Ознакомительная версия.
Великий князь сказал: «Император послал нарочного за тобой, за 10 000 ли, желая слышать твои наставления. Как же я осмелюсь прежде его слушать тебя?»[338]
Вместе с тем он приказал Али сяню, по представлению Чингису, на обратном пути заехать к нему с учителем.
Семнадцатого числа великий князь прислал на подъем быков и лошадей, до сотни, да десять телег. Путь наш лежал на северо-запад.
Далее мы путешествовали десять дней; в летний поворот солнца тень от него, по нашему измерению, была три фута и шесть или семь вершков. Мало-помалу показались пики высоких гор[339]. Отселе на запад постепенно были горы и холмы; обитателей весьма много; все они тоже живут в черных телегах и белых юртах. Обычные занятия их суть скотоводство и звероловство. Одеваются в кожаное и меховое платье, питаются мясом и молоком. Мужчины и девицы связывают волосы и опускают их на уши. Замужние женщины надевают на голову бересту, фута в два вышиной, и весьма часто накрываются сверху черной шерстяной фатой, а богатые женщины – красной сырцовой фатой; хвосты этих шапок походят видом на гуся или утку и называются гугу[340]; они весьма боятся, чтобы кто-нибудь неосторожно не наткнулся на эти шапки, и входят в юрты или выходят из них, нагнувшись вниз и задом.
Народ этот не знает письменности; договариваются только на словах и заключают контракты нарезыванием меток на дереве[341]. Встретив обед, они без церемонии садятся вместе с хозяевами; во время бедствий бегут наперерыв; приказаний никогда не ослушиваются и, давши слово, не изменяют ему; у них остались следы нравов глубокой древности…
С рассветом мы снова отправились вдоль южных гор, на которых мы усматривали снег. Станционные сказывали, что на севере этих снежных гор стоит Балгасун Тянь чжень хая[342]; Балгасун по-нашему значит город; в нем есть хлебные магазины; посему он называется также Цан Тоу (т. е. магазин).
Седьмой луны двадцать пятого числа живущие здесь ремесленники и рабочие из китайцев[343] толпой вышли навстречу учителю; все они были в восторге, восклицали и кланялись ему и пошли наперед его с разноцветными хоругвями, цветными зонтами и душистыми цветами… На другой день посетил учителя Чжень хай с северной стороны гор Абу хань[344].
Учитель, в разговоре с ним, говорил ему: «Хотя я уже в преклонных летах, однако ж, повинуясь двукратному, настоятельному повелению императора, отправился в далекий путь; я проехал несколько тысяч ли, прежде, чем достиг управляемой тобою страны. В Шамо[345], большей частью, не занимаются земледелием; поэтому я обрадовался, увидев здесь зрелые жнивы. Хотелось бы провести здесь зиму и обождать возвращения императора. Как вы думаете об этом?»…
Чжень хай сказал: «Недавно было повеление императора всем начальникам мест, дабы они, если учитель будет проезжать у них, не замедляли его путешествия; очевидно, что он желает скорее видеть тебя. Если ты останешься здесь, то вина будет на мне. Я решился ехать вместе с тобою; что же тебе нужно, я, разумеется, не смею не позаботиться».
Учитель сказал на это: «Если такова судьба, то остается избрать день для отъезда».
Чжень хай сказал: «Впереди будут высокие и крутые горы и обширные болота, где нельзя проехать в экипаже; надобно будет сократить число телег и спутников и ехать налегке верхом»…
Восьмого числа, взяв с собой десять учеников, на двух телегах и в сопровождении двадцати с лишком станционных монголов, учитель отправился около великих гор на запад…
В третьей луне (1222 года), в первой декаде, прибыл из ханской ставки Али-сянь с таким повелением Императора: «Святой муж! Ты пришел из страны восхода солнца, пробрался с трудом через горы и долины и утрудился крайне. Теперь я уже возвращаюсь (в Монголию) и нетерпеливо желаю слышать толкование Дао; не поленись встретить меня».
На имя посланца Чжун лу было следующее повеление: «Ты, с моим повелением, проси его; если ты угодишь моей мысли – после я поставлю тебя на доброй земле»[346].
Потом было повеление Чжень хаю: «Ты, сопровождая и сберегая учителя тщательно, заслужил мое благоволение».
Вместе с тем повелено темнику Бо лу чжи (возможно, Борчу) с тысячью латниками сопровождать его при проходе через Железные ворота[347].
Потом, через четыре дня, мы прибыли в ханский стан. Хан выслал навстречу учителю вельможу Хэла бодэ. Это было в пятый день четвертой луны.
Когда устроено было помещение для учителя, он представился Императору[348]. Хан приветствовал его, говоря ему: «Другие дворы приглашали тебя[349], но ты отказался; а теперь пришел сюда из-за десяти тысяч ли; мне это весьма приятно».
Учитель отвечал: «Что горный дикарь пришел сюда по повелению Вашего Величества, то воля Неба (Всевышнего Тэнгри)».
Чингис был доволен; он пригласил его сесть и приказал подать ему кушанья; потом спросил его: «Святой муж! Ты пришел издалека; какое у тебя есть лекарство для вечной жизни, чтобы снабдить меня им?»
Учитель отвечал: «Есть средства хранить свою жизнь, но нет лекарства для бессмертия»[350].
Чингисхан весьма похвалил его чистосердечие и прямоту. Он приказал приготовить две юрты для его проживания, на восток от ханской [юрты].
Переводчик спросил его (Чан Чуня)[351]: «Люди называют тебя Тэн ги ли мэн гу кун (т. е. небесным человеком)[352]; ты сам так назвал себя или другие дали тебе это имя?»
Учитель отвечал: «Горный дикарь не сам назвался так; другие дали мне это имя».
Переводчик опять подошел с вопросом: «В прежнее время как называли тебя?»
Учитель доложил: «Нас было четыре человека, изучавших Дао под руководством учителя Чун яна; трое уже вознеслись; остался в мире только горный дикарь; люди называли меня Сянь шен»[353].
Хан спросил Чжень хая: «Какое дать наименование святому мужу?»
Чжень хай отвечал: «Иные, из уважения к кому-нибудь, называют его наставником и святым мужем; другие – бессмертным».
Император сказал: «С сих пор пусть он будет называться бессмертным».
В то время, по случаю жары, он (Чан Чунь) последовал за Императором в снежные горы, куда Чингис на то время удалился.
Император назначил для слушания наставлений Чан Чуня четырнадцатое число четвертой луны (1223 года)[354].
22-го числа встречал учителя Чжень хай, с которым и прибыли в ханскую ставку. Хан опять прислал Чжень хая спросить учителя: хочет ли он тотчас же представиться или желает несколько отдохнуть? Учитель отвечал, что он желает представиться.
Надобно заметить, что даосы с самого начала, являясь к хану, не становились пред ним на колени и не били земных поклонов, а, войдя в юрту, только наклонялись и складывали ладони[355].
По окончании представления хан пожаловал учителю кумысу, но учитель решительно отказался пить. Когда Чингисхан спросил его, всего ли было достаточно для него в городе, где он жил, – учитель отвечал, что в прежнее время снабжали его продовольствием монголы, Хой хэ и тайши, а в последнее время с продовольствием было несколько труднее; тайши один снабжал его оным.
На другой день хан опять прислал ближнего сановника Хэ чжу передать учителю повеление хана, коим спрашивал его, – не хочет ли он каждый день являться к нему обедать. На что учитель отвечал: «Горный дикарь – подвижник; люблю уединение».
Хан позволил ему жить по воле. Двадцать седьмого числа хан тронулся в возвратный путь на север; во время пути он часто жаловал учителю виноградного вина, дынь и закусок.
Девятой луны первого числа (сентябрь 1223) переехав через плавучий мост, мы направились на север. Учитель доложил хану, что так как время беседы наступает, то не благоугодно ли будет ему призвать тайши Ахая (Елюй Чу-цай).
Чингисхан беседует с даосским монахом Чан Чунем
Пятнадцатого числа этой луны хан приготовил палатку и убрал ее; прислужницы были удалены; по обе стороны зажжены свечи, которые распространяли кругом свет; только Шэ либи и Чжень хай и посланник Чжун лу стояли вне. Учитель вошел в палатку с тайши Ахаем и Али сянем и сел; потом сказал Императору: «Чжун лу проехал со мной десять тысяч ли, а Чжень хай сопровождал меня несколько тысяч ли. Не благоугодно ли будет позволить и им быть в палатке и слушать духовные речи?»
Хан повелел им войти. То, что говорил учитель, хан приказал тайши Ахаю передавать ему на монгольском языке. Слова его были крайне приятны и по мысли Чингиса[356].
Девятнадцатого числа, в ясную ночь, он позвал его опять; учитель объяснял ему учение. Хан чрезвычайно был доволен. Двадцать третьего числа снова пригласил его в палатку, с такими же знаками уважения; он слушал учителя с видимым удовольствием, повелев присутствующим записывать его слова; кроме того, приказал изложить их китайским письмом, для того чтобы не забыть их.
Он сказал присутствовавшим: «Шень сянь три раза объяснял мне средства к поддержанию жизни; я глубоко вложил его слова в сердце; не нужно разглашать их вне».
Затем, вслед за ханом, отправились мы на восток. Временами учитель просвещал его учением. Потом, через несколько дней, прибыли к большому городу Семи-сыгань и остановились на юго-запад от него, в тридцати ли. Десятой луны первого числа учитель просил у хана позволения заранее возвратиться на прежнюю квартиру; хан согласился.
Ознакомительная версия.
