Ознакомительная версия.
Привилегия доминирования в этой части Германии и возможности вести там бизнес и, наоборот, лишения всего этого СССР обошлась США в небольщую цену, которую пришлось заплатить тем, что Советам было позволено, по крайней мере, временно поступать, как им заблагорассудится в их зоне оккупации, включая получение репараций с этой зоны. Эта цена стоила того, ибо советская зона – будущая Германская Демократическая Республика (ГДР) – не только больше пострадала от войны, но и была гораздо менее плотно заселена, и в экономическом отношении развита гораздо слабее, чем Западная зона. (Значительная доля того, что было Восточной Германией до войны, районы к востоку от рек Одер и Нейсе, была передана по согласованию Польше для того, чтобы компенсировать эту страну за территории к востоку от линии Керзона, которые снова отошли Советскому Союзу.)428
В этом контексте следует отметить, что за последние недели военных действий сами американцы заняли значительную часть советской зоны, а именно Тюрингию и значительную часть Саксонии, в том числе вышеупоминавшийся город Лейпциг. Когда они вышли оттуда в конце июня 1945 года, они вывезли на Запад более 10.000 вагонов, полных новейшего и лучшего оборудования, патентов, чертежей и так далее фирмы Carl Zeiss в Йене и местных филиалов других ведущих предприятий, как Siemens, Telefunken, BMW, Krupp, Junkers и IG Farben. Эти восточногерманские трофеи включали в себя ограбленный союзниками нацистский завод по производству V-2 в Нордхаузене: были вывезены не только ракеты, но и технические документы, оценивавшиеся в сумму от 400 до 500 миллионов долларов, а также около 1 200 захваченных немецких экспертов по ракетной технике, одним из которых был печально известный Вернер фон Браун429. Наконец, американцы также вывезли оттуда значительное количество золота – относительно небольшую, но важную часть так называемого «Totengold der Juden», золота, награбленного нацистами у евреев, которое СС не удалось переправить в Швейцарию в конце войны. Это сокровище было обнаружено американскими солдатами в соляной шахте в Тюрингии, в городе Меркерс, и в концентрационном лагере Бухенвальд. Понятно, что это «перекачивание» золота, технологий и всякого рода капитала значительно увеличило уже и без того заметную асимметрию между Восточной и Западной оккупационными зонами Германии430.
Мы можем предположить, что американцы также ничего не оставили на банковских счетах и в сейфах этих саксонских и тюрингских предприятий. Но еще более экономически разрушительным стало, пожалуй, то, что американцы просто-напросто похитили тысячи менеджеров, инженеров и всякого рода экспертов, а также лучших ученых – мозги Восточной Германии – с их заводов, из их университетов и домов в Саксонии и Тюрингии для того, чтобы поставить их на службу в пользу американцев в Западной зоне или просто для того, чтобы они медленно зачахли там. Немецкий историк, изучивший эту операцию, в ходе которой лишь очень немногих депортированных не принудили к этому, не стесняется в выражениях. Он описывает американское кровопускание в советской оккупационной зоне как «принудительную депортацию» и как «похищение»; он даже сравнивает это действие, несомненно, несколько несправедливо с печально известной гестаповской «туманной ночью» – депортацией противников нацистского режима в концентрационные лагеря. В любом случае вряд ли можно отрицать, что это переливание капитала и людских ресурсов было крайне выгодным для американцев и ФРГ, или «Западной Германии», но крайне невыгодным для ГДР, или «Восточной Германии»431.
Оставив меньшую и более бедную восточную часть Германии Советам, американцы смогли поступать, как им заблагорассудится, в большей и более богатой западной части этой страны. Были еще и другие причины, почему разделение Германии было выгоднее для Вашингтона. Нацизм, как и фашизм вообще, был крайне правым политическим течением, которое не только показало уважение к существующему капиталистическому социально-экономическому порядоку, но, что было также важно, оказало капиталу такие важные услуги, как устранение профсоюзов, а также социалистических, коммунистических и всех других левых партий. Именно по этой причине корпорации Германии, такие, как IG Farben, Thyssen Krupp и так далее, оказали щедрую финансовую поддержку нацистам во время их продвижения к власти, связали себя с ними после того, как они пришли к власти, и сотрудничали с ними, получая прибыль от таких типично фашистских государственных инициатив, как преследования противников режима, экспроприация еврейского населения, перевооружение и внешняя агрессия432. Макс Хоркхаймер очень точно подметил, что те, кто хочет говорить о фашизме, не могут молчать о капитализме, потому что в конечном счете фашизм является лишь формой капитализма, его проявлением433. В Германии и в остальной Европе в 1945 году почти все остро ощущали тесную связь между фашизмом и капитализмом, место фашизма в рамках капиталистической системы. Или, как пишет Эдвин Блэк в своем исследовании о роли IBM в Холокосте, «мир понял, что корпоративный сговор [стал] краеугольным камнем гитлеровского террора»434.
Это важное понимание стало упускаться из виду только позже, когда фашизм начал представляться – в американском стиле – так, словно он возник в социально-экономическом вакууме, был делом рук лиц с какими-то особенно злобными, уголовными, диктаторскими замашками, таких, как Гитлер, который якобы появился, словно из ниоткуда, на исторической сцене. Знаменитый биограф Гитлера Алан Буллок, впервые опубликовавший свои работы в 1952 году, которые стали предметом для подражания многих других «психобиографий» и «психоистории», внес большой вклад в этот процесс «смещения», перехода от понимания социально-экономического феномена фашизма к теории «гангстерского» фашизма и нацизма.
Впоследствии, даже когда исследования нацизма делали попытку изучить исторические причины прихода Гитлера к власти, влияние немецких деловых интересов удобно для них упускалось из виду в пользу таких факторов, как якобы причуды, присущие немецкой истории, несправедливые условия Версальского договора и, конечно, поддержка гитлеровского режима народными массами. После кончины германского нацизма и европейского фашизма в целом общее настроение было (и будет оставаться таким в течение еще нескольких коротких лет) решительно антифашистским и одновременно более или менее антикапиталистическим. Почти везде в Европе начали спонтанно возникать и стали очень влиятельными радикальные народные объединения, такие, как немецкие антифашистские группы, или Antifas. Профсоюзы и левые политические партии также испытали возрождение, особенно в Германии, и это четко отразилось в результатах региональных выборов, например, в британской оккупационной зоне и в центральной германской области Хессен435. Левые партии и профсоюзы пользовались широкой поддержкой, когда они осудили германиских банкиров и промышленников за поддержку нацистов и их сотрудничество с гитлеровским режимом и когда они предложили более или менее радикальные антикапиталистические реформы, такие, как социализация или национализация определенных фирм и отрасли промышленности. Даже консервативный ХДС (Христианско-демократический союз), который позже превратит Германию в зону свободного предпринимательства в американском стиле, был вынужден приспосабливаться к антикапиталистическим настроениями. В своей так называемой Ахленской программе в начале 1947 года он подверг резкой критике капиталистическую систему и предложил экономический и социальный новый порядок. Однако такие планы реформ нарушали американские догмы относительно неприкосновенности частной собственности и свободного предпринимательства436.
Американцы были также очень недовольны появлением демократически избираемых рабочих советов, которые потребовали роли в делах фирм. Еще более обеспокоило их то, что рабочие часто избирали коммунистов в эти советы. Это произошло в самых важных американеских филиалах корпораций, а именно в Ford-Werke и на заводе Opel. Коммунисты играли важную роль в совете Opel, который работал до 1948 года, когда General Motors официально возобновил управление Opel и быстро распустил эту организацию. Эти советы явно представляли собой форму промышленной демократия, в отношении которой американские владельцы и менеджеры испытывали крайне мало энтузиазма. Кроме того, заводские советы напоминали многие из комитетов (советов) солдат и рабочих большевистской революции 1917 года и советов рабочих собственной потерпевшей поражение Красной революции в Германии в конце Первой мировой войны437. Американские власти были прекрасно в курсе этих исторических прецедентов. Луи А. Визнер, специалист по вопросам труда в Государственном департаменте, например, предупреждал своих начальников, что «советы были в Германии (как и в России) после последней войны [т. е., Первой мировой войны. – примеч. автора.] органом попыток революционных изменений», и он предположил, что эти советы действуют как «добровольное приглашение для немецких рабочих вспомнить свои революционные традиции» 438. Создание заводских советов, очевидно, беспокоило всех тех, кто опасался, что Вторая мировая война может привести к социальной революции, точно так же, как франко-прусская война 1870 – 71 годов и Первая мировая война привели, соответственно, к Парижской коммуне и Октябрьской революции439.
Ознакомительная версия.
