Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

– Трое мужей, а ведь ей еще не исполнилось двадцати одного года. Неплохое достижение.

Мне самой было пятнадцать, и мы с моими подружками из монастыря Святой Клары считали себя особами, умудренными жизнью. Знали все сплетни, большая часть которых касалась донны Лукреции, любимой дочери Папы Римского.

Меня не удивляло, что у него есть дочь. У нашего раввина, например, было девять сыновей, и мне казалось неестественным, чтобы священник не имел семьи. Паства для священника своего рода семья, поэтому он лучше совершает богослужение, если разбирается в семейной жизни. Да и мои христианские подружки никогда не отпускали замечаний по поводу родителей донны Лукреции. Две из них были дочерьми кардиналов.

– Ей не везло с мужьями, это верно, – осторожно заметил отец.

Я с трудом сдержалась, чтобы не усмехнуться. Даже по римским стандартам жизнь донны Лукреции выходила за рамки. Начать с того, что она проживала с любовницей своего отца, великолепной Джулией Фарнезе, которая была всего на три года старше донны Лукреции и замужем за одним из ее кузенов. В первый раз донна Лукреция вышла замуж в тринадцать лет, а через четыре года развелась с мужем по причине его импотенции. Хотя, если послушать Баттисту Фариньолу, чью старшую сестру домогался брат донны Лукреции, дон Хуан, в то время, когда донна Лукреция клятвенно заявляла, что осталась девственницей, она уже была на седьмом месяце. Ребенок не родился, и неизвестно, как там было в действительности.

– Его Святейшество говорит, что она ведет смиренную жизнь с тех пор, как овдовела, – настаивал отец, сверля меня глазами так, что я перестала улыбаться.

Второго мужа донны Лукреции, Альфонсо Бишелье, дальнего родственника короля Фердинанда и, по утверждению Люсии де Мантова, красавца, убили год назад. Считали, что он погиб от руки старшего брата донны Лукреции, герцога Валентино. Девочки об этом помалкивали; держать язык за зубами было самое мудрое, если дело касалось герцога.

Неделю назад маленький Хаим рассказывал мне, что сам видел в окне тюрьмы Савелли отрубленную человеческую руку с пришитым к мизинцу языком. Герцог Валентино якобы выставил ее там в назидание другим. Его обидчик написал открытое письмо, обвиняя герцога, что тот живет, как турок с гаремом проституток. Я заверещала, заткнула уши и подумала о генуэзском корсаре, хотя сама боялась себе в том признаться.

– И тебе следует с бо́льшим почтением относиться к вышестоящим лицам, – добавил отец.

Что касается вышестоящих лиц, отец Лукреции, может, и стал Папой Римским, но все знали, что ее мать простая трактирщица, хотя и зажиточная, сколотившая кругленькую сумму на прошлогоднем юбилее, когда город наводнили пилигримы со всего мира.

– Да, папа. – Я видела, что отцу нелегко дается разговор, и не желала усугублять его замешательство.

– Эрколе, герцог Феррары, ее новый свекор, по всеобщему мнению, много запрашивает, – продолжил отец, – высоко оценив руку своего сына и наследника. Мне предстоит помочь Его Святейшеству с приданым.

Какое все это имело отношение ко мне? Я ждала. Отец прокашлялся. Он посмотрел на меня, сложив ладони у рта, потом, видимо, пришел к какому-то решению.

– Его Святейшество оказал нам высочайшую милость, предложив сделать тебя придворной дамой донны Лукреции, если ты ей понравишься.

– Разумеется, тебе придется креститься.

И снова я ощутила страх перед неизведанным, который пролился холодной струйкой между лопаток почти десять лет назад в Толедо, когда я подслушивала спор моих родителей насчет эдикта изгнания. С тех пор я ни разу так сильно не боялась. Зато сейчас вновь испытала такой же страх, но уже не могла заткнуть уши подушкой.

– Как ты можешь даже произносить подобное? – Я сама удивилась своему голосу, такому спокойному и ровному, несмотря на гнев, начинавший закипать внутри меня. Я говорила совсем как моя мать. Отец тоже это заметил.

– Пока ты не вспылила, выслушай меня, дочь. Тебе пятнадцать лет. Живи мы по-прежнему в Толедо, к этому времени ты, вероятно, была бы уже замужем. Но мы живем здесь, а наш народ разбросан по миру. Я должен подумать о твоем будущем. Больше это сделать некому.

– Сеньора Абравейнел найдет мне мужа! – воскликнула я. – Она опытная сваха. Ты позволил ей выбрать пару для Эли, так почему же не для меня?

– Эли еще долго не женится. Джозефа пока ребенок. К тому же с сыновьями все по-иному. Если ты поедешь с донной Лукрецией, то сможешь найти себе мужа среди знати, человека с положением, состоянием, который сумеет тебя… защитить, – неуверенно произнес он. – Герцог Эрколе, видимо, одобряет идею, чтобы его невестке прислуживала новообращенная иудейка и она сможет давать религиозные наставления. Он очень набожный человек.

Тут я рассмеялась, но смех прозвучал резко и невесело.

– Чтобы я получала религиозные наставления от Лукреции Борджа? Ты хотя бы понимаешь, как абсурдно это звучит?

– Мне говорили, что после смерти герцога Бишелье она причащается каждый день и сама учит их сына катехизису.

Я билась в закрытую дверь.

– Мама умерла потому, что была иудейкой. Как, по-твоему, она бы отнеслась к таким планам?

Я перестала дышать в ожидании, что сейчас обрушится потолок. На отца даже смотреть не могла, но услышала, как он резко втянул воздух, словно порезал палец или больно ударил ногу.

– Ты полагаешь, мне было легко все эти годы смотреть, как ты растешь и с каждым днем становишься все более похожей на нее? – тихо промолвил он. – Ведь это так, хотя волосы у тебя светлые, а глаза голубые. Вот сегодня ты вошла и посмотрела на карту. Совсем как она. И если ты считаешь, что Мариам снова пыталась стереть с нее пыль, то ошибаешься. Просто я случайно задел карту, когда садился за стол. Ты говоришь, твоя мать умерла потому, что была иудейкой. Если это правда, то неужели ты думаешь, она захотела бы такой же судьбы для тебя? Мы живем среди христиан и не можем ощущать себя в безопасности. Они уверены, что мы предали их мессию, отдав на распятие. После такого поступка мы больше не нужны им для спасения, поэтому они считают себя вправе мстить. Папе почти семьдесят. Кто знает, окажется ли его преемник таким же терпимым, как он? Кто знает, не последует ли еще одно изгнание? Поверь мне, Эстер, твоя мать поддержала бы меня сейчас. Воспользуйся шансом, уйди от нас, пока есть возможность.

Во мне бушевала война. С одной стороны, отец просил предать мою культуру, воспитание, людей, которых я знала всю жизнь. С другой стороны, хотя я и добросовестно соблюдала все обряды и ритуалы, я никогда не задумывалась, верю ли я в то, что они означают. Для меня это были даты календаря, исторические вехи, поводы для пира или поста, праздника или бдения. Мне было бы нетрудно поменять их на другие, тем более что многие, как, например, Рождество и Пасха, походили на наши праздники. И теперь в моей душе противоборствовали материнская страсть и отцовский прагматизм.

– Можешь подумать до конца дня, если хочешь, – снизошел отец, скупо улыбнувшись.

– Я сделаю так, как ты просишь, папа.

Внезапно я поняла, словно кто-то прошептал это на ухо, что мне не суждено умереть где-то на берегу, босой и слепой от жара, рядом с оборванным ребенком, сидящим на песке. Я поднялась и ждала позволения уйти.

– А ведь я посылал за вами, – сказал отец, растирая виски пальцами, – но к тому времени, когда узнал, что корабль, везший мое письмо, потерпел крушение у берегов Корсики, было слишком поздно. Вы уже уехали. Я постоянно пытаюсь сообщить ей об этом, но не знаю, слышит ли она меня.

– Полагаю, христиане сказали бы, что слышит.

Я наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку, и ощутила на губах вкус соли. Тихо прикрыв за собой дверь, я оставила отца предаваться слезам.

На корабле из Остии я поначалу даже не возражал, что меня держали под палубой в цепях, поскольку у меня не было выбора. Я слишком устал, чтобы выбирать. Мне хотелось лишь одного: чтобы меня избавили от необходимости думать. Наверное, я был всем доволен, хотя не могу этого утверждать. Я всегда воспринимал довольство как отсутствие радости, или грусти, или амбиций, или воображения.

Перед крещением я видела донну Лукрецию лишь однажды, когда отец отвел меня в огромный дворец Орсини, где она жила в обществе тетушки, Адрианы да Мила Орсини, и Джулии Фарнезе, которая приходилась донне Адриане невесткой, а также была фавориткой Папы Римского. Я втайне испытала разочарование, что красотка Джулия не присутствовала на нашей встрече. Мне было бы любопытно видеть не только донну Лукрецию, но и ее тоже. Говорили, что она по красоте могла сравняться с Еленой из Трои.

Нас приняли в бельэтаже, в элегантном зале, таком огромном, что даже пылающий камин из каррарского мрамора, где можно было бы зажарить целого быка, не согревал его. Когда ливрейный слуга бесшумно прикрыл за нами створки дверей и Адриана да Мила поманила нас к себе, я увидела перед собой облачко своего дыхания.