Ричмонд вновь привел Молино в чувство. Тот храбро ринулся в наступление, однако со зрением у него были явные нелады – он никак не мог правильно оценить дистанцию. Крибб делал с ним все, что хотел, обрушивая на его голову град ударов и безжалостно избивая противника до тех пор, пока тот не простерся на ковре ринга.
– Ломбард-Стрит[15] против апельсина! – завопил мистер Фитцджон. – Нет, ты только посмотри, как трудятся над ним Ричмонд и Билл Гиббонс, но я думаю, он готов… О нет! Боже, он встает на ноги! Черт меня подери, да у этого малого чугунная башка, кто бы что ни говорил! Но он уже наполовину труп, Тавернер. Удивительно, почему Ричмонд до сих пор не выбросил полотенце… Эй, вот и все! Он его прикончил! Какой левый! Наверняка сломал ему челюсть!
Мавр рухнул как подкошенный. Его, явно потерявшего сознание, уволокли в угол, и казалось невероятным, что он сможет прийти в себя за полминуты. Но Крибб, который, несмотря на изуродованное лицо, похоже, ничуть не утратил расположения духа, не воспользовался представившимся шансом, зато изрядно повеселил толпу, станцевав матросский танец.
Молино оттолкнулся от колена своего секунданта, однако было очевидно: он не в состоянии больше драться. Правда, предпринял еще одну попытку броситься в атаку, но почти сразу же упал.
– Похоже, Крибб действительно сломал ему челюсть, – заметил мистер Фитцджон, пристально наблюдавший за Мавром. – Проклятье, он готов! Все, Ричмонду пора выбрасывать полотенце. Это уже не спорт, а избиение! Боже, смотри, он опять поднялся! Ну и силен же этот малый! Нет, вот теперь все! Им уже не удастся поднять его на ноги. Ага, вот видишь – Ричмонд знает свое дело! Он собирается выбросить полотенце. – И мистер Фитцджон присоединил свой голос к радостным крикам толпы.
А на ринге чемпион вместе со своим секундантом Гулли принялись отплясывать в честь победы шотландский рил[16]. Перегрин, следуя примеру мистера Фитцджона, вскочил на ноги, размахивая шляпой, и заорал от избытка эмоций, после чего опустился на сиденье: только что он стал свидетелем великолепного боя. Причем его радость ничуть не омрачало осознание того, что он проиграл изрядную сумму. Юноша обменялся визитными карточками с мистером Фитцджоном, выслушал несколько ценных советов от сего осведомленного молодого человека насчет гостиницы, в которой ему лучше остановиться в Лондоне, пообещал при первой же возможности заглянуть на Корк-стрит, дабы уплатить долг, после чего расстался с ним в приятном убеждении: отныне у него имеется, по крайней мере, один знакомый в Лондоне.
Мисс Тавернер провела приятное утро, гуляя по городу. Он был почти пуст, и это обстоятельство вкупе с хорошей погодой подвигло ее вновь отправиться на променад после легкого обеда с пирожными и вином. В «Георге» делать ей было решительно нечего, кроме как сидеть у окна своей спальни и ждать возвращения Перегрина, а подобная перспектива не слишком-то прельщала девушку. Прогулка по городу ничуть ее не утомила. От гостиничной служанки она узнала, что церковь в Грейт-Понтон, расположенная всего в трех милях от Грантема, заслуживает того, чтобы взглянуть на нее. Мисс Тавернер решила отправиться туда с визитом и вышла в путь незадолго до полудня, отказавшись от услуг собственной горничной, которая вызвалась было сопровождать ее.
Прогулка доставила Джудит удовольствие, а крутой подъем по тракту в крошечную деревушку Грейт-Понтон сполна вознаградил ее за потраченные силы. Глазам девушки предстал чудесный деревенский пейзаж, и, пройдя несколько шагов по боковой тропинке, она оказалась у церкви, являвшей собой симпатичный образчик позднего перпендикулярного периода[17], с его церковной колокольней, имевшей зубчатую стену наверху и забавный флюгер в форме скрипки на одном из ее шпилей. Поскольку расспросить об истории этой необычной вертушки ей было некого, девушка осмотрела церковь, отдохнула немного на скамье снаружи и отправилась в обратный путь в Грантем.
У подножия холма, где осталась деревушка, в правую сандалию Джудит попал небольшой камешек, который стал мешать ей при ходьбе. Мисс Тавернер принялась энергично шевелить пальцами, чтобы сдвинуть его, но все было тщетно. Стало ясно, что если только она не собирается ковылять всю дорогу до Грантема, то ей придется снять сандалию и вытряхнуть камешек. Девушка заколебалась, поскольку шла по дороге, и ей совсем не хотелось быть застигнутой врасплох в одних чулках каким-либо случайным путником. Мимо нее уже проехали одна или две кареты: скорее всего, они возвращались из Тислтон-Гэп, однако сейчас дорога была пуста. Присев на обочину, Джудит на дюйм или два приподняла свою юбку с оборками, чтобы добраться до завязок сандалии. На ее беду, они затянулись в тугой узел, и ей понадобилось несколько минут, чтобы распутать его. Наконец покончив с ним, она едва успела вытряхнуть из своей обуви злополучный камешек, как вдали показался экипаж, запряженный четверкой лошадей, быстро мчащийся в сторону Грантема.
Мисс Тавернер поспешно спрятала сандалию и одернула юбки, со смущением отметив, что владелец кареты наверняка успел разглядеть ее изящную лодыжку. Подняв зонтик, неосмотрительно выпущенный ею из рук, она сделала вид, будто увлеченно рассматривает противоположную сторону дороги.
Поравнявшись с ней, коляска остановилась. Мисс Тавернер, подняв глаза, оцепенела.
– Красавица вновь попала в беду? – послышался знакомый голос.
Мисс Тавернер отдала бы все на свете за возможность встать и двинуться в обратном направлении. Однако это было не в ее власти. Ей оставалось лишь спрятать ногу и притвориться глухой.
Коляска свернула на обочину; по знаку хозяина ливрейный грум спрыгнул с облучка позади него и побежал к коренникам. В душе мисс Тавернер бушевала ярость, поэтому она отвернулась.
Владелец коляски неспешно сошел на землю и приблизился к девушке.
– С чего это вдруг такая робость? – поинтересовался он. – Вчера, во время нашей встречи, вам было, что сказать мне.
Мисс Тавернер повернула голову, чтобы взглянуть на него. Щеки ее заалели, но ответила она без малейших признаков застенчивости:
– Прошу вас, поезжайте далее, сэр. Мне нечего сказать вам, и мои заботы вас не касаются.
– То же самое – или нечто в этом роде – вы уже говорили мне давеча, – заметил он. – Но скажите мне: когда вы улыбаетесь, то становитесь еще красивее? Нет, я не жалуюсь, ничуть: вы эффектно меня очаровываете – кто бы мог подумать, что я найду подобное в Грантеме! Однако мне хотелось бы посмотреть, что бывает, когда вы не хмуритесь.
Глаза мисс Тавернер метали молнии.
– Великолепно! – сказал джентльмен. – Разумеется, блондинки нынче не в моде, но вы, знаете ли, – нечто особенное.
– Вы дерзите мне, сэр! – заявила мисс Тавернер.
Он рассмеялся.
– Напротив, я необычайно вежлив.
– Будь сейчас рядом со мною мой брат, вы бы не осмелились вести себя подобным образом, – сказала она, взглянув ему прямо в глаза.
– Разумеется, нет, – невозмутимо согласился он. – Ваш брат нам очень мешал бы. Как вас зовут?
– И вновь, сэр, заявляю вам: это никоим образом вас не касается.
– Загадка, – пробормотал он. – Что ж, я буду называть вас Клориндой. Могу ли помочь вам надеть вашу туфельку?
Джудит вздрогнула, на щеках ее расцвел жаркий румянец.
– Нет! – с негодованием воскликнула она. – Вы ничего не можете сделать для меня, разве что уехать по своим делам!
– Ну, это уж как раз легко! – отозвался он, потом наклонился и, прежде чем она успела сообразить, каковы его намерения, подхватил ее на руки и понес к коляске.
Мисс Тавернер следовало бы закричать либо лишиться чувств. Но она изумилась настолько, что не сделала ни того, ни другого. Едва придя в себя от удивления, что ее так легко подняли на руки (словно она была пушинкой, а ведь ей было прекрасно известно – это не соответствует действительности), девушка отвесила наглецу звонкую пощечину, вложив в нее всю свою силу.
Он лишь поморщился, но рук не разжал, а, напротив, лишь крепче прижал ее к себе.
– Никогда не бейте открытой ладонью, Клоринда, – посоветовал он. – Через минуту я покажу вам, как это делается. Ну, а теперь давайте наверх!
Мисс Тавернер обнаружила, что ее подбрасывают в коляску, и в некотором замешательстве приземлилась на сиденье. Джентльмен в пальто с пелеринами поднял ее зонтик и передал его ей, затем взял из безвольной руки сандалию и спокойно подставил для того, чтобы она всунула в нее ступню.
Попытаться отнять сандалию – значило поставить себя в еще более дурацкое положение; спуститься же вниз из коляски было решительно невозможно. Посему мисс Тавернер, дрожа от сдерживаемого гнева, выставила обтянутую чулком ножку.
Он надел на нее сандалию и преспокойно завязал шнурки.
– Благодарю вас! – с убийственной вежливостью произнесла мисс Тавернер. – А теперь, если вы дадите мне руку, чтобы я сошла на землю из вашей коляски, я с удовольствием продолжу свой путь.
