезды.
– Если все это правда, значит, я не сумасшедшая, – говорю я, не отводя взгляда от неба.
– Если все это правда, значит, мы здесь не одни.
Его голос звучит скорее озабоченно, нежели спокойно.
– Но шепот пока нам не навредил. Мне кажется, они не знают, как еще до нас достучаться, и поэтому показывают наши мысли.
– Если с нами пытаются связаться, – шепчет Тарвер, крепко сжимая своей рукой мою, и мои щеки пылают еще сильнее, – что так упорно пытаются нам сказать?
– Бутылка пустая.
– И правда. Я прикажу принести другую. А вы пока расскажите, какие у вас были цели, когда вы дошли до места крушения.
– Найти припасы. Безопасность.
– Как же спасение?
– Мы не увидели ни одного спасательного корабля. Я сомневался, что нас спасут.
– Вы обсуждали это с мисс Лару?
– Нет. Мы очень устали. Мы сосредоточились на насущном.
– И что же это было?
– У нас почти закончилась еда, а мисс Лару очень хотелось переодеться.
Наутро мы спускаемся по снежному склону, и спокойная тишина нарушается только нашим пыхтением. В воздухе вьются клубы пара от учащенного дыхания. У меня першит в горле, пересохло во рту: растапливать в нем снег не так уж просто, и от холода живот сводит судорогой. Я непрестанно думаю о фляге. Потеряй я пистолет вместо нее, было бы не так плохо.
Я протискиваюсь сквозь проем между двумя скалами и вдруг, когда я поворачиваюсь помочь Лилиан, взгляд падает на землю, и я вижу… флягу. Она в безупречном состоянии, на гладких боках нет товарного знака. Такое ощущение, что она только что сошла с производственного конвейера.
Я протягиваю к ней руку, думая, что сейчас пальцы ухватятся за воздух, но они касаются твердого металла – фляга настоящая.
Я ее поднимаю. Сердце ёкает.
На ней выгравированы мои инициалы – моей собственной рукой, – но царапины и вмятины будто бы убрали. Фляга новехонькая, прямо как в тот день, когда я ее получил. Я отвинчиваю крышку: очистительная система в порядке, в самой фляге плещется чистая вода. По спине пробегает дрожь.
Моя фляга осталась в пещере – она погребена под завалом. И вот прямо у нас под носом лежит ее точная копия – нет, не копия – та же самая фляга, будто бы материализовалась из наших мыслей.
– Тарвер?
Лилиан пытается заглянуть в проем, чтобы увидеть, почему я остановился как вкопанный. Я отхожу в сторону и пропускаю ее, но флягу она замечает не сразу. А когда замечает, то широко распахивает голубые глаза и чуть не падает, пробираясь через проем. Я подхватываю ее. На мгновение мы замираем, и она стоит, прижавшись ко мне.
– Ты держишь ее, – говорит она, касаясь фляги пальцем. – Тарвер, она настоящая. Это не видение.
– Это моя фляга, но совершенно новая.
Я переворачиваю ее и показываю Лилиан свои инициалы. Видно, как у нее перехватывает дыхание.
– Как? Да нет же, на борту было много солдат. Наверняка у кого-то были такие же инициалы. Это совпадение.
Я уже хочу ей сказать, что фляга никак не могла оказаться здесь после крушения, но тут вижу выражение ее лица и ничего не говорю. Она знает. Никто из нас не хочет озвучивать свои мысли. Шепот обладает силой показывать нам не только видения или предостерегать. На что еще он способен?
Я пробую воду – она приятная на вкус, свежая и чистая. Можно больше не есть снег. Лилиан, утолив жажду, держит флягу в руках и разглядывает, проводит по ней пальцами, будто та может поменять облик от тщательного осмотра. Потом Лилиан поднимает руку и смотрит на свои пальцы. Она вскидывает на меня глаза, и через секунду я понимаю: она не дрожит. Фляга настоящая. Из нашего разума не вытянули очередной образ и не показали видение.
Мне хотелось бы воспринимать это как дружеский жест от неведомых существ. Я рад находке, но думаю только об одном: зачем так упорно помогать нам выжить?
Что им на самом деле от нас нужно?
Ближе к полудню мы добираемся до поросших травой холмов у подножья горы. Как же приятно идти по ровной земле, размять ноги и на время расслабить напряженные мышцы! Всего за несколько дней я привык к планете. По эту сторону гор не растут цветы, которые мы видели на равнине; в земле я замечаю норы, а значит, потом смогу поставить силки. Но умиротворение тут же улетучивается – мы идем по кладбищу.
Тут и там на холмах лежат обломки. Мы проходим мимо кусков искореженного пластена, а над нами высятся огромные груды оплавленного металла.
У нас заканчиваются запасы пайка, но большинство капсул разбиты, и вряд ли в них можно что-то найти… Мы сможем перебиться мясом мелких зверьков и травой, но этого мало. Поэтому я решаю заглянуть в более или менее целую капсулу. Внутри всего одна пассажирка. Крепко пристегнутая ремнями, в розовой шелковой сорочке, она застыла в такой же позе, как Лилиан сидела в нашей капсуле. Голова женщины свешивается на грудь, а лицо закрыто волосами. Волосы у нее темные, а не рыжие, но я все равно вижу на ее месте Лилиан. Наверное, женщина умерла при падении. Я стараюсь не смотреть на нее и, забравшись в капсулу через проем, шарю под сиденьями. Теперь у нас есть еда на пару дней, в качестве добавки к мясу и растениям – еще с десяток упаковок пайка.
Когда вылезаю из капсулы, Лилиан не спрашивает, что я видел внутри. Ей достаточно только одного взгляда на мое лицо, чтобы это понять.
«Икару» будто бы вспороли ножом живот и выпустили кишки наружу. Примерно на треть длины корабля видны его внутренности, каркас обнажен и покорежен. Позади «Икара», пропахавшего землю, тянется длинная борозда, в которой может спрятаться целый взвод. В воздухе витает какой-то химический запах.
– В армии, – говорю я, – мы в таких случаях действуем очень осторожно. Мы ведь не знаем, как сильно корабль поврежден изнутри. И вдруг воздух ядовит? У нас нет лекарств. Делаем все очень осторожно, ладно? Внимательно смотри под ноги.
Она не отвечает какой-нибудь колкостью и не одаривает взглядом – просто смотрит на корабль и кивает.
– В разрушенную часть ходить не стоит, – вдруг говорит Лилиан. – Это хвост – там расположены двигатели и обзорные палубы.
Девушка умолкает. Возможно, вспоминает, как и я, нашу встречу на палубе. Это словно случилось в прошлой жизни, и мы тогда были другими людьми.
Она деловито устремляется вперед.
– А в носовой части технический отсек. Там была рубка связи.
Совершенно незачем говорить, что теперь ее там нет. Нос корабля сплющился от удара о землю.
Лилиан внимательно осматривает корабль пристальным взглядом.
– В середине – пассажирские каюты и грузовой отсек. Там мы, скорее всего, найдем припасы. Похоже, середина как раз не так пострадала.
Искусственная луна теперь висит в небе выше, дольше и заходит позже. Даже при ярком дневном свете до сих пор видно, как она садится на горизонте. Лилиан, заметив, что я смотрю вдаль, подходит ко мне.
– Думаешь, она как-то связана с крушением?
Невольно я вспоминаю, как у меня екало в животе, когда «Икар» безуспешно пытался удержаться в гиперпространстве. Сила гравитации или какая-то другая сила выдернула его оттуда.
