Я кивнул. Мне и самому было ясно, что волна, которую оседлали мы с Колином, слишком разогналась и что, оставаясь в деле, я с каждым днем все сильнее искушал судьбу. Вот только войти в дело – это одно, а выйти – совсем другое.
Тогда мне было тридцать пять. Однажды я проверил свой счет и выяснил, что за пять лет заработал два с лишним миллиона долларов. И хотя я по-прежнему верил, что деньги для меня «не главное», мое нынешнее занятие оставляло далеко позади даже работу у Маршалла Пикеринга. Еще неделю спустя, проснувшись рано утром, я отправился в туалет и едва не свалился, запнувшись ногой о сумку, в которой лежало несколько сотен тысяч долларов наличными. Наскоро пересчитав деньги, я невольно задался вопросом, куда же мне их спрятать, чтобы никто не нашел. Этот вопрос я несколько позднее задал Геку, и он, хитро улыбнувшись, ответил:
– Можешь спрятать их туда же, куда я прятал свои, когда был в твоем возрасте.
Сначала я решил, что это шутка, но вечером Гек действительно показал мне место. Оно показалось мне достаточно надежным, поэтому, когда окончательно стемнело, мы положили в тайник и мою сумку, предварительно упаковав пачки банкнот в большие целлофановые пакеты.
* * *
Мы с Колином по-прежнему действовали предельно осторожно, продуманно и аккуратно. За объемами мы не гонялись – главным для нас была безопасность. Мы щедро оплачивали услуги осведомителей, занимавших важные посты в правоохранительных органах. Конечно, за свои услуги мы брали недешево, зато мы, как и прежде, гарантировали клиентам полную конфиденциальность. Для них это было тем более важно, что все это были очень богатые и известные люди, и им меньше всего хотелось попасть на заметку к потенциальному шантажисту или угодить на первые полосы газет, если кто-то из нас все же будет задержан каким-нибудь сверхвысокотехнологичным подразделением по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. То, что наши клиенты были в основном людьми публичными, очень облегчало нашу задачу. Мы имели довольно четкое представление о том, чего от них можно ожидать, потому что каждый день видели их по телевизору, покупали их альбомы, читали о них в газетах или слушали их выступления по радио. Именно благодаря этой информации наш бизнес и был столь успешным и прибыльным.
Одной из приятных особенностей моей работы были частые «служебные командировки» в страны Центральной Америки. Я действительно проводил немало времени в Коста-Рике, Гондурасе, Гватемале и Никарагуа. Получив от Колина очередные координаты, я садился в один из разъездных катеров и отправлялся на юг – в обход Кубы – к указанной точке. Двигался я налегке, всегда в одиночестве, так что ничто не мешало мне попутно любоваться экзотическими пейзажами.
Так прошел год. Потом еще один. И еще.
Со временем я приобрел привычку разговаривать «за жизнь» с самим собой. Эти долгие разговоры и споры, в продолжение которых я пытался найти аргументы в пользу того аморального образа жизни, какой я теперь вел, чаще всего заканчивались тем, что я приказывал своему второму «я» заткнуться, но бывало и наоборот. Как бы там ни было, никакого успокоения эти разговоры с самим собой мне не приносили: мой внутренний разлад становился только глубже, а душевный покой, который я было обрел, поселившись на Бимини, потихоньку отправлялся в небытие. Когда мне становилось совсем уж невмоготу, я утешал себя тем, что свинья грязь всегда найдет, и поэтому с моей стороны было бы просто глупо винить себя в том, что у кого-то развилась кокаиновая зависимость. В конце концов, я же никого не заставлял покупать и употреблять наркотики – наши клиенты сами стремились к этому образу жизни. Если вам непременно хочется ездить на машине с двигателем внутреннего сгорания, не стоит обвинять нефтяные компании в том ущербе, который ваш автомобиль причиняет окружающей среде, ведь правда?.. Так я считал тогда, и считал совершенно искренне, хотя, признаю, в моей логике был существенный изъян.
Как бы там ни было, в моей жизни было три светлых пятна – три человека, способных сделать меня счастливым: Гек, крошка Мария и Сэл, продолжавший испытывать наше терпение. Если Мария была для своих родителей источником радости и гордости, то Сэл причинял им немало беспокойства. Когда он стал носить в ухе одну серьгу-пуссету, Маргерит сочла это «симпатичным», но за первой серьгой последовали вторая и третья, а потом – пирсинг по всему телу и татуировки. В короткое время Сэл сделал себе восемь татуировок в псевдокельтском стиле и планировал сделать еще как минимум две.
Но и это было не все. Несмотря на юный возраст, от Сэла частенько попахивало спиртным, а на каждую ночь, которую он проводил дома, приходилось четыре или пять ночей, когда он шлялся неизвестно где. Последнюю четверть предпоследнего школьного года он почти целиком прогулял. Днем Сэл репетировал свои рэперские скороговорки и качал мускулы в фитнес-центре, а по вечерам зависал в подпольном рэп-клубе или стрип-баре. Я знаю это точно, потому что следил за ним и знал о его перемещениях довольно много, почти все. Испанская кровь сделала свое дело: щетина, появлявшаяся у Сэла на подбородке уже к девяти утра, была такой длинной и темной, какая отрастает у большинства мужчин только к вечеру, к тому же в «качалке» он, несомненно, принимал гормоны и в шестнадцать выглядел на двадцать пять. Когда я впервые заподозрил, что Сэл принимает стероидные препараты, я задал ему прямой вопрос, но парень все отрицал. Размеры его бицепсов, однако, свидетельствовали, что без специальной химии не обошлось, и я сказал Сэлу, мол, у того, кто принимает стероиды, мускулы действительно растут, зато убавляется в другом месте, но парень только расхохотался в ответ.
– Бабьи сказки, – заявил он и подмигнул, и я не стал спорить.
Как-то утром, после того как Сэл, вернувшись домой пьяным, отрубился в своей комнате, я обыскал его машину. У него на груди как раз появилась новая татуировка, изображавшая пистолет «Глок», и я решил пошарить в бардачке и под сиденьями, думая найти там огнестрельное оружие. Оружия я не нашел, зато обнаружил под ковриком стреляную гильзу калибра 40. Спрятав ее в карман, я дал себе слово, что впредь попытаюсь уделять Сэлу как можно больше внимания. Пусть внешне он был похож на взрослого мужчину, неуправляемого, опасного и подверженного вспышкам ярости, внутри парень оставался всего лишь подростком с мягким сердцем и чувствительной душой, который изо всех сил старался показать окружающим – и в первую очередь собственному отцу, – что он заслуживает нашего уважения и восхищения. Ничего удивительного в этом не было, ведь с раннего детства Сэла окружали люди, каждый из которых кем-то был, что-то значил, и только он оставался никем и ничем. Всего лишь сыном Колина, прыщавым подростком – косноязычным, невежественным и заикающимся… В том, что мальчишка, которого я учил собирать кубик Рубика, наживлять крючки и управлять катером, пытался самоутвердиться, не было ничего противоестественного. Беда была в том, что он пытался самоутвердиться не в тех областях, которые требуют реальных усилий или настоящей силы духа, и хотел выглядеть крутым в глазах людей, которые, по большому счету, чувствовали себя такими же одинокими и уязвимыми, как сам Сэл.
Да, похоже было, что Колин и Маргерит нежданно-негаданно столкнулись с проблемой, которая была посложнее, чем вопрос о том, куда лучше спрятать кучу наличных (в конце концов, их везде можно было засунуть в специальный тайник в подвале дома). И этой проблемой стал их собственный сын. У Сэла было все – и не было ничего. Со стороны казалось, что его жизнь – полная чаша, но на самом деле его чаша была пуста. В ней не было ни капли воды: Сахара в обличье человека.
Сэл был нищ, как дервиш.
Правда, в школе сын Колина пользовался бешеной популярностью. Отвязные вечеринки, близкое знакомство с кинозвездами, знаменитыми певцами, модными диджеями и дизайнерами, «Ламборджини», «Феррари» или «Порше» последней модели на подъездной дорожке отцовского особняка – о такой жизни мечтал каждый подросток. К сожалению, ни одноклассники Сэла, ни он сам не понимали, что весь этот блеск и мишура – лишь позолота на гробах, скрывающих гниль и нечистоту.
Пожалуй, в его окружении я был единственным человеком, который знал настоящего Сэла. Знал и любил вопреки всему. Даже его родители понемногу склонялись к мысли, что Сэл – отрезанный ломоть и что им остается только отпустить его на все четыре стороны, отпустить и надеяться, что он не совершит какой-нибудь непоправимой глупости или сумасбродства. И только я по-прежнему видел в нем ребенка, который был очень похож на меня самого, который был так же одинок, как я, и для которого я по-прежнему оставался авторитетом, пусть сам Сэл и утверждал обратное.
О своей «работе» я, разумеется, ничего ему не рассказывал, но Сэл был не глуп и кое о чем догадывался. И когда рэперские заморочки ему наскучили, крутой татуированный серфер, который гонял на дорогих тачках и швырял направо и налево отцовские деньги, ощутимо потянулся к жизни, которую вел я. Сэл видел мощные катера, на которых я ездил; видел, что ношу я по большей части лишь шорты и шлепанцы; видел сумки с наличными, и ему казалось, что я могу в любой момент отправиться куда захочу. Он вообще не считал мое занятие работой на том лишь основании, что я не просиживал в офисе от звонка до звонка и не пробивал карточку, приходя на службу или отправляясь домой. Парень считал, что если у меня и есть офис, то это – весь океан, и что, будучи другом и партнером Колина, я ни перед кем не несу ответственности и пользуюсь полной свободой. В общем, что хочу, то и ворочу, и именно это прельщало его больше всего.
