Ознакомительная версия.
В передней, украшенной цветами редких кустарников, слуга принимал офорты, разосланные в качестве пригласительных билетов. У нижних ступеней лестницы, застланной тяжелым ковром, вдоль перил, увитых миртовыми и плющевыми гирляндами, шумела элегантная толпа ожидающих перед гардеробной. На пороге гостиной две субретки в костюмах комедианток продевали в петлицы гостей камелии.
В огромной гостиной, обитой белым сатином с серебряной окантовкой и освещенной люстрами и светильниками граненого хрусталя, в креслах эпохи Людовика XVI уже расположились дамы полусвета, обладавшие хорошими манерами. Подле них, держа цилиндры у бедер, в притворно-вычурных позах, за которыми угадывалась насмешка, стояли рыцари, раздавленные тяжестью великих исторических фамилий – живые воплощения наследного аристократизма и бессменные жертвы титулов – те, кто сегодня водит дружбу лишь с перекупщиками лошадей. Среди гостей были корреспонденты многотиражных газет, модные художники, признанные писатели, личности года и знаменитости, популярные в глазах столь же бесчисленного множества глупцов, сколь несметным было число людей, шедших за гробом Виктора Гюго. В центре гостиной приглашенных встречали принц де Трев и Роз Комб, более походившие на новобрачных, нежели на распутника, одержимого своей любовницей. Он скрывал свое замешательство под маской надменной рассеянности, она же всячески старалась умерить свое нахальство.
– Он пожелал благопристойного зрелища, – сказал Кеан. – Этот изъян будет исправлен – немного погодя гости позабудут о приличиях.
Роз Комб встретила спутников Кеана с радушием, задержав их подле себя: она желала дождаться ответной реплики виконта – единственного гостя, с которым была знакома. От взгляда принца не ускользнула лента на шее Небо́.
– К какому ордену вы принадлежите, мсье?
В эту минуту Небо́ увидел Нергала – молодого философа. Близорукий и неуклюжий, он выглядел нелепо в глазах собравшихся. Небо́ поспешил представить его принцу официально.
– Я хочу представить вашему Высочеству его Величество мыслителя.
– Я не стану оспаривать титул этого мсье, но вы ведете себя невежливо – если только сами не принадлежите к королевскому роду
– Ваше Высочество, мой ответ вам удовлетворит представителя династии Медичи.
Глядя на Роз Комб, он сделал несколько шагов назад. Оказавшись у стены, он вынул из складки фрака обломок красного карандаша и, уверенными и изумительно быстрыми движениями руки, нарисовал на тугой сатиновой ткани идеализированный профиль молодой куртизанки.
– Ловкий ход, – заметил великан из цирка Молье189.
– Шедевр! – восторженно прошептал Антар.
– Вы – умелый рисовальщик-любитель, – заключил принц де Трев.
– О! – воскликнула Поль, подходя к Небо́. – Стало быть, принц ничем не отличается от рабочего. В этом доме ценят искусство не более, чем в клубе Бельвиля.
Двери банкетного зала широко раскрылись, и шепот восхищения приветствовал длинный стол с громадным серебряным блюдом посередине. Искушенные гости успели отвыкнуть от подобных сюрпризов, и принц, опьянев от изумления, на целую минуту позабыл об уязвленном самолюбии.
После мадеры гости стали изучать друг друга. Каждый подсчитывал число удовольствий, которые доставит ему его спутница, и количество колких ответов, ожидаемых от сотрапезника, сидящего напротив. Увидев Небо́, сидевшего едва ли не прямо перед ним, принц заговорил с недружелюбием в голосе:
– Отчего никто никогда не видел ваших картин, мастер мгновенного портрета и гарантированного сходства? Не утаиваете ли вы, подобно Гюставу Моро190, двух сотен завершенных полотен?
– Я лишь захожу далее других в ненависти к эпохе. Римом правят варвары, и даже голод не вынудит меня открыть им дверь своего дома.
– Досадовать на наше время я имею не менее оснований, чем вы. Тем не менее, я нахожу, что и принц, и художник обязаны…
– Нет, – ответил Небо́. – Эпоха – смиренная должница писателей, художников и ученых. Когда Ламартин отказывался платить налоги, он подчинялся интуитивному осознанию: талант стоит вне и выше закона. Народ, под несправедливым предлогом эгалитаризма осмелившийся вырвать у писателя рукопись и отдать его на произвол судебного следователя, представляет собой толпу варваров.
– Никто не имеет права уклоняться от исполнения кровавого долга, – заметил мсье де Шомонтель.
– Кто же исполнит долг литературный? Немецкая пословица предписывает не впрягать Пегаса в телегу.
– Писатель принадлежит языку, на котором пишет, – сказал Нергал. – Он должен совершенствовать язык, привнося новизну в его вечную красоту. Писатель – сын Аарона, левит – с каждой написанной страницей завоевывает для своей страны бессмертие.
– Кто же станет оттачивать стиль в минуту, когда враг пересекает границу?
– Где же сегодня границы Израиля, Мицраима191? – воскликнул Небо́. – Рубежи великих империй погребены в песках. Что осталось от великого прошлого Востока, от храмов и папирусов? Спросите у волн Красного моря, чем обернулись колесницы Фараона! Песнь же Моисея всегда будет звучать в устах людей. Подняв вихри дорожной пыли, победы римлян ушли в небытие. Останки павших в наполеоновских войнах развеял ветер. Страсти человека умирают с ним вместе. Лишь замысел писателя, лишь выдумка художника остаются свидетелями ушедших времен, для грядущих поколений. Вечны лишь идеи и формы. «Бог един», и развалины Пантеона, Иуда Маккавей192 и царь Леонид193 никогда не будут повержены. Они станут сияющим нимбом вокруг голов иудеев и греков – до тех пор, пока живо человечество.
– Вы славите иудеев. Вы ведь христианин?
– Милостью божией Иисуса Христа и как католик, я почитаю храм, который прежде был синагогой Петра. Сохраните свое презрение для протестантов, разрушивших двадцать тысяч памятников и сумевших построить лишь бараки, скроивших себе шазюбль – безобразный и устрашающий редингот Родена. Не испытывая благодарности, мы проявим немалое великодушие, простив Лютера: мы – арийцы и христиане – суть сыновья семитского слова и книги евреев. Не будь Ветхого Завета, мы не знали бы основ Евангелия. Ступившие на дорогу тайны неизбежно пришли к свету магического пламени…
– Чем же вы объясните проклятие, снятое лишь недавно и столь всеобщее?
– Волей провидения. Евреи не признали Бога – их самих не признали люди. Это всего лишь справедливость.
– Аминь, – в один голос заключили собравшиеся, не желавшие продолжения скучного разговора.
Принцесса стала свидетельницей зрелища, подобного тому, которое удивило ее на ночном ужине в «Мезон д’Ор». Праздные люди говорили об удовольствиях без радости, словно о чем-то обыденном. Поочередно каждый изложил некоторый эпизод известной скандальной истории. Далее они спорили о лошадях, обсуждали поединки на шпагах, оценивали шансы кандидатов на предстоящих выборах. Поведав друг другу тайны «черной биржи», гости стали комментировать отзывы о театральных спектаклях. Поль казалось, что ей вслух читают бульварную газету.
Когда подали десерт, захмелевшие гости оставили приличия, голоса стали звонче, позы – смелее, отовсюду понеслись оклики. Близкие знакомые подтрунивали друг над другом шутливой бранью, мужчины все ниже склонялись к обнаженным плечам своих спутниц. За шампанским зазвучали каламбуры.
– Мне скучно! – сказала Поль Небо́.
– Вы хотели видеть оргию – она перед вами!
– Не могли бы мы уйти отсюда? – настаивал псевдо-граф Нороски.
– Проявите терпение – я пришел сюда ради эксперимента. Я хочу узнать, произведет ли действие сверхъестественных сил впечатление на разум скептиков. По-прежнему ли чудо способно повергнуть их в трепет?
Перед Роз Комб поставили чашу XIV века.
– Остерегитесь! – воскликнул Небо́. – Вам неизвестно, что средневековые монахи наливали в священные чаши яд, дабы уберечь их от осквернения во время грабежей. Позвольте мне взглянуть внутрь.
Слуга поднес Небо́ сосуд. Сделав вид, что осматривает края чаши, философ привлек всеобщее внимание:
– В книге Даниила сказано: едва Валтасар испил из священных чаш храма, сквозь стену проникли пальцы руки, начертавшие…
– Мене, текел, упарсин194, – закончил Нергал.
– Принц де Трев приказал подать чашу, – продолжал Небо́. – Стало быть, пальцы руки проникнут сквозь стену.
– Раввин с красным карандашом пьян!
– Не желаете ли узнать судьбу? – настаивал Небо́. – Потребуются всего две вещи – потушить свет и подать руку.
Женщины запротестовали.
– Что же напишет рука?
– Ответы на ваши вопросы.
– Это нечто новое, – ответил принц недоверчиво. – Вы говорите о своем намерении со столь уверенным видом, что я непременно желаю вас разоблачить. Возникшая из стены рука напишет судьбу латинского мира! Назвав же недуги, рука назовет пути исцеления.
– Рука станет писать на латыни и в сокращении. Будь по вашему, – ответил Небо́. – Прежде, чем вы задуете свечи, убедитесь: от стены, на которой станет писать рука, меня отделяет стол.
Ознакомительная версия.
