Я открыла рот, чтобы спросить, куда мы едем дальше, но слова так и не сорвались с языка. Знакомый хлопок пистолета эхом отразился от кирпичных стен переулка. Гортанный вопль вырвался у Кенджи, остановив меня на полпути. Я увидела рану на его руке. Время замедлилось. Мир стал приглушенным. Единственным звуком был шум крови в ушах и мой резкий вдох. Затем время полетело вперед так же быстро, как и началось.
— Черт. Садись, — крикнул он, перекидывая ногу через мотоцикл, когда тот с ревом ожил. Алые капли падали на гравий, образуя лужицы. Это зрелище подтолкнуло меня к действию. Я сорвала с себя рюкзак, доставая свой «Зиг», объем мира будто увеличился в десять раз. Моя рука обхватила грубую рукоятку. Вес пистолета казался естественным и трансформировал мои эмоции из беспокойства в чувство контроля.
— Садись, блять, Скар, — он выкрикнул команду как приказ, но его слова были пропитаны беспокойством. У меня сложилось впечатление, что он беспокоился не о себе. По той же причине, по которой он не погнался за этими придурками. Он не хотел рисковать тем, что я получу травму. Моя нога скользнула по его жилистым бедрам. Жар его груди обжег мою, когда я устроилась перед ним лицом — поза неудобная, но необходимая.
— Что за черт? — спросил он.
Топот подошв, смешанный с сердитыми криками, приближался. Трепет затопил мой организм, как прорвавшаяся плотина. И реакцию вызвал не шквал пуль, а язык криков. Инстинкт овладел моим телом, насильно снабжая мои конечности надлежащими инструкциями о том, как делать ответные выстрелы.
Отдача вызвала уколы удовлетворения, пробежавшие по руке. Болезненный крик подсказал, что я попала в цель. Ужас или сожаление никогда не были теми эмоциями, которые проносились в моем сознании после убийства. Даже после первого раза. Я не испытывала ничего, кроме удовлетворения, зная, что тот, кто стрелял в нас, лежит там, его легкие с бульканьем хватают воздух, а кровь просачивается в землю, орошая ее.
Проклятие Кейн — питать землю кровью своих врагов.
— Иди к черту, Кенджи. Я не могу стрелять задом наперед, — сказала я, выпустив еще две пули в темный переулок.
Его грудь сотрясалась от смеха, когда взвизгнули шины, задняя часть байка дернулась, пытаясь удержаться на тротуаре. В моменты, подобные этому, я осознавала, насколько я в полной заднице. Потому что это не страх пронизывал мой организм. А волнение. Я жила ради острых ощущений. Кенджи, казалось, чувствовал то же самое, потому что его выпуклость затвердела подо мной, пока мы лавировали в потоке машин на головокружительной скорости, пули пролетали мимо, пока мы не оказались достаточно далеко. Нас разделяло всего несколько слоев ткани, и я слегка поерзала, проверяя, смогу ли добиться большего контакта там, где мне действительно этого хотелось.
Байк не был рассчитан на то, чтобы пассажир сидел верхом на водителе, но мы кое-как доехали в пентхаус. Когда стало ясно, что за нами никто не следует, я прижалась поближе, склонив голову набок, чтобы Кенджи мог видеть через мое плечо. Ткань его футболки терлась о мою кожу, а грохот байка между ногами посылал дрожь по моему телу.
Пиздец, в нас только что стреляли, а мое либидо взлетело до небес.
Кенджи затормозил на своем месте прямо перед частным лифтом. Его затрудненное дыхание стало заметным, когда он заглушил двигатель. Беспокойство сжало мои легкие, и я слезла с байка, нежно обхватив его раненую руку.
— Слезь с байка, Кенджи, чтобы я могла позаботиться об этой руке, — сказала я, разворачивая пропитанную кровью ткань. Должно быть, он оторвал ткань, пока я доставала свой пистолет. Я взглянула на него, когда он не ответил. Его шлем все еще был надет, но забрало было поднято. Его глаза цвета эспрессо уставились на меня в ответ, его брови слегка нахмурились. Я не могла понять выражение его лица, отчего мое сердце в панике учащенно забилось.
— Тебе больно? Глупый вопрос. В тебя стреляли, — я схватила его за нижнюю часть шлема и сняла его. — Я помогу тебе, — мои слова прозвучали более поспешно, чем я намеревалась, потому что я чувствовала себя неуправляемой, а он не давал никакой обратной связи.
— Тебя действительно это волнует?
Его вопрос застал меня врасплох.
— О чем ты говоришь? — спросила я, мгновенно положив тыльную сторону ладони ему на лоб. Он был липким, но ничего страшного, и он потерял не так уж много крови.
— Я имею в виду, — он взял мою руку в свою, — тебе действительно не насрать, в порядке я или нет.
Я все еще была в полной растерянности, не понимая, о чем он говорит. Конечно, меня волновал тот факт, что в него стреляли, и я сказала ему об этом. На его лице расплылась широкая ухмылка.
— Слезай, блять, с мотоцикла, Кенджи. Я не знаю, что, черт возьми, с тобой не так, но я отведу тебя наверх, по-моему, ты в шоке, — я потянула его за здоровую руку, помогая слезть. В тот момент, когда он встал передо мной, его рот прижался к моему, его рука запуталась в моих волосах. Этот поцелуй отличался от других. Он будто обхватил мое сердце и отказывался отпускать его.
— Никто, кроме Калеба и Нико, никогда не заботился обо мне, когда меня ранили, — прошептал он. Теперь я узнала эмоцию, промелькнувшую на его лице. Это было то же самое, что сейчас сквозило в его тоне, — благоговейный трепет.
Я застыла, выброс адреналина сильно ударил по мне.
Я вообще избегала эмоций, но я не знала, что делать с чужими эмоциями. Моя жизнь протекала на автопилоте. Когда одна задача выполнялась, я быстро меняла ее другой, и все это для того, чтобы отодвинуть хрупкость, которая терзала мою душу. Остановиться и признать чувства означало отключить контроль. Моя маска была на мне так долго, что я не знала, кто я под ней и как справлюсь с последствиями ее снятия.
Мозолистые пальцы гладили мои заплаканные щеки.
Когда я начала плакать?
Мои глаза сфокусировались на болезненно красивом лице. Понимание во взгляде было настолько очевидным, как будто я произнесла эти слова вслух.
— Это нормально — впускать кого-то внутрь. Раньше я думал, что тоже должен делать все в одиночку, и сдерживая эмоции, спасусь от боли потери. Но это не так. Ты можешь щелкать этим выключателем, а то накопившееся в один момент лопнет, — его большие пальцы были легкими, как перышко, когда они поглаживали мое лицо. — Я был удивлен, что ты заботишься обо мне. Позволь мне тоже заботиться о тебе.
