Успокаивающее погружение прервал оглушительный грохот – казалось, осыпаются стены. Эва услышала, как ее палач закричал. Удары прекратилось. Она открыла глаза, но не могла повернуть голову, поэтому только краем глаза заметила, что Гжеляк упал. На лестнице, ведущей в подвал, стояла Малгожата с ружьем.
– Иисус Мария, девочка, что он с тобой сделал?! – услышала Эва, прежде чем провалиться в темноту.
Дорогая тетя Анеля!
Я так давно не писала. Последний раз, наверное, по случаю твоего восьмидесятилетия, а это уже много времени прошло. От твоей дочки я знаю, что тебе оперировали бедро и что тебя вылечили. Хорошенько заботься о себе в этой Америке, так как здоровье – это самое важное.
Анеля, буду говорить без обиняков: обращаюсь к тебе с просьбой. Тут у нас в последнее время творилось такое, что не поверишь, если собственными глазами не видел. Но об этом позже. Речь идет о деньгах. Эти деньги нужны мне на адвоката. Потому что я выстрелила из духового ружья в одного головореза и попала ему в щеку. Меня ждет суд, и нужен защитник. Могу попросить только у тебя. А деньги надо отдать моей новой семье, которая заплатила за меня. Но у них я не могу взять, мне стыдно. Так что я подумала, что если бы ты могла мне одолжить, то я им отдам, а тебе верну, когда заработаю у новых хозяев. Но все по порядку. Ты, наверное, уже совсем запуталась….
Помнишь, ты нашла мне работу у пана Алекса, это будет уже три года с лихвой. Я писала уже не раз, но напишу еще, что, пока не попала к нему, ты единственная в мире была ко мне добра. Когда ты меня нашла, у меня все изменилось к лучшему. То, что было раньше, мне хочется забыть. Мне тяжело вспоминать жизнь в детском доме, а потом скитания по самым ужасным местам, везде, где можно было найти кого-то, кто даст хоть пару грошей кухарке на хлеб. Такая судьба у сироты. Мать я не знала и знать не хотела, но, хотя этого я не просила, правда сама ко мне пришла. Это ты, тетя, мне ее принесла. От тебя я узнала, что с моей матерью произошло. Почему отдала меня чужим людям. И я ее за это уже не виню. Значит, так должно было быть. Письма, которые она тебе столько лет писала, я перечитывала по сто раз. Врать не буду, слезы текли. Я постаралась понять мать, нелегко ей в жизни пришлось…
Но я увлеклась, а ты же не знаешь, что у нас здесь произошло.
У пана Алекса мне было хорошо, как у Христа за пазухой. На доброе слово он не скупился и денег никогда не жалел. Один раз я даже подумала, что если бы у меня был сын, которого у меня никогда не будет, то я бы хотела, чтобы он походил на пана Алекса. Поэтому я заботилась о хозяине, как о родном, деликатесы готовила, в его дела не вмешивалась… Но не скажу, что не было во что. Мы жили, с позволения сказать, как семья. Верь или нет, но и он, похоже, ко мне привязался и доверился, ведь как иначе можно объяснить, что однажды он посмотрел мне в глаза и велел спрятать у себя его самую большую тайну, такую, что даже в своем сейфе, там, где доллары лежат, не хотел держать. Но об это немного позже. Потому что сейчас я должна тебе о другом написать.
Однажды, уже близилось лето, вижу я у пана Алекса девицу, которую никогда не хотела бы там увидеть. Потому что это Эвка Охник! Не кто иной, как старшая дочь Дороты, моей единоутробной сестры, которую я не знала. Второго ребенка моей матери, того, которого она родила и воспитала как положено, когда я скиталась по чужим людям. Злость на меня тогда нашла страшная. То предназначение, от которого я столько лет убегала, так как не хотела иметь ничего общего с той семьей, само меня настигло. Я дала себе слово, что сделаю так, чтобы она надолго в этом доме не задержалась. Ты этого можешь не знать, тетя Анеля, так как мы никогда не встречались, но донимать я умею. Однако мои старания и попытки отравить ей жизнь ни к чему не привели. Ходила вокруг него, ходила, пока пан Алекс не попал в ее сети. Какой это был кошмар – видеть, как эта Охникова отбирает у меня единственное утешение в жизни! Сердце у меня болело.
Все шло совершенно не так, как мне хотелось бы. Девица устроилась в доме, как у себя, а мне, бедной, приходилось кусать губы от обиды. Единственное, что мне оставалось, – надеяться, что у пана Алекса откроются глаза.
Но потом судьба или какая-то другая сила, не знаю, сделала так, что все изменилось. В один день, когда ничто не предвещало, что он будет не таким, как любой другой, я вернулась домой с рынка, купила все для тертой свеклы с хреном. Я взялась за работу и тут услышала душераздирающие крики снизу. Это было невозможно выдержать, аж в ушах звенело! Недолго думая, я взяла ружье, которое висело над камином, и пошла в подвал посмотреть, что происходит. Ну и увидела: Эва, сжавшись, как зверек, лежала под стенкой, а ее избивал и истязал бешеный нелюдь. Я знала этого человека: он с паном Алексом вел дела, и пан Алекс его боялся. Он, конечно, этого не показывал, но я-то знала. Та секретная вещь, которую мне пан Алекс передал на хранение на случай, если с ним произойдет что-то плохое, касалась как раз его. Там была запись самой ужасной вещи, которую эта омерзительная каналья сделала. Я сама не видела и никогда-никогда не хотела бы увидеть, но там было что-то, что порядочный человек даже представить себе не может. Там было чистое зло, но я это взяла ради пана Алекса. Ну и спрятала в ящик, где лежали… ну, трусы. Тетя, я тебе все честно, как на исповеди, рассказываю.
И в подвале именно он, этот негодяй, над Эвкой издевался! Смотрю я на это, двинуться с места не могу и вдруг чувствую, как что-то в меня входит. Не знаю, как и откуда, но я в одно мгновение поняла, что она – моя семья. Я больше ни о чем не думала и выстрелила.
Он сейчас сидит в камере. Не только за Эву. Раскрылось много дел, которые были у него на совести. Разные аферы, в газетах об этом писали, и по телевизору тоже было. И, похоже, его на много лет могут закрыть. Но это еще не до конца точно, так как разные известные люди его защищают: мол, несправедливо обвинили, это ложь и плохие люди делают из кристально честного человека бандита. И что его обязаны оправдать. Да, тетя, многое у нас тут с ног на голову поставлено. Самую большую глупость можно по телевизору сказать, а дурные люди верят. Так что неизвестно, что будет и ответит ли он за свои нечестивые дела. А что должен – я хорошо знаю. Но я – это одно, а что скажет суд – это другое.
Но главное, тетя, что я уже не одна. Через столько лет я нашла семью. Мы помирились, ведь никто не был в этом виноват. Они ничего обо мне не знали. Да и откуда бы, ведь я сама не хотела, чтобы ты еще кому-нибудь, кроме меня, тайну моей матери раскрыла. А теперь они приняли меня под свою крышу. И я только сейчас увидела, что значит дом. Тут есть дети, шумно и весело. Хорошо быть с родными, хоть и поздно я их нашла. Что было, то было, но на старости пришло ко мне самое большое счастье. Не мой это ребенок, но в сердце как будто мой – Бартусь, крошка, обиженная судьбой. Скажи мне, тетя, кто распорядился, что невинный ребенок с самого рождения такие муки должен переносить? Он теперь моя кровинушка, вся моя жизнь. Я дала себе зарок, что, пока я хожу по этой земле и здоровье какое-никакое есть, он никогда, ни минуты не будет чувствовать себя сиротой, хотя маму потерял так рано. Сердце разрывается, как подумаю, сколько ему, такому маленькому, пришлось вытерпеть из-за этой проклятой болезни. С ним было уже совсем плохо, могу это теперь сказать. К счастью, идет на улучшение, и в этом большая заслуга Эвы. Все те претензии, что я к ней имела, теперь у меня в голове не укладываются. Это девушка – настоящее сокровище. Когда услышала мою историю, то сначала схватилась за голову, а потом, даже не спрашивая моего мнения, позвонила Гельмуту Браузеру, тому немцу, который, как оказалось, был сыном вельможных господ – тех самых, у которых моя мать работала во время войны! Он и его жена решили, что возвращаются сюда, на свою родину. Они оба уже на пенсии, передали свой бизнес детям и искали спокойное место на старость. Ну и нашли у нас, в Венжувке. Переезжают навсегда уже весной. Вот я и думаю, что такие, как они, наверняка будут искать домохозяйку. А где найдут лучше меня, ведь другой такой на свете нет?
Ну и самое хорошее я оставила на конец, дорогая Анеля. Они, эти наши немчики, поддерживают увечного Бартуся! Бедненький должен принимать очень дорогие лекарства, а они так устроили, что получит он их от немецкого производителя, которого наши немцы знают. Договорились, как богатые с богатым.
Так что, как видишь, только недавно прошла осень, а все не так, как было. Мне кажется, что все понемногу уладится. Эва много слез пролила после всех тех переживаний, но мне кажется, что она еще узнает счастье. Она вернулась в свой университет, беспрестанно ездит в Ольштын, но живет с нами здесь, в Венжувке, и я вижу в ней задатки хозяйки. А уж если я это говорю, значит, так оно и есть.
И только одно дело осталось, что не дает мне покоя, – эти деньги, Анеля, для адвоката, которые прошу тебя одолжить. Отдам все до гроша, но сейчас мне надо очень срочно. Пришли как можно скорее.
