Дэвид Тросби - Экономика и культура

Ознакомительная версия.

Наконец, в заключительной гл. IX делается попытка соединить все нити и указать направление движения. Могут ли экономика и культура рассматриваться в современном мире, где мы наблюдаем противоречивую динамику экономической глобализации и культурной дифференциации, как два организующих принципа современного общества, одинаково предопределяющих масштаб и ограничения цивилизационного прогресса в третьем тысячелетии?

В своем фундаментальном значении ценность – это исток и мотивация всего экономического поведения. Идеи ценности пронизывают также и сферу культуры, но в другой перспективе. В экономической области ценность имеет отношение к полезности, цене и стоимости, которую индивиды или рынки приписывают товарам. Культурная ценность содержится в некоторых аспектах культурных феноменов, выражаемых либо в специфических терминах – например, тональная ценность музыкальной ноты, ценность цвета на картине, либо в более общих терминах – указание культурного достоинства или значимости произведения, объекта, опыта. Конечно, экономика и культура как области человеческой мысли и действия связаны с ценностями во множественном числе, т. е. с верованиями и моральными принципами, которые образуют рамку нашего мышления и бытия. Но, хотя мы должны признать влияние ценностей на человеческое поведение в целом и на интеллектуальную деятельность в социальных и гуманитарных науках в частности, нас в настоящем контексте интересует ценность в единственном числе.

В обеих интересующих нас областях, экономике и культуре, понятие ценности, несмотря на различное его происхождение, может рассматриваться как выражение стоимости не только в статическом и пассивном смысле, но также в динамическом и активном, как согласованный или трансакционный феномен. Таким образом, можно предположить, что ценность – это исходная точка в процессе установления связи между двумя этими областями, фундамент, на котором может строиться совместное рассмотрение экономики и культуры. Закладка этого фундамента – задача данной главы. Мы рассматриваем по отдельности происхождение теории ценности в экономике и в культуре (в той мере, в которой мы можем ее здесь идентифицировать), а затем выясняем, как эти концепции могут быть приложены к экономической и культурной оценке культурных благ. Завершается глава анализом в свете этих идей такого явления, как художественный музей.

Подходящая отправная точка для рассмотрения теорий ценности (value) в экономике, как и в случае большинства вопросов в истории экономики, – «Богатство народов» Адама Смита (1776). Смит первым стал различать ценность товара в потреблении, т. е. способность удовлетворять потребности человека, и ценность при обмене, т. е. количество других товаров и услуг, с которым кто-то готов расстаться, чтобы приобрести единицу товара. Смит и политические экономисты, пришедшие ему на смену в XIX в., выдвигали теории ценности, основанные на стоимости производства. Эти авторы, по сути, предлагали рассматривать законы, регулирующие распределение доходов, на основе ценности объекта, определяемой затратами на исходные материалы, используемые для его производства. Таким образом, например, Смит, а позднее Рикардо и Маркс, сформулировали трудовые теории, в которых ценность определяется количеством труда, воплощенном в товаре. Для Маркса вознаграждение, связанное с другими факторами (прибылями, дивидендами, рентой, процентом), было ценностью, прибавочной по отношению к ценности труда. Таким образом, его теория ценности была теорией распределения, вытекающего из классовых отношений в обществе; в анализе Маркса ценность труда в виде заработной платы идет рабочему классу, а оставшаяся прибавочная ценность – правящим классам.

Важным элементов дебатов по поводу ценности в XVIII–XIX вв. была идея «естественной ценности», набора цен, определяемых условиями производства и затрат. Естественная ценность рассматривалась как центр притяжения, к которому тяготели реальные цены, свободные от краткосрочных искажений. В наши дни мы называем их ценами, полученными при долгосрочном равновесии. Идея естественных цен возникла еще до Адама Смита, ее можно отыскать в еще более ранних сочинениях Джона Локка, Уильяма Петти и др.[30] За этим просматривается тенденция к рассмотрению естественной стоимости как отражения действия «естественных» сил, определяющих цены посредством упорядоченного процесса наподобие тех, что регулируют исходы в природном мире.

С этим связана концепция абсолютной или внутренне присущей ценности, являющейся числом или мерой, которая может быть приписана товарной единице независимо от какого бы то ни было обмена через покупку или продажу и которая будет инвариантом во времени и пространстве. Смит определял внутреннюю ценность в категориях трудовой теории ценности, то же самое делал Рикардо[31]. В своих более поздних работах Рикардо пошел еще дальше в различении между абсолютной и относительной ценностью. Но идеи абсолютной ценности, которые в то время выдвигали он и другие, например, Мальтус, подверглись серьезной критике со стороны Сэмюэля Бейли (1825), а позднее и со стороны других авторов[32], которые высмеяли идею о том, что существует какое-то естественное или воспроизводимое мерило ценности, заложенной в товарах. Схожим образом классическую теорию стоимости жестко критиковал Джон Рёскин, хотя и с несколько иных позиций. Для Рёскина, как и для Карлейля, идея того, что ценность товара может определяться рыночными процессами и измеряться в денежном эквиваленте, была нарушением принципов внутренней ценности, на основе которых должна определяться стоимость предметов, в особенности предметов искусства. Вместо этого он связывал ценность с расширяющим жизненные возможности трудом работника, производившего товар; работник не только сам получал удовольствие от своих усилий, но и частично наделял этим благом того, кто пользовался продуктом. Рёскин применил эту теорию к объяснению того, почему некоторые произведения искусства обладают большей ценностью, чем другие, утверждая, что творческий производственный процесс наделяет картину или скульптуру ценностью, которая оказывается включена в само произведение или внутренне ему присуща[33]. В конце XIX в., однако, произошла маржиналистская революция[34], которая заменила теории ценности, основанные на стоимости производства, моделью экономического поведения, построенной на индивидуальной полезности. Джевонс, Менгер и Вальрас рассматривали индивидов и их предпочтения как «предельные атомы» процесса обмена и рыночного поведения[35]. Они объясняли меновую стоимость в категориях паттернов предпочтения потребителями товаров, способных удовлетворить их индивидуальные потребности. Однако идея полезности, которую сформулировали неоклассические экономисты, в действительности была не нова. Первоначально термин «полезность» использовал Бентам для описания внутренне присущих товару свойств, которые «производят выгоду, преимущество, благо или счастье»[36]; позднее он перенес его значение на понятие удовольствия, связанного с актом потребления товара, – интерпретация, которая в дальнейшем разрабатывалась Джевонсом (1988) и была принята за основу маржиналистской теории.

Отсюда теория полезности, лежащая в основе теории потребительского поведения в современной экономике. Предполагается, что индивиды обладают иерархией установленных предпочтений по отношению к товарам, так что они могут четко сказать, что они предпочитают данное количество одного товара данному количеству другого (или выбор между одним и другим товаром им безразличен). При обоснованных допущениях, касающихся природы этих иерархий, включая допущение о том, что предельная полезность уменьшается по мере роста потребления товара, может быть выведена теория спроса, которая сама по себе поддается проверке и может занять место рядом с теорией предложения для того, чтобы дать модель ценообразования на конкурентных рынках. Людям не требуется задавать никаких вопросов, почему их иерархии предпочтений таковы. Истоки желания (биологические, психологические, культурные, духовные или какие-то еще) не имеют значения; всего лишь требуется, чтобы ранжирование предпочтений было произведено упорядоченным способом.

Несмотря на то что многие экономисты считают теорию ценности исчерпывающей с точки зрения универсальности и элегантности, анализ предельной полезности часто подвергался критике. Для наших задач наибольший интерес представляет направление атаки, утверждающее, что стоимость является социально сконструированным явлением и что определение стоимости и, соответственно, цен не может быть изолировано от социального контекста, в котором эти процессы происходят[37]. Разработка социальной теории стоимости ассоциируется с именами таких экономистов, как Торстейн Веблен, Джон Р. Коммонс и другие экономисты «старой» институциональной школы, хотя эта линия уходит еще глубже, к Джону Бейтсу Кларку в конце XIX в. и еще раньше. Критике подвергаются прежде всего основания теории предельной полезности, т. е. положение о том, что потребитель может сформулировать упорядоченные предпочтения, основываясь исключительно на индивидуальных потребностях, на которые не оказывает влияния институциональное окружение и социальное взаимодействие и процессы, управляющие и регулирующие обмен. Как таковая эта критика может рассматриваться как часть более широкой критики неоклассической экономики, на которую мы указывали в гл. I.

Ознакомительная версия.