На протяжении всей своей жизни Василий Витальевич Шульгин (1878-1976) писательство совмещал с политической, партийной деятельностью и остался в русской культуре прежде всего политиком.
Зигзаги его партийной карьеры достаточно круты — и совпадают с вехами в истории страны.
Лидер фракции русских националистов в Государственной Думе (с 1907), он расколол фракцию и ушел в Прогрессивный блок вместе с видным кадетом П.Н. Милюковым (1916). Принимал отречение Николая II (1917), уступил эсеру А.Ф. Керенскому пост во Временном правительстве. Был одним из организаторов Добровольческой Армии (1918), эмигрировал, ездил в СССР (1925-1926), как оказалось, под надзором ГПУ. Арестованный в 1944 г. в Югославии, с 1947-го по 1956-й был заключенным Владимирской тюрьмы, а в 1961 г. — гостем XXII съезда КПСС… Многие их этих “этапов” и “зигзагов” Шульгин описал в своих книгах: “1920”, “Годы”, “Дни”, “Три столицы”…
Цикл очерков “1921 год”, никогда ранее в России не публиковавшийся (он печатался в эмигрантской “Русской газете” с декабря 1923 по май 1924), также связан с определенной вехой и в жизни Шульгина, и в истории России — России Зарубежной, т.е. эмигрантской.
…Вместе с 120 тысячами человек, остатками Русской Армии П.Н. Врангеля, Шульгин эвакуировался из Крыма в Константинополь в ноябре 1920 г. 24 декабря он выехал на п-ов Галлиполи, где был размещен 1-й Армейский корпус ген. А.П. Кутепова, и вернулся в Константинополь в начале 1921 г. С этого и начинаются его очерки, заканчивающиеся июнем того же года. Все это время Шульгин готовился к участию в вооруженном десанте в Советскую Россию.
Врангелевские круги интересовало положение на Юге России, где в связи с Кронштадтским восстанием также могли начаться волнения. Был у Шульгина и личный интерес: его волновала судьба среднего сына, оставшегося на родине. Однако в сентябре !921 года в Севастополе, Одессе и Киеве побывал не Шульгин, а журналист Вл. Лазаревский, описавший свою поездку в очерках “На том берегу”. Вот эти-то очерки, вместе с очерками самого В.В. Шульгина: “На Босфоре”, “Inter partes” (о неудаче его высадки на берег) и частью очерков некоей М.Д. (вероятно, М.Д. Седельниковой) “По Черному морю” — и должны были составить книгу “1921 год”. Шульгин писал о готовящемся издании: “1921 год” есть попытка записать кусочки жизни на “обоих берегах”. А эта цель могла быть достигнута, в данном случае, только совместными усилиями” (ГАРФ. Ф. 5974. Оп. 3. Ед.хр. 9. Л.1).
И хотя опубликована была, под названием “1921 год”, только часть книги Шульгина “На Босфоре” (она и печатается ниже), внимательный читатель увидит в тексте и указания на подготовку к поездке и ее, так сказать, “идейно-художественное” обоснование. Очерки кончаются описанием Черного моря, по которому через несколько месяцев отправится белый десант… Кроме того, на всем их протяжении обсуждаются с разных сторон, с разными доказательствами (в том числе и от противного) идеи активной антибольшевистской борьбы и поддержки ген П.Н. Врангеля. “Из дневника моей соседки” в рукописи называлась “Галлиполийцы и пероты” (от Pera, главной улицы Константинополя). Шульгин прославлял офицеров, оставшихся в армии, его называли даже “монархистом-бонапартистом”. Он считал П.Н. Врангеля последним законным правителем России и вел кампанию в его поддержку на страницах многих изданий: константинопольских “Зарниц”, софийской “Руси”, парижской “Русской газеты” (хотя здесь его позиция несколько расходилась с мнением редакции). Сам он прямо писал о публицистичности своих очерков: “Сначала там идет больше, так сказать, легкого чтения, а потом немножко тяжеловесной артиллерии (переписка друзей). Эти вещи усвояются совместно” (ГАРФ. Ф. 5974. Оп. 1. Ед. хр. 76. Л.1). Одним словом, Шульгин выступал в амплуа страстного пропагандиста, практически партийного публициста; профессионального журналиста, через художественные образы проводящего свою политическую линию.
Ведя явную проврангелевскую агитацию, Шульгин в своих очерках касался всех событий 1921 г., так или иначе связанных с судьбой Русской Армии и уже упоминавшегося Кронштадтского мятежа (март 1921), который эсеры, возглавляемые в эмиграции А.Ф. Керенским, считали своим достижением. И политики былых “союзников” по Первой мировой войне, войска которых оккупировали Константинополь после поражения Османской империи. Французское правительство, первоначально оказывавшие материальную поддержку Врангелевской армии (за что, впрочем, реквизировало все корабли и имущество, вывезенное из России), с весны 1921 г. всячески стремилось расформировать армию. Европа всерьез боялась того, что врангелевцы, соединившись с турецкой армией Кемаля Ататюрка, захватят Константинополь.
Описывает Шульгин и положение дел в самой русской эмиграции. П.Н.Милюков в докладе “Что делать после Крымской катастрофы” (дек. 1920 г.) выдвинул так называемую “новую тактику”: левые кадеты отказывались поддерживать правительство П.Н. Врангеля и провозгласили курс на сближение с правыми эсерами. Январское “Совещание” 1921 г. организационно оформило это сближение, а милюковская газета “Последние новости” (1920-1940) всячески проводило идеи “новой тактики” в жизнь… П.Н. Врангель же выдвинул идею своего правительства, организовав так называемый “Русский Совет” (апр. 1921), в который вошли и военные и штатские лица (в том числе и Шульгин)…
То есть “1921 год”, как и предыдущие произведения Шульгина, — летопись важнейших политических событий, которым писатель был свидетель. Но не только политических. Все происходящие события (за исключением открытия “Русского Совета”) описываются опосредованно, через восприятие рядовых беженцев, их разговоры, настроения, размышления. Беженская жизнь русского Константинополя — основной предмет изображения Шульгина. И — не побоимся этого слова — действительно блестящего изображения.
Центральная улица европейской части города, легендарная Пера, заканчивающаяся Галатой, его торговой частью… Непрерывный поток автомобилей, яркие витрины магазинов, толпы народа… Турки, греки, французы — и среди них русские беженцы, которых, как утверждает Шульгин, можно узнать сразу… Они обивают пороги посольства, выпускают газеты, работают в кафе, ресторанах и барах, служат шоферами, чистильщиками сапог, продают книги и открытки… Все это точно, подробно, с драгоценными деталями описывает Шульгин. И рестораны, и мансарды, и двор посольства, и съемные квартиры, и лестницы…
За инициалами, краткими именами скрываются реальные люди, описываются реальные судьбы. Так, Н. Н. Ч. — публицист Н.Н. Чебышев, издававший проврангелевскую “Великую Россию” в Севастополе, глава “Бюро русской печати” и соиздатель еженедельника “Зарницы” в Константинополе. “Моя соседка” — очевидно, Мария Дмитриевна Седельникова, дочь генерала и будущая жена Шульгина. Многолетним парижским адресатом Шульгина был бывший русский посол В.А. Маклаков, с 1917 г. живущий во Франции. Не эта ли переписка послужила основой для главы “Из переписки друзей”? “1921 год” — настоящее свидетельство современника, исторический документ, “мемуар”, по словам самого Шульгина. Вроде воспоминаний и рассказов о русском Константинополе, оставленных А.Т. Аверченко, И.Д. Сургучевым, А.Н. Вертинским, Дон-Аминадо, Н.Н. Чебышевым, П.Д. Долгоруковым, Н.В. Савичем…
Но Шульгин выходит за рамки мемуаров. И город, и люди под его пером — оживают. Замученные, растерянные, опустошенные войной беженцы, страшные бедствия, выпавшие на их долю… Их отчаяние, готовность покориться — и, напротив, мужество, чувство товарищества, умение противостоять истории. Истории вообще. Судьбе вообще. Это книга о человеке в истории, смятом историей и противостоящем истории. Это книга о страдании — вообще.
…Да, русские люди, на константинопольской мансарде, в начале 1921 года… Без отечества, без денег, без сил… Пьют, поют, плачут, надеются… Но почему так знакомы их интонации, почему так понятны их чувства, так отчетливо слышны голоса…
Шульгин был и политиком, и мемуаристом, и писателем. Но не пора ли переставить определения? Писателем он был прежде всего. И прекрасным писателем. “1921 год”, ныне возвращающийся к отечественному читателю, — еще одно тому подтверждение.
Е. А. Осьминина
Глава первая.“Что делать?”
Это было “между Европой и Азией”, это было почти в Евразии, проще сказать, — это было на Босфоре…
Всю эту ночь, т.е. ночь на 1 января 1921 года, сирены в сплошном тумане ревели славу “русскому” Новому Году. Теперь туман смылся, взошло солнце, и было очень красиво. Кто видел Константинополь — тот это знает…
* * *
Вчера мы пришли из Галлиполи. Пассажиров всех национальностей сейчас же спустили на берег. Русских нет, ибо для русских — особый закон… Что же, это естественно. Ведь мы, — действительно особый народ: без отечества, без подданства, без власти, — которая могла бы за нас отвечать или за нас заступиться. Собственно говоря, мы — “вне закона”.
