Я каким-то образом поддерживаю разговор. Каким-то образом говорю.
Девушка видит лицо, которого я сам никогда не видел, потому что зеркала никогда меня не отражали.
Она приглашает меня к себе выпить лимонаду. Я хочу посмотреть, насколько меня хватит. У меня такое чувство, что теперь все зависит от меня.
И все-таки, для того чтобы поднять ее сумки, требуются усилия. Я должен сконцентрироваться, заставить свое тело обрести материальность. Вероятно, так сразу эта видимость вернуться не может. Это шок для всего организма. Полная его реорганизация. На это потребуется время. Я поднимаю сумки и следую за ней в ее квартиру.
Похоже, мы там будем одни. Можно продолжать разговор. У меня есть возможность привыкнуть к тому, что я теперь видимый. Потом я вижу сидящего на полу брата Элизабет. Еще один человек.
Я беру время на подготовку.
Я готов к тому, что он меня увидит.
Я готов.
Но он не видит.
Он меня не видит.
Теперь эмоциональный разряд, который я испытывал, наполняет комнату, наполняет весь мир. Я замечаю удивление на лице Элизабет, но это ничто в сравнении с удивлением, которое бьет меня после осознания каждого нового факта.
Он не видит меня.
Но она меня видит. Видит.
– Не слишком ли ты взрослая, чтобы иметь воображаемого друга? – спрашивает он сестру.
Так вот каково это – я заперт внутри чьего-то воображения. Внутри чьей-то мечты. И этот кто-то собирается проснуться.
Мне как-то удается найти слова.
– Все в порядке. Я пойду.
К счастью, она оставила дверь открытой. К счастью, она слишком обескуражена, чтобы следовать за мной. Я бегу в направлении своей двери – совершенно бесшумно. Впрочем, может, девушка и слышит звук моих шагов. Я не знаю. У меня такое чувство, что я больше ничего не знаю. Обычно я тщательно осматриваюсь вокруг, прежде чем вставить ключ в замок. Но теперь мне все равно. Теперь мне просто необходимо попасть внутрь. Необходимо закрыть за собой дверь. Запереть ее. Вдохнуть. Закричать. Вдохнуть.
У нас в прихожей висит зеркало. Все эти годы мама так и не могла понять, какую роль оно играет в моей жизни. А может, она считала, что мне нужно напоминание, и ей просто не хотелось всегда заниматься этим самой.
И вот я снова гляжу в это зеркало.
Я вижу стену у себя за спиной. Книжные полки. Луч света с улицы, падающий под углом.
И это все.
Значит, дело в ней.
В последующие мгновения я понимаю: проклятие не было разрушено. Это девушка нашла способ его обойти. Дело в ней, а не во мне.
Нужно проверить это предположение. Я жду, пока стемнеет, чтобы она наверняка заснула. Я вслушиваюсь в тишину коридора, в тишину всего здания, а потом осторожно выбираюсь наружу.
Может, дело не только в ней. Я должен узнать.
Я выбегаю из дома. Консьерж слишком увлечен просмотром поздних передач по телевизору, чтобы заметить, что открылась дверь. Этот консьерж всегда мне очень помогал.
Стоит прохладная ночь, какие бывают в конце лета. На Верхнем Вест-Сайде попадаются случайные прохожие, но их не так много. Я прибегаю на станцию метро и с легкостью перепрыгиваю через турникет. Меня никто не окликает.
Поезд прибывает ровно в ту минуту, когда я оказываюсь на платформе. Двери открываются, и я оказываюсь в заполненном наполовину вагоне. Я оглядываюсь, ожидая, что кто-нибудь – хоть кто-то – встретится со мной взглядом. Ничего. Тогда я начинаю двигаться. Подпрыгивать вверх и вниз. Дергаться, как паяц на ниточках. Обвиваться вокруг вертикального поручня. Дикое поведение. Безумное поведение. Такое поведение, которое заставляет других либо смотреть, либо отворачиваться.
Ничего.
Я перехожу из одного вагона в другой. Дверь открывается, дверь закрывается – это люди замечают. В последнем вагоне пассажиров поменьше. Всего несколько парочек и пассажир-одиночка. Я подхожу к нему. Мужчине лет тридцать. Он в костюме. Галстук снят. В бумажном пакете, стоящем у его ног вместе с сумкой для ноутбука, пиво. Каждая клеточка его тела говорит: «Вечер был долгий».
Я стою прямо перед ним. Машу рукой. Наклоняюсь к нему и оказываюсь примерно в сантиметре от его лица. Делаю выдох. Он слегка отодвигается назад.
– Вы меня видите? – спрашиваю я вслух.
Незнакомец вздрагивает.
– Я здесь, – продолжаю я.
Он озирается по сторонам. Парочки слишком далеко от него. Он не понимает, откуда звучит голос.
– Вы ведь не можете меня видеть, верно?
– Какого черта? – рычит он, по-прежнему озираясь.
– Да вот же я! – говорю я ему.
Потом кладу руку ему на плечо. Концентрируюсь.
Мужчина кричит.
Я отодвигаюсь. Теперь он вскочил с места. Все смотрят на него.
– Извините, – шепчу я.
Это моя остановка. Я выхожу из вагона.
Я в самом центре Таймс-сквер. Освещение такое яркое, словно я попал в компьютерную игру. Здесь, конечно, больше народу, чем в метро: парочки тоже попадаются, но много и компаний по двенадцать, двадцать и даже тридцать человек, несмотря на то что уже за полночь. Подростки шутливо пихаются. Отцы несут уснувших дочерей на руках. Сверкают вспышки фотоаппаратов.
Я хочу, чтобы меня увидел хотя бы один человек. Один из этих сотен, что фланируют по Таймс-сквер. Один из этих тысяч. Я просто хочу, чтобы один из них спросил меня, сколько времени. Спросил меня, что я делаю. Посмотрел мне в глаза. Уклонился, если бы решил, что я встал у него на пути.
Я вытягиваю руки. Кружусь на месте. Взбегаю по освещенной красным лестнице в центре площади. Я присоединяюсь то к одной группе фотографирующихся, то к другой, то к третьей. Я позирую вместе с туристами. Я заслоняю собой объектив фотоаппарата. Я заслоняю им обзор, но они меня не видят. Я встаю у них на пути, но они меня не видят. Я здесь, но меня здесь нет.
Погруженный в раздумья, я не могу заснуть почти всю ночь.
Девушка и вправду меня видела?
Если да, то – что она видела?
Наверное, я был одет. Должно быть, я выглядел на свой возраст. И все-таки.
Увидела ли она то, что хотела видеть?
Увидела ли то, что я хотел, чтобы она увидела?
Неужели она действительно – единственная?
Несколько дней я стараюсь избегать эту девушку. Я слышу, как в ее квартиру вносят все новую мебель. Я слышу, как они с братом разговаривают в коридоре. Слышу, как она общается с матерью. Я не решаюсь выйти из квартиры.
Что если она снова меня увидит?
А что если не увидит?
Все мои тайны начинаются с этой тайны. Вся моя жизнь построена вокруг тайн.
Я не готов сказать: будь что будет. Не готов смотреть, что будет дальше. Может случится так, что дальше ничего не будет, и я этого не перенесу.
Я вспоминаю те дни, когда умерла моя мама. Как мне приходилось скрываться от всего мира. Как я погрузился в такую тишину, что забыл звук собственного голоса, а также звук голоса мамы. Как мне казалось, что в звуке моего голоса нет смысла, раз я уже не услышу мамин.
В конце концов, я должен выйти наружу – а то мне уже кажется, что я мечусь по клетке. Иду в парк. Начинаю искать Айвана и Карен. И других завсегдатаев. Но сегодня жарче обычного, и все куда-то торопятся.
Я тоже возвращаюсь домой. Проверяю почтовый ящик, пока никто не смотрит. Выбрасываю все его содержимое, чтобы не пришлось ничего нести.
Я сажусь в лифт и нажимаю кнопку своего этажа. Открывается дверь, и я вижу девушку.
Можно не сомневаться: она меня видит. На ее лице – любопытство, смешанное с радостью.
– Так-так, а вот и наш Исчезающий Мальчик[4], – произносит она. – А я уже стала сомневаться, действительно ли ты здесь живешь.
Я смотрю ей прямо в глаза. Ищу в них свое отражение. Пытаюсь разглядеть, как я выгляжу.
Но я вижу только глаза соседки. Свет лифта. Заднюю стену.
Двери начинают закрываться, а я еще не успел выйти из лифта. Она выставляет руку, чтобы двери не закрылись.
– Спасибо, – говорю я.
– Ходил на прогулку? – спрашивает она.
– Да. Жарко.
– Я в курсе.
Это так неловко. Есть тысяча вопросов, которые я мог бы задать соседке, но ни один из них не сочтешь нормальным.
Я выхожу из лифта, а она входит.
– Увидимся, – бросает она.
– Да, – отвечаю я.
Двери закрываются.
Девушки нет.
Я не знаю, смогу ли с этим справиться. Все было под контролем. Все работало – а теперь вот это. Я забываю поесть. Я не могу читать, потому что все фразы указывают на меня самого. То, что показывают по телеканалам, кажется неестественным, ненастоящим.
Если у тебя есть какая-то проблема, лучше не думать о ней постоянно.
А я теперь думаю о ней все время.
На седьмой день после того, как она впервые меня увидела, я нарушаю обещание, данное себе самому.
Я пишу отцу по электронной почте.
«В этом доме живет девушка, которая может меня видеть, – пишу я. – Как такое возможно?»
Это все, что я могу сказать. Я ничего не хочу знать о его жизни. Я не хочу, чтобы он что-то знал о моей.
