Одна из первых статей Пискаревского летописца, содержащая сведения по истории опричнины, говорит о разделении государства на опричнину и земщину. В. И. Корецкий привлек эту статью для изучения земельной политики того времени. «С точки зрения земских землевладельцев, – отмечает историк, – суть опричной земельной политики передана в Пискаревском летописце… В этом неофициальном летописном рассказе подчеркивается момент опричной разделения русской земли, государства»[109]. Здесь историк обратил внимание на то, что Пискаревский летописец дает возможность проследить отношение к опричнине земских людей. В. И. Корецкий заметил, что в летописи особо оговорено то, что высланные из опричных уездов землевладельцы лишились своих старинных вотчин и поместий и не получили взамен никакого земельного возмещения[110]. Статья памятника углубляет и дополняет знания исследователей об опричной земельной политике.
Изучение взаимоотношений земщины и опричнины не ограничивается наблюдением В. И. Корецкого. Других историков также интересовали подобные сюжеты. В частности, споры исследователей вызвала статья, где приведены сведения о выступлении земских людей против опричнины. Разногласия возникли, прежде всего, из-за датировки этого события. А. А. Зимин относил выступление против опричнины к 1566 г. Однако еще П. А. Садиков, незнакомый с текстом Пискаревского летописца, предположил, что выступление ряда участников земского собора против опричнины состоялось вскоре после назначения митрополитом Филиппа Колычева (25 июня 1566 г.). Этот вывод, по мнению А. А. Зимина[111], подтверждается свидетельством Пискаревского летописца, сообщающего о протесте земских людей против опричной политики Ивана Грозного (без точного указания на время): «И бысть в людех ненависть на царя от всех людей и биша ему челом, и даша ему челобитную за руками о опришнине, что не достоит сему бытии»[112].
На недовольство земских людей опричными порядками обратил внимание и Р. Г. Скрынников. «По свидетельству (Пискаревского. – С. Х.) летописца, опричнина вызвала крайнее озлобление в земщине», – писал Р. Г. Скрынников. При этом он ссылался на тот же текст источника. По мнению исследователя, «летописец отметил, что в выступлении участвовали «все люди земли». Однако, как совершенно справедливо подчеркнул Р. Г. Скрынников, летописцем не называлась дата выступления[113]. Вывод историк повторяет и значительно позже[114]. Отсутствие датировки делает затруднительным для исследователей установить связь между летописным сообщением и историческим событием.
С. О. Шмидт, как и А. А. Зимин, датирует выступление против опричнины 1566 г.: «В позднейшем летописце (Пискаревском) вряд ли случайно произошло смещение событий: вслед за упоминанием о начале опричнины ("того же году") говорится о "ненависти на царя от всех людей" и о челобитной за руками о опришнине, что не достоит сему бытии». «Видимо, – продолжает исследователь, – сходство событий 1564 и 1566 гг. было так велико, что оба протеста слились в один уже в представлении людей, писавших сравнительно скоро после этого времени»[115]. В связи с этим наблюдением С. О. Шмидт приходит к выводу, что в одной статье автор Пискаревского летописца объединил под одним годом два разновременных события.
В отличие от своих предшественников В. И. Корецкий в одной из поздних работ оспаривал датировку «массового выступления против опричнины» 1566 г.: «В исторической литературе стало обычным относить это известие к лету 1566 г. однако такая датировка не может быть принята, ибо о передаче челобитья говорится уже после сообщения о переезде царя на новый опричный двор (январь 1567 г) и до известия о гибели князя Владимира Андреевича Старицкого (осень 1569 г.). Следует также отметить, что и в летописных отрывках, и в Пискаревском летописце подчеркивается массовость и народность выступления, что не вяжется с известием о выступлении дворянских фрондеров, даже если принять их число, по Шлихтингу, в 300 человек»[116]. Ссылаясь на Сокращенный временник, имевший, по его мнению, общий источник с Пискаревским летописцем, В. И. Корецкий связывал выступление против опричнины с волнениями посадского населения: «Еще более массовый характер выступление против опричнины, как возмущение посадского населения Москвы, всего посадского „мира“, а не земской дворянской оппозиции, предстоит в Сокращенном временнике, имевшем общий источник с Пискаревским летописцем». «Все это, – заключал историк, – заставляет сблизить известие Пискаревского летописца не с событиями лета 1566 г., когда группа земских дворян выступила против опричнины, а с событиями лета 1568 г., когда против опричнины поднялось все посадское население Москвы, московский посадский „мир“ »[117]. Таким образом, мы видим, что Пискаревский летописец не содержит точного указания даже на дату широко известного события. Это заставляет исследователей делать выводы на основе его сообщений с известной осторожностью.
Запись о выступлении земских людей против опричнины не является единственным сообщением, достоверность которого внушает сомнение. Другая статья Пискаревского летописца, вызвавшая противоречивые оценки исследователей, посвящена деятельности Алексея Адашева и священника Сильвестра. В Пискаревском летописце сообщается, что они сидели вместе в избе у Благовещенского собора и управляли Русской землей. Историки по-разному оценивали достоверность этой статьи. А. А. Зимин рассматривал известие об Адашеве и Сильвестре как вполне заслуживавшее доверие и даже ссылался на него при подтверждении достоверности других источников: «Свидетельства Грозного и Андрея Курбского можно подкрепить оценкой деятельности Адашева и Сильвестра, данной Пискаревским летописцем»[118]. С. О. Шмидт согласен с такой версией, но уточняет, что Адашев был известен царю еще до пожара 1547 г., а не стал известен во время пожара, как это описано в Пискаревском летописце, потому что Адашев и его жена названы в числе самых близких лиц к царю в «чине» царской свадьбы февраля 1547 г.[119] Исследователь объясняет причину такого смещения событий временной отдаленностью: «Но уже у ближайших современников царя приближение Адашева к царю и его возвышение связывали с событиями июня 1547 г. (близкая аналогия в рассказе Курбского). К 1547 г. отнесено возвышение Адашева и в Степенной книге А. Ф. Хрущова»[120].
Д. Н. Альшиц тоже ссылался на Пискаревский летописец, когда писал о высокой оценке современниками справедливого характера правления Адашева: «Современники высоко оценили справедливый характер правления Алексея Адашева, возглавлявшего фактически правительство, и участие в его работе священника Сильвестра»[121]. Адашев и Сильвестр прежде всего осуществляли правосудие, наказывали бояр за челобитную волокиту.
Р. Г. Скрынников согласился с мнением об Адашеве и Сильвестре, высказанном автором Пискаревского летописца, но отметил фактическую неточность статьи об Адашеве и Сильвестре. Историк указал на то, что Адашев и Сильвестр не сидели вместе в избе у Благовещения: Сильвестр находился в Благовещенском соборе, а Адашев в приказной избе, стоявшей напротив этого собора[122]. Р. Г. Скрынников обращался к свидетельству Пискаревского летописца, когда писал об Адашеве: «В своей общественной деятельности Адашев руководствовался принципами, которые снискали ему всеобщую популярность. Он любил справедливость, сурово карал приказных, повинных во взяточничестве и плутнях, не терпел боярской волокиты в судах»[123]. Другое известие Пискаревского летописца о пребывании Адашева год в Константинополе Р. Г. Скрынников привел как бесспорный факт, ничем не аргументировав свой вывод[124].
А. Н. Гробовский является представителем другой точки зрения, диаметрально противоположной приведенным выше. Он не признает важной политической роли Адашева и Сильвестра и, соответственно, иначе оценивает известие о них Пискаревского летописца: «Бросим беглый взгляд на "некоего москвича" О. А. Яковлевой, чьи воспоминания дают такие важные и ценные сведения о Сильвестре, сведения, полностью подтверждающие рассказы Ивана Грозного и князя Курбского о всемогуществе священника… Подведем итог: оказывается, воспоминания "некоего москвича" в действительности основаны на воспоминаниях нескольких москвичей. Встает вопрос – кого именно? Я считаю очевидным, что, несмотря на восторженные заявления историков о содержащихся в Пискаревском летописце новых сведениях относительно власти и влияния Алексея Адашева и Сильвестра и их совместного управления Русской землей, в действительности эти новые сведения довольно стары»[125]. А. Н. Гробовский отмечает, что единственные источники XVI столетия, которые дают характеристику Алексея Адашева и Сильвестра, соответственную той, которую мы находим в Пискаревском летописце, по воспоминаниям москвичей, следующие: послания царя Ивана Грозного князю Курбскому, приписка к Царственной книге, сделанная царем Иваном, и рассказ князя Андрея Курбского, который представляет собой не что иное, как пересказ и зеркальное отражение гипербол Грозного. Исследователь сравнивает Пискаревский летописец с «Историей» князя Курбского, т.к. оба памятника одинаково пишут об Адашеве и Сильвестре: «Воспоминания какого москвича „воспоминал“ некий москвич, ко гд а писал об Алексее Адашеве и всемогущем Силвестре, становится совершенно очевидно, если вспомнить несколько необычные привычки Алексея Адашева, касающиеся его образа жизни и еды, – так, как о нем сообщается в Пискаревском летописце: „А житие его было: всегда пост и молитва безпрестани, по одной просвире ел на день“»[126].
