— быстро бы мы тут уложение соорудили. Нужен ли случай, чтобы среди политиков, шедших сюда с совсем другими лозунгами, оказалось столько цивилистов! И когда их соберешь опять, так всех вкупе…» [314] Как в воду смотрел: уже двенадцатая Государственная дума, а не то, что цивилистов, юристов такого уровня в ней собрать так и не получилось.
Что касается проекта Гражданского уложения, он чуть ранее готовился под руководством министра юстиции империи Д. Н. Набокова, отца упоминавшегося выше В. Д. Набокова — известного юриста, депутата той же Думы и тоже от партии кадетов. Известно, что первый Гражданский кодекс в России был принят через десять лет после смерти Г. Ф. Шершеневича, в 1922 году. Решающую роль в подготовке текста ГК РСФСР сыграл младший товарищ Шершеневича по цивилистике А. Г. Гойхбарг [315].
Друг и соратник Габриэля Феликсовича по Государственной думе адвокат М. М. Винавер в 1915 году говорил, что Шершеневич, «став политиком, набросился прежде всего на тот вид политической деятельности, который был ему наиболее сроден, — на популяризацию идей» [316], он занимался просветительской деятельностью. В то время член Государственной думы Шершеневич в основном писал небольшие статьи в газетах и журналах, издавал брошюры.
Здесь следует назвать такие публикации, как «Революция и Гражданское уложение» (1906), «Свобода собраний» (1906), «Амнистия без исключений» (1906), «Конституционная монархия» (1906). Всего в это время было издано около 40 работ.
Шершеневич был сторонником прочной партийной дисциплины. Поэтому неудивительно, что после разгона первой Думы он вместе с Муромцевым и другими депутатами 9 июля 1906 года отправился в Выборг и, как и все они, поставил свою подпись под известным Выборгским воззванием. За это он был приговорен к трем месяцам тюрьмы и лишению в дальнейшем права заниматься политической деятельностью.
После роспуска Думы в том же 1906 году Г. Ф. Шершеневич переехал из Санкт-Петербурга в Москву. Он был назначен на должность профессора кафедры торгового права юридического факультета Московского университета.
За малое время между разгоном Думы и выборгским процессом Габриэль Феликсович «успел дать три грузных ученых труда: 3-е издание „Учебника торгового права“, 2-е издание „Истории философии права“ в 588 страниц и 6-е издание „Учебника гражданского права“» [317], — пишет М. М. Винавер.
Кстати, не все осужденные «выборжцы» сразу претерпели лишения, вызванные приговором суда. С. А. Муромцев, Г. Ф. Шершеневич и М. М. Винавер некоторое время ждали «посадки» по приговору за Выборгское воззвание (июль 1906 года). Мест в московской Таганской тюрьме на тот момент не было, но надо было отсидеть. Эта могучая профессорско-политическая троица бывших депутатов и будущих заключенных частенько собиралась с вещами у Муромцева, пили чай, отправляли младшего А. М. Винавера («неродственника» М. М. Винавера, как он сам говорил) в полицейский участок, где сообщали: «Сегодня мест нет». Александр Маркович [318] докладывал профессорам. Те ворчали, что даже посадить не могут, обсуждали политическую обстановку, работы по праву, выпивали что-нибудь покрепче и расходились по домам. Так и происходило, пока не нашлись (освободились) места.
С мая 1908 года Габриэль Феликсович с коллегами отбывал наказание, как было сказано, в Таганской тюрьме в Москве, куда определили московскую часть думцев-арестантов. Всех их (группу из 12 человек) — политиков, юристов, экономистов, а по большому счету граждан, борющихся за права всех жителей России, — поместили в одиночные камеры. Всем депутатам «не разрешили пользоваться своей постелью, и на железной кровати был положен сенник, скудно набитый не то соломой, не то морской травой, такая же подушка, кусок дерюги вместо простыни и кусок солдатского сукна вместо одеяла» [319]. Зато можно было писать, чем Шершеневич и воспользовался. Широко известная книга «Общее учение о праве и государстве (лекции)» почти полностью была написана именно в «Таганке» и в том же 1908 году вышла в свет.
Габриэль Феликсович никогда не отличался богатырским здоровьем. Будучи миниатюрным, субтильным человеком, он внешне совсем не соответствовал присущему тогда ему имиджу «титана мысли и отца русской демократии». Как писал М. М. Винавер, «я представлял его себе грузным, тучным, лысым, с очками на лбу, углубленным в книги, неподвижным гелертером [320] немецкого покроя. А увидел я необыкновенно изящного молодого человека, невысокого, стройного, худого, изысканно одетого, с лесом светло-русых волос на голове, с голубыми бархатными глазами, с тонкими, почти детски-нежными чертами лица и с особенно резко выделявшимися из-под усов на фоне чисто выбритого подбородка, красиво очерченными губами, складывавшимися в очаровательную юношескую улыбку… я все глазам своим не верил и все сомневался: да тот ли он самый?..» [321]
Подорвало ли заключение здоровье Г. Ф. Шершеневича? Очевидно, что не улучшило, особенно психологически. Возможно, эти три месяца и стали одной из причин столь раннего его ухода из жизни.
После отсидки Шершеневич продолжил преподавание в Московском университете. Однако 28 февраля 1911 года Габриэль Феликсович покинул университет в знак протеста против политики министра народного просвещения Л. А. Кассо. Это был очередной эффектный политический жест целой группы преподавателей университета в духе Выборгского воззвания. В их числе ректор и весь президиум университета, а также такие выдающиеся ученые, как В. И. Вернадский, К. А. Тимирязев, С. А. Чаплыгин и многие другие. Эффектный, но не эффективный, поскольку политика министерства не изменилась, а студенты лишились многих замечательных преподавателей.
Последующие полтора года до конца своих дней Шершеневич был профессором Московского коммерческого института (сегодня это Российский экономический университет имени Г. В. Плеханова), который возглавлял его друг — великий русский юрист и философ, однопартиец и соратник по Государственной думе Павел Иванович Новгородцев. Именно по рекомендации Шершеневича Новгородцев пригласил в институт молодого, подающего надежды цивилиста Д. М. Генкина [322], который впоследствии заменит Новгородцева на посту ректора Московского коммерческого института, а чуть позже станет одним из ведущих правоведов Советского Союза.
Габриэль Феликсович постоянно вращался в кругу творческих людей — не только коллег по юридическому цеху. Он был знаком со многими деятелями искусства, культуры. Его любовь к литературе, поэзии, театру, музыке не знала границ. Серебряным веком культуры это время назвали через 20 лет. Шершеневич был достойным его представителем.
Избрание в Государственную думу и, соответственно, переезд из Казани в Санкт-Петербург расширили круг его общения: политикой в то время интересовались многие творческие люди разных профессий и взглядов. Такое обогащение уже имеющегося интеллектуального багажа в сравнительно молодом возрасте (43 года) не могло не произвести кумулятивного эффекта. В то время двери всех издательств — как юридических, так и публицистических — были для него открыты.
Сын Габриэля Феликсовича Вадим переехал к отцу в Москву, где еще в период учебы в Московском университете опубликовал первый сборник своих стихов. Габриэль Феликсович познакомил сына с Павлом Никитичем Сакулиным, Валерием Яковлевичем Брюсовым и рядом других выдающихся, известных и набирающих известность
