разоблачивших провокатора Богрова и под страхом смерти заставивших его совершить теракт, или имело место как минимум попустительство со стороны властей. «Неоднократно предав Столыпина и поставив его в беззащитное положение по отношению к явным и тайным врагам, „обожаемый монарх“ не счел возможным быть на похоронах убитого, но зато нашел возможным прекратить дело о попустителях убийцам» [240].
Глава 12. Влияние войны на внутриполитическую ситуацию в империи
Если почитать многочисленные публикации на тему «Россия, которую мы потеряли», то накануне Первой мировой войны имела место весьма благопристойная картина. По многочисленным и разнообразным показателям уровня промышленного производства Российская империя входила в пятерку наиболее развитых стран. Уровень жизни российского населения был сравним с западноевропейским, если учесть поправки на крестьянское натуральное хозяйство, низкий по сравнению с Европой уровень цен, значительно большее количество выходных дней [241], всеобщее начальное образование [242] и доступность высшего.
Как мы отмечали, к 1912 году в России раньше Запада было введено социальное страхование рабочих. В 1912 году президент США Тафт якобы публично заявил: «Ваш император создал такое совершенное рабочее законодательство, каким ни одно демократическое государство похвалиться не может» [243].
К 1914 году право на государственную пенсию за выслугу лет («за долговременную беспорочную службу») имели все те, кого в наши дни называют бюджетниками: не только чиновники, но и рабочие казенных предприятий, учителя, врачи, военные, железнодорожники и т. д.
Вполне конкурентоспособным был уровень развития науки, а русская культура была популярна во всем мире.
Даже утверждения о чиновничьем засилье и полицейском режиме в империи опровергаются сравнительными с Западной Европой данными: число чиновников в Российской империи было «пропорционально раза в три-четыре меньше, чем в странах Западной Европы» [244]. По данным на 1906 год, во Франции на государственном бюджете было 500 тысяч чиновников (не считая выборных), тогда как в гораздо большей России — только 340 тысяч (с выборными), а полицейских в Лондоне на душу населения в десять раз больше, чем в Петербурге [245].
Дальше — больше. Как утверждал профессор Эдинбургского университета Ч. Саролеа, «одним из наиболее частых выпадов против русской монархии было утверждение, что она реакционна и обскурантна, что она враг просвещения и прогресса. На самом деле она была, по всей вероятности, самым прогрессивным правительством в Европе…» [246]
Спрашивается, каким образом при таком благолепии Российская империя в 1917 году, по выражению В. В. Розанова, слилась за три дня?
Ответа на этот вопрос нет, точнее, их много, и все они разные.
Многие авторы грешат на Первую мировую войну, поскольку она принесла тяжелые испытания для имперского населения, возникли перебои с продуктами и другими товарами, неудачи на фронтах подорвали веру в царя. Однако, несмотря на все тяготы войны, к началу 1917 года военно-стратегическое положение России благодаря мобилизации тыла улучшилось, и ее поражение далеко не было предопределено.
Кроме того, в других воюющих странах происходили аналогичные процессы: серьезных испытаний не удалось избежать ни одной из стран-участниц, но они не привели к столь же драматичным результатам. При этом во всей Европе произошли системные изменения в социальных, экономических, политических институтах и отношениях, масштабные сдвиги в интеллектуальной и культурной сферах.
С политической карты Европы, кроме Российской, исчезли еще три империи — Германская, Австро-Венгерская и Османская. В них также происходили революционные процессы, но только в России революция произошла именно во время войны, лишив ее лавров и бонусов победителя. Широко известно высказывание У. Черчилля:
«Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже претерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена» [247].
Однако перед самой войной ничто такого не предвещало. Страна, пережив революционную бурю 1905–1907 годов, вступила в период политической стабильности, характеризовавшийся, помимо прочего, резким спадом стачечной активности рабочих и успокоением деревни. Этого удалось добиться, так сказать, с помощью доброго слова и пистолета, а именно реформами и жестким подавлением волнений.
Как писал уже цитировавшийся нами Ч. Саролеа, «посетив Россию в 1909 г., я ожидал найти повсюду следы страданий после Японской войны и смуты 1905 г. Вместо этого я заметил чудесное восстановление… скачками растущую промышленность, приток капиталов…»
Политические и экономические успехи правительства Столыпина признавали даже будущие вожди мирового пролетариата. В. И. Ленин отмечал, что при успехе Столыпинских реформ революция будет невозможна [248]. С ним соглашался его оппонент Л. Д. Троцкий, который несколько позже констатировал: если бы Столыпинская реформа была завершена, «русский пролетариат ни в каком случае не смог бы прийти к власти в 1917 г.» [249].
В то же время на политической сцене страны появились новые субъекты. Во-первых, законодательная власть в лице Государственной думы и Государственного совета.
Во-вторых, партии, открыто боровшиеся друг с другом, как правой реакционной, просамодержавной (Союз русского народа и др.), так и консервативно-либеральной (Союз 17 октября — октябристы) ориентации, а также либеральная Конституционно-демократическая партия (кадеты). Леворадикальные организации — Партия социалистов-революционеров (эсеры), продолжавшая народнические традиции; большевистское и меньшевистское течения в Российской социал-демократической рабочей партии — в этот период переживали глубокий кризис.
В-третьих, в лице независимых СМИ в Российской империи существовала и так называемая четвертая власть.
Российская государственность явственно эволюционировала в направлении к конституционной монархии и правовому строю. Представительная (прежде всего Государственная дума) и исполнительная (Совет министров, возглавляемый Столыпиным) власти нашли общий язык только после избрания в 1907 году третьего думского созыва, осуществленного в соответствии с новым избирательным законодательством, утвержденным государем в обход Думы и Государственного совета, в нарушение Основных законов империи.
Думское большинство в лице депутатов консервативно-либерального толка (октябристы, умеренно правые и националисты) в целом поддерживало столыпинский курс. Казалось, драматическому противостоянию власти и общества пришел конец.
Важным условием сотрудничества думского большинства с Советом министров была обещанная правительством весьма широкая программа либеральных преобразований, которая в известной степени ущемляла интересы дворянства и потому встретила сопротивление со стороны Совета объединенного дворянства и консервативно настроенного большинства Государственного совета. Еще при Столыпине реформы заметно затормозились, а после его гибели и вовсе остановились. Возглавивший правительство Коковцов об осуществлении преобразовательных планов предшественника и не помышлял.
В результате отношения между правительством и Государственной думой накануне Первой мировой войны заметно ухудшились. Осенью 1912 года прошли выборы в четвертую Государственную думу [250]. По своему составу новая Дума мало отличалась от
