Лето 1544 года
Он не смотрит на меня. Он вообще не смотрит на меня. Когда я танцую в кругу и мой взгляд переходит с одного улыбающегося лица на другое, я никогда его не вижу. Он либо разговаривает с королем, либо беседует и смеется с кем-то из друзей в углу зала, либо за игральным столом, либо смотрит в окно. Когда двор отправляется на охоту, он сидит на высоком черном жеребце, опустив голову, поправляет сбрую или похлопывает коня по шее. Стреляя из лука, он смотрит только в цель, а играя в теннис, сосредотачивается только на мяче. По утрам, на утренней мессе, сопровождая короля и подставляя ему плечо, он никогда не смотрит на верхние галереи, где молюсь я и мои фрейлины. Во время долгих служений, когда я подглядываю сквозь пальцы, закрыв лицо руками, я вижу, что он не закрывает глаза в молитве, а пристально смотрит на дароносицу. И тогда его лицо, освещенное падающим сквозь окно над алтарем светом, кажется мне ангелоподобным. Я закрываю глаза и молча молюсь: «Господи, помоги мне! Забери у меня эту страсть, сделай меня такой же слепой к нему, как слеп он ко мне!»
– Томас Сеймур вообще со мною не разговаривает, – как-то замечаю я Нэн, когда мы оказались наедине перед обедом. Мне интересно, обратила ли она на это внимание.
– Да? Он беспечен, как щенок, и вечно с кем-то флиртует. Но ведь и его брат тоже не проявляет к тебе никакого внимания. Эта семейка крайне высокого мнения о себе, и, конечно, они не захотят, чтобы мачеха Парр заставила всех забыть, что матерью принца была Сеймур. Но со мною он всегда идеально вежлив.
– Сэр Томас разговаривает с тобой?
– Только мимоходом и только из вежливости. У меня нет на него времени.
– Он спрашивал тебя обо мне?
– А почему он должен о тебе спрашивать? – потребовала ответа Нэн. – Он и так все видит. А если захочет, то может спросить у тебя сам.
Я пожимаю плечами с безразличным видом.
– Просто создается такое впечатление, что с тех пор, как он вернулся из Нидерландов, у него больше нет времени ни на кого из фрейлин. А раньше был такой дамский угодник! Может быть, все мысли его сейчас с тою, кто не с ним…
– Может быть, – отзывается Нэн. Видимо, что-то в моем лице напоминает ей о нашем давнем разговоре. – Только тебя это не должно волновать.
– А меня это и не волнует, – соглашаюсь я.
* * *
Теперь я вижу Томаса каждый день, и это всерьез подрывает мою до того уверенно развивающуюся любовь и уважение к королю и отбрасывает меня к тем чувствам, которые обуревали меня перед свадьбой. Словно бы этого года и не было. Я зла на себя: как же так, целый год прожить в благополучном браке – и вот тебе раз, снова влюблена, как девчонка! Мне снова приходится падать на колени и молить Господа, чтобы Он остудил мою кровь, отвратить мои глаза от Томаса, вернуть мои помыслы к исполнению долга и снова полюбить мужа. Мне приходится напоминать себе, что Томас не играет со мною и не терзает мне сердце. Он делает именно то, о чем мы с ним договорились: держится от меня как можно дальше. Мне приходится напоминать себе, что, когда я любила его и наслаждалась знанием, что и он любит меня, я была вдовой, совершенно свободной женщиной. А теперь я – жена, и чувствовать то, что чувствую я сейчас, грешно; это предает мои клятвы мужу. Я молюсь Всевышнему, чтобы Он сохранил меня в отношениях спокойной, исполненной любви и нежности к королю, которые установились между нами, и помог мне оставаться верной женой как наяву, так и в мечтах. Из-за появления Томаса все мои мысли путаются и ко мне снова начинают приходить сны, и сны эти не о счастливом браке и долге послушной жены, а о темных влажных ступенях, о свече в моей руке и об удушающей вони разлагающейся плоти. Во сне я подхожу к запертой двери и пытаюсь ее открыть, а смрад становится все сильнее. Я должна узнать, что находится за этой дверью. Я просто должна это знать. Я очень боюсь, но, как и во всех кошмарах, не могу остановиться. Вот в моей руке появляется ключ, и я прислушиваюсь возле замочной скважины, не донесется ли оттуда звук, какой-нибудь признак жизни. Но в этой комнате тихо, и оттуда пахнет смертью. Я вставляю ключ, поворачиваю его, и дверь пугающе распахивается.
Я просыпаюсь от испуга и резко сажусь на кровати, судорожно ловя воздух. Король крепко спит в соседней комнате, и из открытой двери доносится раскатистый храп и жуткий запах его раны. В спальне так темно, что я понимаю, что до рассвета еще далеко. Я устало выбираюсь из кровати, чтобы посмотреть на новые часы, стоящие на столе. Золотой маятник покачивается из стороны в сторону, и часы издают звук, похожий на стук сердца. Я чувствую, как мое тревожно бьющееся сердце постепенно успокаивается и начинает вторить ритму часов. Сейчас только половина второго, и от рассвета меня отделяют долгие часы. Я укутываюсь в теплый халат и сажусь рядом с очагом, где догорает огонь. Меня одолевают мысли о том, как мне пережить эту ночь и следующий день. Я устало опускаюсь на колени и снова начинаю молиться о том, чтобы Господь забрал у меня эту порочную страсть. Я не искала встреч и любви с Томасом, но и не стала бы противиться этому, если б это случилось. Эта любовь стала западней для меня, я увязла в ней, как бабочка в меде, и чем больше боролась с ней, тем глубже утопала. Я не смогу так жить, стараясь выполнить свой долг перед хорошим, добрым мужчиной, нежным и щедрым мужем, который крайне нуждается в заботе и любви, в то же время мечтая о другом, которому я не нужна, но от одной мысли о нем меня охватывает пожар.
А потом, несмотря на то что я пала жертвой страха и страсти, со мною происходит нечто очень странное. До рассвета по-прежнему далеко, но мне кажется, что комната постепенно наливается светом и угли в камине разгораются ярче. Я поднимаю голову и понимаю, что мой лоб больше не покрыт холодным потом. Я чувствую себя отдохнувшей, словно спала всю ночь и проснулась лишь зрелым, ярким утром. Запах, доносящийся из спальни короля, исчезает, и я чувствую, как мое сердце снова, как когда-то, заполняет сочувствие к нему. Его оглушающий храп меня больше не беспокоит, и я ощущаю радость, что он хорошо и крепко спит. Мне кажется, я слышу голос Бога, словно Он рядом со мною, сошел ко мне в ночь моего духовного испытания, чтобы одарить милостью Своею меня, которая грешила и грезила о грехе. Но, даже видя это, Он даровал мне прощение.
Так я и стою на коленях на каменной плите перед камином, пока серебристый звон часов не отбивает четыре часа, и тогда понимаю, что провела в молитве не один час. Я взывала и услышала ответ. И между мною и Богом не было священника, который принимал у меня исповедь и отпускал грехи, и Церкви, ожидавшей от меня десятину; не было значков паломников[10] или чудесных исцелений. Мне не нужно было ничего из этого, чтобы войти в присутствие Божье. Я просто попросила у него милости – и получила ее, как Он и обещал в Библии.
Я поднимаюсь с пола и возвращаюсь в кровать, немного дрожа от того, что мне кажется великим потрясением и воодушевлением. Я получила благословение Божье, именно так, как Он обещал. Он сошел ко мне, грешнице, и милостью Его я получила прощение и отпущение грехов.
Дворец Уайтхолл, Лондон
Лето 1544 года
Армия готовится к отправлению на Францию. Томас Говард уже отплыл с авангардом, но король все медлит.
– Я вызвал своего астронома, – говорит он мне, когда мы идем с утренней службы. – Идем со мной, послушаем, что он скажет.
Астроном короля так же хорошо, как и любой европейский ученый, разбирается в движении звезд и планет и может определить лучшую дату для любого события, в зависимости от того, какая планета стоит в доминирующем положении. Ему выпадает сложная задача – балансировать между описанием известных и хорошо видимых движений небесных тел, что является наукой и искусством предсказания будущего, что уже само по себе есть нарушение закона. Если он позволит себе предположить, что король заболеет или получит ранение, это уже будет изменой; любые события из будущего, которые становятся доступны его взору, должны быть описаны с крайней осторожностью. Но Николас Кратцер уже много раз составлял для короля гороскопы и знает, как именно подавать ему совет или предупреждение, чтобы не нарушить закон.
Генрих зажимает мою руку под своим локтем и опирается на пажа, чтобы проследовать в свои покои. За нами следуют дворяне из свиты короля и мои фрейлины. Где-то там, среди них идет Томас Сеймур, но я не оглядываюсь. Мне кажется, что Господь спросит с меня за данное слово, поэтому я никого не стану искать глазами.
Мы проходим через приемный зал, и большая часть свиты остается там, а с нами идет только несколько человек. Там, в одной из комнат короля, на середину выдвинут огромный стол, на котором разложены схемы и карты, прижатые к поверхности стола маленькими золотыми астрологическими знаками. Николас Кратцер уже ждет нас там, поблескивая голубыми глазами и держа в одной руке длинную указку, а в другой теребя пару золотых символов. Увидев нас, он низко кланяется и остается ждать распоряжений короля.
