Рейнолдс был далеко не дурак. Он наверняка отдавал себе отчет в том, с какой быстротой молва о случившемся облетит всю округу и что, возможно, очень скоро к нему станут приставать с назойливыми распросами. Единственное избавление от этого могла дать ему власть надо всем и надо всеми. Он должен будет поторопиться для того, чтобы избежать объяснений. Щурясь от яркого солнца, Кеневен раздумывал о том, какими могут быть возможные действия Рейнолдса. Настал его черед, и Кеневен ни минуты не сомневался в том, что уж тот в долгу не останется. Но только где будет нанесен ответный удар? И как?
Тропа, поисками которой он был занят все это время, возникла на земле совершенно неожиданно. Это была еле различимая на земле цепочка следов, уводившая в сторону от дороги и исчезавшая в зарослях пиний, и он, не раздумывая, свернул на нее, для начала давая коню привыкнуть к новой дороге.
День был уже в самом разгаре, когда Кеневен добрался наконец до того места, где раскинулось каменное море лавы, останавливаясь перед беспорядочным нагромождением черных каменных глыб, между которыми кое-где пробивалась какая-то чахлая растительность, но не было никакого намека на тропу. В поисках дороги он обогнул застывший каменный поток, над которым теснились обломки каменных глыб. Солнце нещадно палило, камни дышали горячим зноем и было жарко, как в расскаленной печи. Оказавшись наконец у того места, где с одной стороны от него по-прежнему темнели пласты лавы, а с другой открывался прямой путь к горе Тысячи Родников, он направил коня вверх по склону ближайшей горы, пока наконец не нашел небольшой участок, где царила тень. Здесь он слез с коня, давая ему отдых. В то время, пока аппалуза лениво щипал сухую, выгоревшую на солнце траву, Кеневен достал полевой бинокль, год назад купленный им по случаю в Новом Орлеане, и начал пристально, дюйм за дюймом, разглядывать пласты застывшей лавы.
У него пока что не было сколь-нибудь определенных планов на этот счет, но только если стадо, на поиски которого он и отправился сюда, действительно было где-то поблизости, то он рассчитывал прежде всего пометить скот своим тавром, а затем перегнать его в долину, с тем чтобы использовать в дальнейшем как еще один аргумент, дающий ему основания претендовать на тамошние пастбища.
Изо всего своего предыдущего опыта он знал о том, что очень часто среди окаменевших потоков лавы могут встречаться островки плодородной земли, что в свое время не была затронута расскаленным потоком. Порой подобные пастбища могли достигать значительных размеров. Когда-то давным-давно здесь было много ледяных пещер, на месте которых впоследствии часто образовывались длинные туннели, возникавшие там, где снаружи лава застывала, в то время, как ледяная порода продолжала таять и стекала вниз под твердой внешней оболочкой, оставляя после себя созданный самой природой проход в скалах. Некоторые из них достигали в длину несколько сотен ярдов, но ему приходилось слышать об одном таком туннеле, протянувшемся на целых несколько миль.
Каменные пласты лавы были бесплодны и пустынны и вряд могли представлять интерес для какого-нибудь случайного путешественника, забреди он ненароком в эти места. Оконечность застывшего в камне потока представляла собой круто обрывающийся склон высотой примерно в пятнадцать-двадцать футов. Поверхность породы казалась с виду липкой наощупь, а каменистые нагромождения местами напоминали огромые застывшие комья черной патоки. Потратив на наблюдения около получаса, он снова оседлал Рио, направляя коня вдоль одной стороны холма и время от времени останавливаясь, чтобы возобновить свои наблюдения за местностью.
Над горами уже начинали опускаться сумерки, когда он направил бинокль на одинокую скалу, которая, словно одинокий перст, возвышалась над пластами окаменевшей лавы. У подножия скалы стояла корова. И в то время, пока он продолжал следить за ней, она начала медленно отходить от того места, направляясь куда-то на северо-запад.
Тропы он так и не нашел, к тому же в горах быстро сгущались сумерки, а поэтому он повернул назад, направляясь к горе Тысячи Родников. Ничего, завтра он возобновит поиски. По крайней мере теперь он знает, что по тому лабиринту бродит по крайней мере одна корова. А где одна, там скорее всего могут оказаться и все остальные.
Тропа, по которой он теперь ехал и о существовании которой мало кто знал, вела его прямиком на вершину горы, возвышавшейся над Тысячью Родников. Ему пришлось долго петлять между деревьями, пробираясь сквозь заросли пиний, прежде, чем он наконец оказался на относительно ровной площадке. Теперь он поехал медленее, наслаждаясь красотой того места, которое он выбрал для своего дома. Багряная дымка окутала склоны дальних холмов, и глубокие тени залегли в ущельях и теснинах, поросших лесом. Частокол высоких сосен чернел на фоне угасающего заката, и на небе зажглась первая звезда. Затем еще одна.
Вершина столовой горы, возвышавшаясь больше чем на сотню футов над землей, внезапно обрывалась вниз отвесным склоном. В камнях, примерно на высоте тридцати футов от подножия скалы, били родники, давшие название этому месту. Серебристые потоки воды обрушивались вниз со скалы множеством маленьких водопадов, образуя заводь у ее подножия.
За дальним берегом пруда, по краю которого росли осины, широко расстилалась долина, обширные пастбища которой уходили в таинственную даль, теряясь где-то среди склонов далеких холмов. Билл Кеневен сидел верхом на коне, не опасаясь быть замеченным. Люди редко наведывались сюда, и он очень сомневался в том, что со времен последних индейцев еще кто-нибудь вообще поднимался на вершину горы. По крайней мере никаких следов он не нашел, никаких признаков того, что где-нибудь поблизости мог проходить человек, лошадь или корова; здесь не было вообще ничего, кроме полуразрушенных руин какой-то древней каменной постройки - или сразу нескольких построек - не походившей с виду ни на одно из индейских скальных жилищ и ни на одну из хижин тех поселений, которые ему доводилось видать прежде.
Пастбище, простиравшееся внизу, находилось в той части долины, где хозяйничал Чарли Рейнолдс. Но на деле он редко заезжал сюда, также редко, как и его люди. Это пастбище было самым дальним среди прочих владений Рейнолдса, но его стада могли наведываться к воде в любое время, как приходили на водопой к этому пруду олени, антилопы и дикие лошади.
Недалеко отсюда, среди рощицы пиний и находилось то место, где Кеневен начал строить свой дом, используя под него фундамент прежней постройки, заложенной древними строителями - часть выложенного ими пола и камни для стен. Древний фундамент оказался намного больше, чем он планировал использовать для своего первого жилища, поэтому он чисто подмел оставшуюся часть, и, расхаживая по ней, думал, как быть дальше. На первое время он решил отстроить лишь часть древнего жилища, чтобы позднее использовать эту лачугу для заявления о своих правах на землю.
Поблизости находился родник, вода в котором была все из того же источника, что и в Тысяче Родников. Он был уверен в этом, потому что несколько раз он бросал в этот родник небольшие палки, которые затем выплывали из пруда, находившегося далеко внизу.
Отсюда он мог наблюдать в бинокль за несколькими милями тропы, пройти незамеченным по которой не удалось бы никому. К тому же, насколько Кеневену удалось выяснить, о существовании тропы на дальнем склоне не знал никто, и единственными следами, что изредка появлялись на ней, были следы иногда забредавших сюда диких животных.
Ничто не мешало ему обозревать окрестности к югу и востоку от горы. Далеко внизу простиралась погруженная в темноту долина и те пастбища, в борьбу за овладение которыми теперь включился и он сам. Северный склон горы был совершенно отвесным, образуя одну из стен глубокого каньона, по дну которого проходило песчанное русло давно пересохшего ручья. Противоположный склон каньона был таким же отвесным, как и этот, и находился на расстоянии примерно четверти мили от него.
Тропа взбиралась вверх по западному склону, петляя между каменными завалами, нагромождениями лавы, минуя заросли пиний, на смену которым вскоре приходят осины и сосны. Вершина столовой горы представляла собой площадку величиной примерно в две сотни акров, куда вел всего лишь один путь, тот самый, по которому он и добрался сюда.
Проехав через заросли и оказавшись в уединенной ложбинке, он слез с коня, который был тут же расседлан и отпущен пастись. Он редко когда треножил или привязывал его, потому что знал, что стоит ему лишь окликнуть Рио или подозвать его свистом, как конь тут же подойдет к нему. Еще не разу не было такого, чтобы он не отозвался бы с первого раза на клич хозяина. Обычно лошади не отходят далеко от костра. Они могут пастись, ненадолго удаляясь на некоторое расстояние, но затем неизменно возвращаясь обратно. Можно подумать, что им так же как и нам, людям, нравится держаться поближе к костру, чувствуя себя при этом гораздо уютнее.
