Ознакомительная версия.
И начать следует с революции в организации сельских регионов, происшедшей на протяжении V–VI веков. Позднеримская Британия делилась на множество больших и средних по размеру поместий, многими из которых управляли виллы, то есть особняки с землей, по совместительству бывшие центром власти вне пределов городов. Земля, как и в большинстве провинций Рима, распределялась неравномерно, и большие территории оказывались в руках сравнительно немногочисленных представителей господствующего класса. К 600 году такое разделение собственности сменилось другим, функционировавшим на иной основе. Мало того что все виллы лишились своей роли и стали бесполезными, границы поместий также не сохранились. Всего в одном или двух случаях высказывались предположения, что старые римские границы поместий по-прежнему использовались в англосаксонский период, и ни одно из них не получило убедительного обоснования. В результате экономическая карта сельской местности была полностью переписана. К 600 году англосаксонские короли создали более крупные зоны в целях обложения их налогами, но по большей части фермерство полагалось на куда меньшие участки, нежели старые римские виллы, и лишь в IX веке в Англии вновь начали появляться крупные централизованные поместья. Тогда возникли первые из маноров, превратившихся в главную силу в сельской местности ко времени создания Книги Судного дня[373].
Это сразу же говорит нам о том, что англосаксонское завоевание вовсе не было обычным случаем переселения элиты в духе классического ее примера – Нормандского завоевания, происшедшего через полтысячелетия. К тому времени, как были собраны данные, записанные в Книге Судного дня, через двадцать лет после битвы при Гастингсе, исконная англосаксонская аристократия потеряла все, а ее земли были переданы военачальникам и приближенным Вильгельма Завоевателя, так называемым владельцам лена. Этот процесс дошел вплоть до местных элит, местного дворянства или джентри, потому что владельцы лена, в свою очередь, возвысили своих сторонников, даровав им экономические права на части крупных земельных участков, которые получили сами. Этот второстепенный процесс был такой же политической необходимостью, как и первоначальные щедрые дары Завоевателя своим приближенным, потому что только верная служба этих людей сделала возможным собственно завоевание, следовательно, они ожидали должного вознаграждения и разделения богатств, полученных в результате совместной военной кампании. В результате англосаксонское дворянство, как и аристократия, лишилось власти и своих земель, хотя некоторые сохранили малые участки территорий, некогда принадлежавших им полностью.
Но главной чертой этого процесса был тот факт, что при смене хозяев не изменялись уже существующие границы поместий и сложившиеся принципы манориальной экономики. Маноры продолжали функционировать как действующие сельскохозяйственные предприятия. Были незначительные изменения в деталях, и здесь можно указать на то, что некоторые англосаксонские крестьяне и фермеры пострадали от существенного понижения их статуса. Однако в общем и целом границы поместий и общие принципы работы сельской экономики почти не изменились в результате массовой передачи прав на недвижимость, последовавшей за победой норманнов. Это был максимально выгодный итог для нормандских завоевателей – в экономическом плане. Основной сферой деятельности манора было земледелие – выращивание зерна с использованием рабочей силы, в соответствии с распоряжениями из центра, однако им были нужны и пастбища, и леса, чтобы кормить животных и людей, без которых поместье не могло функционировать. Любое нарушение заведенного порядка снизило бы объем сельскохозяйственного производства и доход новых владельцев поместья[374].
Англосаксонское завоевание в V–VI веках, напротив, не имело ничего общего с передачей прав на собственность. Новые англосаксонские землевладельческие элиты не просто приняли во владение существующие поместья-виллы, хотя это в экономическом плане было бы разумнее. Как и маноры в XI веке, римские виллы были сельскохозяйственными предприятиями, и их продукция в конечном счете обеспечивала богатство процветающего класса сельских землевладельцев. Изменение границ этих поместий означало вмешательство в сельскую экономику, и есть свидетельства тому, что этот процесс, как и можно ожидать, привел к существенному спаду объемов сельскохозяйственного производства. В то время как общая площадь возделываемой земли существенно не изменилась (как показывает спорово-пыльцевой анализ грунтов), а некоторые приграничные районы оказались заброшенными, более сложные системы поместий вышли из употребления. К примеру, часть механизмов дренажных систем близ Темзы в Дорчестере в саксонский период была заброшена, простые и незамысловатые рала пришли на смену тяжелым римским плугам. Последние были дорогостоящим орудием производства из-за расходов на запасы корма на зиму для животных, которые тянули эти плуги. Предположительно, малые сельскохозяйственные производства ранней англосаксонской эпохи не могли себе позволить их содержание, даже если бы хотели[375]. Это также помогает объяснить, почему старые города римской Британии утратили остатки своего величия. Они в любом случае не были центрами индустриального производства, а своеобразными «агрогородами», существующими для выполнения определенных функций в сравнительно развитой сельскохозяйственной экономике, а в обмен на это получали запасы продуктов из сельских регионов для городского населения. Если затронуть организацию сельской экономики, и в особенности если упростить ее функционирование и сократить объемы производства, вы тем самым подорвете основы урбанизма, поэтому неудивительно, что города как таковые исчезают в послеримский период, и даже если некоторые из них сумели сохранить свою административную роль, то только благодаря тому, что в их пределах находились королевские дворцы англосаксов[376]. Следующий вопрос очевиден. Почему англосаксонское завоевание ломает существующие римские экономические структуры, несмотря на существенные экономические издержки?
Один подход ищет решение этой загадки во внутреннем развитии Британии до прибытия англосаксов. Некоторые рассматривают британский бунт 409 года, о котором пишет Зосим, как крестьянский мятеж, который не только сбросил центральную римскую власть, но и разрушил социальное превосходство класса землевладельцев, которым и принадлежали виллы. Сами виллы, разумеется, стали жертвами этого переворота. Недавно Гай Халсалл возразил, что распад системы сельского хозяйства, важнейшую роль в которой играли виллы, был прямым следствием отделения Нижней Британии от империи, под влиянием которой этот институт и был создан, однако он приводит иной ход его развития. На его взгляд, положение владельцев вилл на вершине социальной лестницы зависело от отношений, выстроенных с империей, и, когда после 410 года эти связи вдруг нарушились, им пришлось работать куда больше, чтобы сохранить высокий статус. Доходы с поместий, которые пускали на различные удовольствия, доступные элите, средства, на которые они раньше обустраивали и украшали свои изысканные виллы или же покупали ценные вещи римского производства (к примеру, средиземноморские продукты питания, качественную посуду и т. д.), теперь приходилось распределять на местах, создавая новые связи со своими сторонниками и помощниками. Эти новые связи заменили империю в структурном плане, позволив землевладельцам сохранить свое положение на новых условиях, но обошлись довольно дорого, и излишков производства либо не было вовсе, либо их просто не хватало на экстравагантные расходы. В результате виллы и торговые связи быстро исчезли, а новый обряд захоронения (погребение с ритуальным инвентарем) получил распространение в Нижней Британии потому, что устраиваемые владельцами поместий пышные похороны с большим количеством ценностей, предназначенных в дар умершему, стали частью борьбы за сохранение своего социального статуса[377].
Но версия о мятеже простых крестьян выглядит не слишком убедительно. Несмотря на воцарившийся в Британии хаос, нет почти никаких свидетельств того, что тогдашняя Западная Римская империя пыталась сделать хоть что-то, зато местная элита взяла власть в свои руки – и именно тогда, когда центральная власть империи не сумела удовлетворить потребности местного населения. Примерно в 409 году Константин III и думать забыл о базе в Британии, полностью сконцентрировавшись на Италии и Испании, где он пытался одновременно сместить императора Гонория и разобраться с захватчиками с Рейна, которые теперь обосновались к югу от Пиренеев. На мой взгляд – и здесь я полностью согласен с Халсаллом, – причины восстания в Британии были самыми что ни на есть прозаическими – это была реакция на пренебрежение Константина, а не социальная революция, направленная против римлян и всего римского. Что не менее важно, в Житии Германа Осерского описывается, как элита Южной Британии, по всем параметрам схожая с римской, просила помощи у еще тогда имперских земель на континенте, чтобы бороться как с восстанием, так и с ересью в 420–430-х годах. Романский язык (упрощенная латынь) оставался основным в политической жизни Нижней Британии в том числе и в V веке, и я склонен верить, что у знаменитого рассказа Гильды о том, как бритты обращались за помощью к римскому военачальнику Аэцию, «трижды консулу», все же есть реальные основания. Все это означает, что романизированное общество Британии, в первую очередь землевладельцы, по-прежнему искало защиты у римлян и связи между островом и империей сохранялись вплоть до 440-х годов. А это делает аргументацию, основанную на классовой борьбе, весьма неубедительной[378].
Ознакомительная версия.
