Снизу донесся еще один грохот. Вслед за этим раздались знакомые ругательства.
Я схватила халат и поспешила выйти из комнаты.
На кухне у раковины сидел Алессандро. Он был без рубашки и весь в крови. Кровь была повсюду. Крове крови были марля, антисептик и швы.
Его темная голова была опущена, его внимание было приковано к крови на груди.
Я видела, как он пытается очистить порез, но не похоже, чтобы протирание что-то дало.
Пожалуй, самым неожиданным было увидеть Фрикадельку у ног Алессандро. Он сидел и вилял хвостом.
— Ты можешь взять это? — спросил Алессандро у Фрикадельки.
Фрикаделька только тявкнул в ответ.
— Чертова собака, — ворчал он. Он наклонился, чтобы попытаться схватить что-то на земле, но поднялся со стоном и пустыми руками. — Черт побери. — шипел он.
Я бросилась вниз по лестнице: — Позволь мне.
Алессандро резко повернул голову в мою сторону, сузив глаза. Когда он увидел, что это я, в его глазах вспыхнул блеск: — А, моя жена.
Он выронил пачку антисептических салфеток. Я подняла ее и вытащила одну.
Алессандро откинулся назад, не делая никаких движений, чтобы выхватить у меня салфетку. Вдоль его груди были большие порезы. Кто-то хорошо порезал его каким-то ножом.
Я нахмурилась и нежно прижала руку к одному из них: — Тебе придется повторить свои татуировки. Это оставит ужасные шрамы.
Он пожал плечами: — Ты собираешься ее очистить?
Я проигнорировала его тон и принялась за работу, очищая его грудь. Почувствовав его твердую плоть под своими руками, я покраснела, но опустила голову, чтобы сохранить достоинство. Если бы он знал, что я покраснела, он бы не преминул воспользоваться случаем и возбудить меня.
У Алессандро было три пореза. Тот, что находился возле сердца, был самым страшным, тогда как тот, что на боку, и тот, что над животом, были не так уж плохи. Кровотечение прекратилось естественным путем, но на рану возле сердца нужно было наложить швы.
— Только душ действительно поможет смыть всю эту кровь, — сказала я, бросая пятидесятую салфетку в раковину. — А они продолжают кровоточить.
— Порезы делают это, — Алессандро хмыкнул. Он потянулся за иголкой и ниткой.
Я отступила назад: — Я никогда в жизни ничего не шила. Мой учитель по домоводству сказала, что меня невозможно обучить, потому что я левша.
Он издал звук, который мог бы быть смехом. Или рычанием. Алессандро схватил одну из игл и расположил ее у своей кожи.
О, Боже, он собирается сделать это...
— Хочешь что-нибудь прикусить? — спросила я. — Или хотя бы немного тайленола?
Алессандро издал презрительный звук: — Нет.
Я наблюдала, наполовину в ужасе, наполовину зачарованная, как он протягивает стежок через порез. Он работал методично и быстро. Было немного тошно смотреть, как его кожа проходит через тот же процесс, что и ткань. Мой мозг твердил мне, что это неправильно.
Когда он закончил, он откинулся назад и глубоко вздохнул.
— Ты хорошо поработал, — сказала я ему.
Алессандро перевел взгляд своих темных глаз на меня: — Ты можешь перевязать их или мне тоже придется это сделать?
— Нет, это я могу сделать. Давай я принесу марлевую ленту.
— Это наверху… — я исчезла в кладовой и вернулась с аптечкой. Алессандро смотрел на нее, как на бомбу, которая вот-вот взорвется.
— Что это? — спросил он.
— Я купила аптечку, — сказала я ему. Я открыла ее, показывая необходимые вещи, которые я купила. Алессандро выглядел слегка впечатленным. — Вот лента.
Алессандро наблюдал за мной из-под тяжелых век, пока я заклеивала его. Я старалась не прикасаться к его коже, но это было неизбежно. Каждый раз, когда я чувствовала его тепло, я отшатывалась. Когда я закрыла все его раны, Алессандро потянулся.
— Ты не сможешь принять душ, — сказала я. — Раны нельзя мочить.
Он склонил голову набок: — Ты предлагаешь помыть меня?
Я отступила назад: — Я не хочу, чтобы ты вонял в доме.
На его лице появилась дикая улыбка. От взгляда его глаз мое сердце заколотилось.
— Как ты пострадал? — спросила я, прежде чем он успел что-то сказать.
Алессандро не выглядел удивленным этим вопросом. Я наполовину ожидала, что он придумает какую-нибудь ложь, но была приятно удивлена, когда он сказал мне: — Мы попали в засаду в аэропорту. Месть Галлагеров за Гэвина. — он фыркнул. — Это была дерьмовая попытка.
— Тебя ударили ножом три раза.
Он странно посмотрел на меня: — Да, но я жив. Чего нельзя сказать о тех, кто на нас напал.
У меня свело живот.
Я опустила глаза на его руки. Под ногтями темнела засохшая кровь.
Как легко я забыла, кто он такой, подумала я.
Что-то в них было такое, в этих Роккетти. Я поймала себя на том, что наслаждаюсь их присутствием и общением с ними. Потом они что-то говорили или делали, и мои инстинкты просыпались от их очарования и напоминали мне, с кем я разговаривала. Это происходило с Дон Пьеро и Алессандро несколько раз.
— А, вот и она. Моя испуганная жена, — в голосе Алессандро не было самодовольства. Вместо этого он был раздражен. — А я-то думал, что ты стала немного смелее.
Я начала собирать аптечку: — Тебе нужно принять тайленол и немного отдохнуть.
Алессандро открыл рот, чтобы ответить, но что-то привлекло его внимание. Я повернулась, чтобы посмотреть, почему он вдруг замолчал, но он протянул руку, как хлыст, и обхватил мое запястье. Я ахнула и попыталась вырваться.
Его хватка была крепкой и в то же время легкой. Однако Алессандро схватил меня не для того, чтобы просто подержаться за руки. Он держал мое ушибленное запястье с яростью в глазах.
— Кто это сделал?
Выражение лица... тон... Мои ладони вспотели: — Я споткнулась. — пробормотала я. — Спускаясь по лестнице. Приземлилась... приземлилась на запястье.
Его темные глаза метнулись ко мне: — Ты споткнулась? — спросил он ледяным тоном. — И приземлилась на запястье?
Я кивнула.
— Внизу лестницы был кто-то с пятью пальцами? — Алессандро поднял мое запястье, показывая четкие следы пяти пальцев. — Кто сделал это с тобой, София?
В моем сознании возникло испуганное выражение папы. Пожалуйста, София... пожалуйста, пообещай мне, что сохранишь это в тайне.
— Если бы это было важно, я бы тебе сказала, — я попыталась отдернуть руку, но он не сдавался.
Алессандро изучал выражение моего лица. Затем очень осторожно разжал пальцы. Я поднесла запястье к груди, защитно сжимая его. Мрачное выражение овладело им.
— Это был Оскуро? — спросил он.
Я покачала головой: — Нет, конечно, нет. Оставь это, Алессандро.
— Если кто-то проявил неуважение к тебе, то он в нескольких шагах от того, чтобы проявить неуважение ко мне и моей семье. — Алессандро наклонился ближе ко мне. От его запаха у меня закружилась голова. — Кто проявил неуважение к тебе, жена?
— Никто этого не сделал, — прошептала я.
Его глаза вспыхнули: — Значит, это был Чезаре.
Я подняла голову: — Мой отец никогда бы...
— Мы с тобой оба знаем, что это неправда, — я замолчала. Алессандро подошел ко мне. — Мне нужно немного поболтать с моим свекром?
— Нет, — сказала я. — Он... он немного напился. Это был несчастный случай.
— И это оправдывает его?
Я подняла глаза на него: — У тебя все еще кровь под ногтями от убийства людей, и ты хочешь размахивать флагом морали?
На его лице промелькнуло что-то похожее на восторг. Алессандро поднялся, похожий на льва, заметившего хромую газель.
— Я не должна...
— Не извиняйся, — он сказал. — Ты знаешь, что меня это раздражает.
Я замолчала.
Алессандро смотрел на меня сверху вниз. Казалось, в его выражении была какая-то смелость. Давай, казалось говорили его глаза, скажи что-нибудь еще. Позволь мне поиграть еще немного.
Мне стоило физических усилий держать рот на замке.
— Не волнуйся. Я сделаю это быстро, — сказал он.
Я нахмурилась: — Что быстро?
