Он был воплощением изысканного денди. Касторовая[6] шляпа ловко сидела на его черных кудрях, искусно приведенных в некое подобие беспорядка; шейный платок из накрахмаленного муслина поддерживал подбородок каскадом безупречных складок; пальто из тускло-коричневой шерстяной ткани украшали никак не менее пятнадцати воротников-пелерин и двойной ряд серебряных пуговиц. Мисс Тавернер вынуждена была признать – он чрезвычайно привлекателен, но при этом без труда убедила себя: весь его вид вызывает в ней отвращение и даже презрение. На лице его читалось большое самомнение, а глаза, иронично разглядывающие девушку из-под устало полуопущенных век, оказались самыми холодными, какие ей когда-либо доводилось видеть. На ее вкус, нос у него был чересчур прямой. Рот имел правильную форму, но губы показались ей слишком тонкими, и она даже решила, что они кривятся в злорадной усмешке.
Но хуже всего была утонченная томность незнакомца. Казалось, его не интересует ничто на свете, включая и то, что всего мгновение назад он ловко избежал несчастного случая, не говоря уже о плачевном положении, в которое попала двуколка. С лошадьми он обращался превосходно; похоже, в руках, элегантно прикрытых кожаными перчатками, с показной небрежностью державших вожжи, таилась неожиданная сила. Но, ради всего святого, для чего ему понадобилось напускать на себя этот вызывающий щегольской вид?
Когда ливрейный грум проворно спрыгнул на дорогу, раздражение мисс Тавернер вылилось в короткую и разгневанную речь:
– Мы не нуждаемся в вашей помощи! Прошу вас, поезжайте дальше, сэр!
По ней скользнул взгляд холодных глаз. Их выражение вновь заставило ее особенно остро ощутить все убожество двуколки, собственного платья деревенского покроя и той общей картины, которую они должны были являть с Перегрином.
– Я бы с радостью поехал дальше, моя красавица, – произнес джентльмен в коляске, – но эта ваша неуправляемая кобыла, как вы могли бы заметить и сами, загораживает мне дорогу.
Мисс Тавернер совсем не привыкла, чтобы к ней обращались подобным образом, поэтому ее настроение отнюдь не улучшилось. Фермерская лошадь, испуганно пытающаяся вытащить двуколку из канавы, действительно билась в постромках прямо посреди дороги, но, если бы Перегрин, вместо того чтобы хлестать ее по крупу, подошел к ней спереди и взял под уздцы, все было бы в порядке. Тем временем грум, остролицый и внешне ничем не примечательный коротышка неопределенного возраста, обряженный в изящную желто-голубую ливрею, приготовился взять дело в собственные руки. Мисс Тавернер, будучи не в силах и далее выносить унижение, вспылила:
– Сэр, я уже сообщила вам, что мы не нуждаемся в вашей помощи! Слезай, Перри! И передай мне вожжи!
– У меня нет ни малейшего намерения предлагать вам свою помощь, – невозмутимо ответил утонченный джентльмен, высокомерно приподняв брови. – Сейчас вы увидите, что Генри вполне способен расчистить дорогу для меня.
Между тем грум и впрямь подошел к лошади. Взяв вожжи чуть повыше мундштука, он принялся успокаивать бедное животное, в чем вскоре преуспел, и двуколка, выехав из канавы, остановилась на обочине дороги.
– Видите, это было нетрудно, – продолжал джентльмен тем же ненавистным голосом.
Перегрин, до сего момента не принимавший участия в дискуссии из-за того, что был слишком занят попытками успокоить свою лошадь, сердито бросил:
– Я прекрасно сознаю – вся вина лежит на мне, сэр! Полностью!
– Мы все это понимаем, – дружески отозвался незнакомец. – Только глупец мог попытаться развернуть свой экипаж на таком участке дороги. Долго мне еще ждать, Генри?
– Я уже сказал, что признаю свою вину, – вспыхнув, произнес Перегрин, – и приношу свои извинения! Но позволю себе заметить вам, сэр, вы мчались с непозволительной скоростью!
Однако тут его несколько неожиданно прервал повернувшийся к нему грум, лицо которого вдруг стало рассерженным; он заявил с резким акцентом кокни[7]:
– Заткнулся бы ты, малец! Он – лучший наездник во всей стране, верно тебе говорю, причем я вовсе не позабыл и сэра Джона Лейда! Из нынешних господ ему никто и в подметки не годится. В упряжке у нас – чистокровные гнедые, которые ходят как шелковые, а если никто из коренников не растянул себе сухожилие, так твоей вины в том нет!
Джентльмен в коляске негромко рассмеялся.
– Верно подмечено, Генри, как, впрочем, и то, что ты по-прежнему заставляешь меня ждать.
– Видит бог, хозяин, уже бегу! – поторопился ответить грум, забираясь на облучок.
Перегрин, немного придя в себя после сокрушительной отповеди слуги, процедил сквозь зубы:
– Мы еще встретимся, сэр, обещаю вам!
– В самом деле? – отозвался джентльмен в коляске. – Надеюсь, вы ошибаетесь.
Казалось, экипаж буквально прыгнул вперед, а еще через минуту и вовсе скрылся из глаз.
– Это чудовищно! – в сердцах воскликнула Джудит. – Просто неслыханно!
Для того, кто привык к ночной тиши сельской местности, заснуть в гостинице «Георг» в Грантеме накануне боя было решительно невозможно. Звуки шумного застолья долетали в спальню мисс Тавернер из обеденной залы внизу чуть ли не до самого рассвета; спала она урывками, вновь и вновь просыпаясь от раскатов громкого смеха на первом этаже, либо голосов на улице у себя под окном, либо же поспешных шагов под дверью. Только после двух часов ночи гуляки постепенно угомонились, и она забылась тревожным сном, нарушил который тройной рев рога, прозвучавший в двадцать три минуты восьмого утра.
Мисс Тавернер испуганно села в постели.
– Господи милосердный, что еще на этот раз?
Ее горничная, тоже разбуженная внезапной суетой, выскользнула из раскладной кровати и подбежала к окну, опасливо глядя на улицу в щелочку между занавесками. Своей госпоже она сообщила, что это всего лишь прибыл почтовый дилижанс из Эдинбурга, после чего задержалась у окна еще немного, сдавленно хихикая при виде сонных пассажиров в ночных колпаках, выходящих из него, чтобы позавтракать в гостинице. Мисс Тавернер, которую эти новости ничуть не заинтересовали, откинулась было обратно на подушки, но вскоре обнаружила, что недолгое ночное затишье закончилось. Гостиница пробудилась окончательно, и внизу уже начиналась дневная суета. Очень скоро девушка, отказавшись от безуспешных попыток вновь заснуть, встала.
Около девяти утра в дверь ее спальни постучал Перегрин. Ей лучше поскорее сойти к завтраку; ему настоятельно советовали выехать в Тислтон-Гэп пораньше, если он хочет занять хорошее место, так что он попросту не может терять времени.
Она сошла вместе с ним в обеденный зал. Там было всего несколько гостей, поскольку пассажиры почтового дилижанса из Эдинбурга уже благополучно отправились в путь на юг, а поклонники спорта, что так шумно кутили здесь минувшей ночью, очевидно, предпочитали завтракать, уединившись в собственных комнатах.
Как она и предполагала, давеча вечером Перегрин недурно погулял в компании. Он свел знакомство с несколькими славными молодыми людьми, имена которых, правда, затруднился бы вспомнить, и раздавил с ними бутылочку. Разговор шел о предстоящем бое, да и сейчас ее брат не мог говорить ни о чем ином. Сам он будет болеть за чемпиона: Джудит наверняка помнит, что его тренировал капитан Барклай[8] из… из… из Ури или какого-нибудь другого местечка со столь же заковыристым названием, но это неважно. Во всяком случае, именно он придумал и организовал соревнования по спортивной ходьбе – она наверняка слышала о нем. Говорят, он заставил Крибба сбросить вес до тринадцати стоунов[9] шести фунтов. Крибб пребывает в отличной форме; насчет Мавра сказать ничего нельзя, хотя тот вроде и моложе Крибба на четыре года. А чемпиону должно исполниться уже тридцать. Перегрин болтал без умолку, пока Джудит расправлялась с завтраком, по мере необходимости вставляя «да» или «нет».
Он не терзался угрызениями совести оттого, что оставляет ее одну на все утро: город опустеет, и она вполне может прогуляться пешком, не нарушая приличий; можно даже не брать с собой горничную.
Вскоре после завтрака он умчался, сунув в один карман сверток с бутербродами, а в другой – бутылку. Дорогу нашел без труда: для этого достаточно было двигаться в общем потоке, растянувшемся на добрых восемь миль. Все дружно направлялись в Тислтон-Гэп, воспользовавшись для этой цели всевозможными средствами передвижения, начиная от громоздких и неуклюжих карет и заканчивая фермерскими телегами. Те же, кому не удалось вымолить или купить местечко в экипаже, шли пешком.
В силу обстоятельств процессия двигалась медленно, но вот наконец вдали показалось место боя – скошенное поле неподалеку от Краун-Пойнт. Похоже, оно уже до отказа заполнено зрителями. В самой его середине несколько человек в поте лица возводили двадцатипятифутовый помост.