— И что? Все равно нам это ничего не стоило.
Впервые Бабочка оторвал взгляд от хижины и перевел его на своего угловатого товарища. Неужели и в самом деле ничего не стоило? А те людские жизни, что забрали они и огонь?
— Куколка, да выходи же ты наконец! Ты, мешок с костями! И что ты там ищешь?
Уродливый, огромный и широкоплечий Куколка и в самом деле выскочил из горящего дома. Он был весь испачкан сажей. Вовремя выскочил Куколка: за спиной у него в тот же миг обрушилась горящая крыша.
— Кто это тут мешок с костями? Ты, пожиратель мяса мертвецов!
— И что же? Нашел что-нибудь?
— Ничего. А вы что добыли?
— Только еду.
— И бумаги?
— Причем недурные. — Гусеница подхватил одну из них. — Великие состязания самураев в Осаке! Состоятся через несколько дней, рано утром.
— Это не для меня, я по утрам сплю, — ухмыльнувшись, отмахнулся Куколка.
— Но ведь это нам ничего не будет стоить… — задумчиво потер подбородок Бабочка.
— Нет, конечно же, задаром, — рассмеялся Куколка. — Смерть всегда дается задарма. Хотя бы она!
— Что ты задумал, Бабочка? — насторожился Гусеница. — У тебя глаза блестят так, словно ты увидел красавицу. Думаешь о награде? Думаешь, у нас есть шанс? Хочешь принять участие в состязаниях?
— Почему бы и нет?
— Но ведь там соберутся лучшие из лучших! Они тебе так надают, что.
— С чего ты взял? Трус ты!
— Я трус? — Куколка угрожающе медленно поднялся с травы. — Да я тебя…
— Я буду участвовать в состязаниях. Гусеница, Куколка и Бабочка против самураев Осаки! Это подарит нас бессмертием!
— Или смертью, — проворчал Куколка.
— Ох! Маменькины сыночки! — рассмеялся беззаботный Бабочка.
— Сукин сын, — не остался в долгу Куколка.
Ветер тянул за собой по земле нити чадного дыма. И они решили, что пора бы уже уходить с пепелища.
Экскурс. Верность долгу, когда все уже кончено
Дух бусидо, дух верности сохранился в Японии навсегда. И это наглядно видно на примере весьма примечательной истории.
В марте 1974 года, через три десятка лет после окончания Второй мировой войны, на Филиппинах состоялась «капитуляция» последнего самурая — подпоручика Онода. Японский журнал «Мантайм» подробно пересказал историю Онода[10].
А начиналась эта история так. В 1944 году командир войск спецназначения императорской армии майор Танигути вызвал к себе подпоручика Оноду и отдал ему следующий приказ:
— Укройтесь в горах острова Лубанг. Ваша цель — террор, подрывная работа. Мы еще вернемся на Лубанг. Все ли ясно?
— Так точно!
— Приказ этот отдал вам я. И никто другой его отменить не вправе.
Небольшой, поросший джунглями остров Лубанг находится на Филиппинах. Оказался поручик на нем не один, а в сопровождении младшего унтер-офицера Симады и рядовых первого класса Акацу и Коцука. Их война со всем миром затянулась на несколько десятилетий…
Весной 1951 года в плен сдался Акацу. В мае 1954 года в стычке с подразделением филиппинских горных стрелков был убит Симада. А еще через восемнадцать лет убили в перестрелке с патрулем Коцуку. Остался последний самурай — Онода. Для него война закончилась только 10 марта 1974 года. И завершилась при весьма примечательных обстоятельствах.
Еще в марте 1946 года по джунглям маленького островка в сопровождении американских солдат с мегафоном в руках ходил японский переводчик и сообщал самураям-«партизанам» о полной капитуляции Японии. Но Онода остался в джунглях.
В июне 1954 года на Лубанг из Японии отправилась делегация на спасение Оноды и Коцуки. Поехали туда даже родные и близкие «партизан». Но в Японию они возвращались ни с чем. В 1959 году попытку повторил родной брат Оноды. Тот узнал брата, но продолжил «выполнять приказ». В 1973 году на острове вновь появилась поисковая группа. На этот раз вместе с ней поехал отец Оноды. Старик бродил по лесам и выкрикивал строки хайку:
Сколько воспоминаний
Вы разбудили в душе моей,
О вишни старого сада!
Однако война последнего самурая все равно продолжалась. Он даже взял в «плен» молодого туриста из Японии. Для чего? Чтобы объяснить земляку, что пока отданный ему три десятка лет назад приказ не будет отменен его прямым начальником, он, истинный самурай, будет продолжать воевать.
Пришлось бывшему майору Танигути отправляться за Онодой на Лубанг. Поздним мартовским вечером отставной майор зачитал стоявшему навытяжку с винтовкой у ноги подпоручику Оноде приказ об отмене возложенного на него боевого задания. Тридцатилетняя война Оноды закончилась.
Перед телекамерой постаревший подпоручик сказал:
— Не сдавался, потому что обязан был действовать лишь по приказу прямого начальника. О гибели подчиненных не жалел. Возникло лишь желание отомстить за их смерть… О родителях не вспоминал. Полагал: раз они считают меня погибшим, значит, дух их возвышается, а это продлит им жизнь.
Дух Бусидо — это Дух Верности. А верность всегда связана с верой.
Вступи на Путь веры
…Все началось с хаоса и только затем приобрело стройность и гармонию: небо отделилось от земли, и обособились женское и мужское начала: богиня Идзанами и ее божественный супруг Идзанаги. У них родилась богиня солнца Аматэрасу, бог луны Цукиеми и бог ветра и воды Сусаноо.
Аматэрасу и Сусаноо принялись бороться меж собой. Аматэрасу победила бога ветра и воды и осталась на небе, а Сусаноо был изгнан в страну Идзумо на землю. Внук Аматэрасу Ниниги сошел затем с неба и принял на себя управление государством Идзумо. В знак признания его божественной власти ему вручили три священных предмета: зеркало как символ божественности, меч, символизирующий могущество, а также яшму — символ верности подданных. Именно от Ниниги произошел Дзиммутэнно, мифический первый император Японии, положивший начало династии японских императоров-микадо. Титул «тэнно» означает «Верховный правитель», а меч стал не только символом могущества, но и символом-оружием самураев — воинов на Пути веры.
Впрочем, как писал Г. Востоков, «…если вы спросите у японца, какая его вера, он вас не поймет. Все, что он сумеет вам ответить, это, что, согласно обычаю, ему при рождении дали имя в синтоистском храме и что, вероятно, при похоронах его будут провожать буддийские бонзы»[11].
Инадзо Нитобэ, напротив, выделил в качестве основных источников «Бусидо» буддизм и синто, а также учения Конфуция и Мэн-цзы. Буддизм буддизмом, а конфуцианство конфуцианством, но то, чего самураям недоставало в канонах буддизма и конфуцианства, им в изобилии давало синто.
В синтоизме нет каких-либо нравственных заповедей, норм праведного поведения или же множественных предостережений против грехов, к каким привыкли мы с вами. Христиане говорят: «Все мы грешны перед Богом». Понятие греха — «цуми» — у японских самураев было совсем иное. Для них грехом считался не только плохой поступок человека, а вообще все грязное, неприятное. Словом «цуми» назывались и болезни, и несчастья, что сваливаются на человека, и стихийные бедствия. Так что самурайский «грех» — это любая большая беда.
Самураи поклонялись предметам и явлениям окружающего мира из чувства благодарности к природе за то, что, «несмотря на внезапные вспышки своего необузданного гнева, она чаще бывает ласковой и щедрой»[12].
В «Кодексе Бусидо» сказано:
«…после необычных событий именно потому случаются какие-то бедствия, что люди, увидев, например, комету, думают о несчастье до тех пор, пока оно не случится. Став свидетелями такого события, они ожидают чего-то неладного и тем самым позволяют случиться очередному бедствию. Знамения имеют место в глазах смотрящего».
Синто не требовал от верующего самурая каждодневных молитв. Им было достаточно лишь присутствовать на храмовых праздниках. В быту же самураям следовало религиозно относиться к чистоте. Поскольку грязь отождествлялась у самураев со злом, очищение служило основой всех обрядов.
В синто было лишь одно общее правило морали: «Поступай согласно законам природы, щадя при этом законы общественные»[13]. Считалось, что самурай обладал инстинктивным пониманием добра и зла.
Самураям Пути следовало познавать самое себя, заглядывая в глубь своей души и ощущая божество (ками), которое непременно живет там. Буси должен был слушаться велений этого божества, ибо оно являло собой зов всех предков. Самураи должны были ухаживать за своим телом, отданным в собственность ками, потому что здоровое тело — это источник духа и энергии. У самураев был обычай, согласно которому умирающий в молодом возрасте буси просил прощения у родителей за свою раннюю смерть. Он должен был говорить примерно следующее: «Простите меня, что я от вас ухожу, когда вы приближаетесь к старости. Я мог бы вознаградить вас за все то, что вы для меня сделали, но я должен уйти — такова воля неба»[14].
