В больнице к ней приехал Ник. Удушье. Джоанна задушила собственного ребенка. Она обрушилась на Мэйзи всем весом своего усталого тела и похоронила малышку под собой.
На следующей неделе Ник и Джоанна опустили в кладбищенскую землю крошечный гробик. Джоанна не могла больше выносить ничьего присутствия. Ник сказал: «Ты не виновата, и никто не виноват». Потом Ник сказал: «Это я во всем виноват. Мне нужно было брать больше отгулов. Я должен был находиться рядом с тобой и нашей дочерью. Я же видел, как сильно ты устала». Ник сказал: «Мы выкарабкаемся, мы справимся с этим». Ник сказал: «Я люблю тебя, Джоанна. Я люблю тебя. Пожалуйста, не вычеркивай меня из своей жизни». Ник сказал: «Может быть, стоит обратиться к психологу?». Ник сказал: «Я больше так не могу».
А потом, в один прекрасный день, через пять месяцев после смерти Мэйзи, сидя в очереди к врачу, который, как Джоанна надеялась, сможет прописать ей достаточно сильные антидепрессанты, чтобы заглушить боль, Джоанна увидела объявление Тоби в «Private Eye». Получив лекарства, она вернулась домой и написала письмо, полное лжи. Когда Тоби ответил ей и предложил комнату, Джоанна тут же собрала сумку и ушла. Это было в субботу утром. Ник как раз был у парикмахера. Она оставила ему записку: «Не ищи меня». На улице проходило шествие в поддержку легализации конопли. Когда Джоанна опустила сумку в багажник такси, ей улыбнулся мужчина, одетый в костюм, символизирующий лист конопли.
– Мир, чувиха, – сказал он. – Мир.
Он вложил в ее ладонь небольшой пучок наркотика и отправился дальше по своим делам.
Джоанна поселилась в доме Тоби и начала новую увлекательную игру. Каждую неделю она меняла место работы и становилась другим человеком. Выяснилось, что безработная актриса была для всех желанной кандидатурой. Люди, казалось, становились счастливее оттого, что кто-то творческий заполнял для них документы, или вводил их данные в систему, или отвечал на звонки. Джоанне нравилась свобода, которую давал подобный образ жизни. Она могла быть той, кем хотела. Она сочиняла истории. «Я живу в Челси. Мой муж торгует произведениями искусства». «Я живу в Чизвике с сестрой, она парикмахер». «Я жила в Лос-Анджелесе и, когда мне было двадцать один, спала с Кристианом Слэйтером». Каждую новую работу Джоанна рассматривала как новую роль. Она планировала костюмы, исследовала характер героини, учила реплики. Каждый день, когда она выходила из дома Тоби, она становилась другим человеком, и каждый раз, когда временная работа заканчивалась, этот человек переставал существовать. Свою одежду Джоанна стирала, гладила, аккуратно складывала и убирала в ящики, после чего покупала новые наряды. Иногда она слишком недолго задерживалась на новой работе, чтобы успеть надеть все, что купила, и тогда нетронутая одежда и косметика так и оставалась в ящиках и сумках.
А потом, в один прекрасный день, когда Джоанна вышла из метро, ее схватил за локоть какой-то высокий светловолосый мужчина. Это был Ник. «Я думал, ты умерла, – сказал он. – Я думал, ты умерла». Тогда Джоанна собрала сумку и уехала в небольшой отель в Блумсбери, где отсиживалась две недели, пока у нее не кончились деньги и не пришлось вернуться в дом Тоби. Но Тоби изменился. Его волосы исчезли, а под глазом красовался фингал. Тоби стал жестче, солиднее. И заставил ее поговорить с ним. За последние два года это был первый раз, когда она разговаривала с кем-либо от лица себя самой, Джоанны Фиш. Это было очень странно. Тоби передал ей записку от Ника: «Пожалуйста, вернись ко мне. Я по-прежнему живу в том же доме и не съеду, пока ты не вернешься туда, где твое место. Ничто в этом мире не имеет смысла без тебя. Я люблю тебя».
Джоанна не знала, что делать и что думать. Когда она переехала в дом Тоби, то постаралась затолкать воспоминания о Нике в самый дальний угол своего сознания и думала, что тот поступил с воспоминаниями о ней так же. Иногда она, впрочем, вспоминала о своем муже, представляла его с новой женой и ребенком, представляла, что он учится жить без нее. Джоанна вообще не могла понять, почему такой человек, как Ник, вообще мог хотеть быть рядом с такой женщиной, как она, – женщиной, чье тело состарилось раньше срока, чьи руки были испещрены шрамами от уколов и татуировками, сделанными в тюрьме. Из нее не вышло актрисы. Из нее не вышло матери. И человека тоже. Но почему-то Ник по-прежнему хотел ее вернуть.
Получив записку от своего мужа, Джоанна с ней не расставалась. Она носила ее в сумочке и читала на работе. Она перечитывала и впитывала ее содержимое, слово за словом, день за днем. И каждый раз, когда Джоанна читала записку, она позволяла той, прежней Джоанне вернуться ненадолго в свою душу. А потом Тоби созвал собрание и сказал то, что было совсем невозможно. Он собирался продать дом и вышвырнуть ее прочь. Он говорил с ней отдельно, сказал, что она превратилась во фрика. Конечно, Джоанна и сама догадывалась, но, когда Тоби озвучил все это столь прямолинейно, он словно ледяной водой ее окатил.
Джоанна отправилась спать, напившись допьяна, полная непонятных мыслей и чувств. Она оглядела свою комнату, все эти сумки с ни разу не надетой одеждой. И призрачные образы своих ушедших родителей на фото в рамке рядом с ее кроватью. Джоанна достала фото из рамки. Затем вытащила фотографию Мэйзи, прижала к груди, и из глаз брызнули горючие слезы, ручьями скатываясь по щекам.
Во вторник Руби начала собирать вещи – Тим снял двухкомнатный пентхаус на Карнаби-стрит, и в четверг им предстояло туда переехать.
Она залезла на табуретку и сняла со шкафа коробку. Сдула с нее толстый слой пыли. Коробка стояла там с тех пор, как Руби впервые приехала сюда. Она даже не помнила толком, что в ней было. Руби никогда ничего не выкидывала. У нее не было таких ритуалов, как, положим, весенняя уборка. Она просто ставила коробку в определенное место, и там она и оставалась.
Открыв коробку, Руби увидела свои школьные учебники и дневники. Раскрыв первый попавшийся, она прочитала:
Трейси Льюис. 3A класс.
Год для Трейси выдался сложный. Она не всегда внимательна на уроках, и ее поведение оставляет желать лучшего, но по таким предметам, как музыка и литература, Трейси демонстрирует неплохую успеваемость.
Руби усмехнулась и положила дневник обратно в коробку. Школьница из нее была неважная. Ленивая, наглая и, пожалуй, слишком умная. Учителя не знали, что с ней делать, и закончила она с тремя двойками и плохой репутацией.
Руби оглядела комнату: штукатурку на потолке, пыль, паутину, накрытые чехлами ящики и коробки, дешевую мебель, сгибающуюся под тяжестью вещей, которые на нее навалены. Руби жила здесь, в этой комнате, с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать. Здесь она написала бесчисленное количество песен, выучила бесчисленное количество аккордов и переспала с огромным количеством мужчин. Здесь она ужинала, сюда она удалялась, чтобы поплакать в одиночестве, здесь она напивалась с подругами. Здесь Руби загорала на балконе в жаркие летние дни и пряталась под одеялом с бутылкой «Benilyn», когда болела. Тут Руби прожила дольше, чем в собственном доме. По сути, именно это и был ее дом. Руби и в голову не приходило, что когда-нибудь она отсюда уедет. Она никогда не думала, что Гус умрет, что Тоби изменится, что когда-нибудь она будет стоять здесь и собирать вещи, что когда-нибудь она уедет навсегда в другое место.
В дверь негромко постучали. Руби вздохнула.
– Да? – произнесла она.
– Руби, это я. Можно? – раздался приглушенный голос.
– Конечно, – ответила Руби.
Дверь открылась, и вошел Тоби. На нем был приятного серого оттенка свитер с вырезом под горло и симпатичные джинсы. С короткими волосами и гладко выбритым подбородком Тоби был на удивление красив и выглядел так, словно был таким всегда. Руби это не понравилось. То, что Тоби изменил свою внешность, еще больше пошатнуло картину ее мировоззрения. Тоби не должен был хорошо выглядеть. Он должен был выглядеть как Тоби. В этом особняке не должно было быть новеньких ванных и дизайнерской кухни. Он должен был оставаться таким же невзрачным и неопрятным, как раньше. А Руби – Руби не должна была переезжать в квартиру к милому, но совершенно заурядному банкиру по имени Тим. Она должна была оставаться оригиналкой. Она должна была жить по своим правилам. Вот только сейчас вариантов у нее не было. Сейчас ее единственным решением был Тим.
– Я принес тебе чаю, – сказал Тоби, протягивая Руби кружку, от которой поднимался пар.
– О, – сказала Руби. – Спасибо.
– Ну, – произнес Тоби, – как дела?
Руби пожала плечами.
– Только начала собирать вещи, – сказала она. – Думаю, работы тут непочатый край.
Тоби кивнул и улыбнулся:
– Я с нетерпением жду, когда они сделают мою комнату.
– Заманчивая перспектива – просто взять и выкинуть все прочь, – сказала Руби. – И начать заново.
