зависимое население. Сохраняются и основные структуры древней публичной власти. Приватизация судебных, административных и политических функций начинается не ранее середины XI в. Вассально-ленные связи и феодализм, понимаемый как система отношений внутри элиты, складываются на Юге лишь в результате капетингского завоевания, т. е. в XIII в.
В 1976 г. была опубликована книга Ж.-П. Поли о раннесредневековом Провансе [84]. Автор выбрал более широкий ракурс исследования, чем Э. Манью-Нортье, но и его работа (защищенная в 1973 г. как докторская диссертация по истории права, с акцентом на публичном праве) посвящена социально-политической истории, так что экономическая тематика занимает и здесь относительно скромное место. Ж.-П. Поли также исходит из представления о своеобразии социального облика Средиземноморской Франции, но, в отличие от Э. Манью-Нортье, считает возможным квалифицировать его как феодальное по крайней мере с середины XI в. Достаточно скептически он относится и к ее тезису о сохранности римских публично-правовых порядков в каролингское время. Сходным образом, он считает, что домениальное хозяйство не играло особой роли уже в начале IX в., что уже в это время было велико значение мелкой собственности. Увеличение удельного веса крестьян-аллодистов в каролингскую эпоху Ж.-П. Поли связывает в первую очередь с освоением целинных земель в Альпах и разоренных арабами приморских территориях, а развитие феодализма в ХI–XII вв. рассматривает с точки зрения становления юрисдикционной сеньории.
В 1978 г. была защищена диссертация М. Бурэн о Нижнем Лангедоке (опубликованная, однако, лишь в 1987 г.), реальные хронологические рамки которой еще шире, чем объявленные в названии Х–XIV вв. [85] Эта работа знаменовала поворот к более локальным, но зато и более основательным исследованиям, сделанным по преимуществу на неопубликованном материале, с активным привлечением данных географии и краеведения. В ней затрагивается широкий круг проблем: от землеустройства и сельскохозяйственных культур до демографии и муниципальной организации. Ярко выраженный комплексный подход, выгодно отличающий работу М. Бурэн от большинства исследований двадцатилетней давности, позволил автору сформулировать ряд новых вопросов, важных и для данной темы, в том числе о корреляции сдвигов, произошедших в разных сферах жизни региона на исходе раннего средневековья.
Очерк историографии тех лет был бы неполон без работ П. Боннасси. Центр тяжести его научных интересов до недавнего времени находился в раннесредневековой Каталонии, о которой он опубликовал в 1975–1976 г. превосходную монографию [86], но, во-первых, южнофранцузская область Руссильон составляла часть каталонского принципата, а, во-вторых, автор не раз выступал в печати с исследованиями и о Южной Франции как таковой [87]. П. Боннасси полагает, что вплоть до IX в. в экономике Лангедока и Каталонии (в отличие от многих коллег, он уделяет экономике большое внимание) господствовало поместье вестготского типа: хозяйство с крупным доменом, где важную роль играл труд рабов или близких им по статусу людей и намного меньшую — отработки зависимых крестьян. Но постепенно, в обстановке интенсивной аграрной колонизации, вотчина этого типа уступает место юрисдикционной сеньории. В X–XI вв. свертывается господское хозяйство, изживается рабство, крестьяне приобретают очень широкие права на свои держания, вплоть до прав собственности. Усилению крестьянского землевладения способствует также постоянное возникновение аллодов в ходе освоения пустующих земель. Однако крестьянский аллод непрочен. Крестьяне-аллодисты (если не по всем, то хотя бы по части своих владений) постепенно втягиваются в зависимость, преимущественно судебную, от крупных сеньоров. С конца XI в. на этой почве возникают явления, сходные с северофранцузским "новым серважем". Начало установления вассально-ленных и вообще феодальных связей внутри господствующего класса он датирует второй четвертью XI в.
Изданные почти одновременно монографии Э. Манью-Нортье, Ж.-П. Поли и П. Боннасси подвели итог сделанному и обозначили своего рода предел возможностям обобщения накопленного к тому времени материала. Когда в 1978 г. в Риме состоялась международная конференция о южноевропейском феодализме (в которой, помимо названных авторов, приняли участие также П. Тубер, М. Бурэн, заочно — Л.А. Котельникова), стало очевидно, что за десять лет, прошедших после упомянутой выше тулузской конференции, в этой сфере сделано очень много [88]. В том, что касается изучения раннесредневековой истории западного Средиземноморья, это десятилетие оказалось наиболее плодотворным.
В тесной связи с исследованиями этих ученых находится возникновение теории "феодальной революции" X–XI вв. Она была сформулирована в 1973 г. Ж. Дюби, но законченный облик приобрела чуть позже в работах Ж.-П. Поли и Э. Бурназеля, а также Р. Фоссье [89], опиравшихся в первую очередь именно на южнофранцузский, вообще южноевропейский материал, аккумулированный в трудах П. Тубера, П. Урлиака, Э. Манью-Нортье, П. Боннасси, Ж.-П. Поли, М. Бурэн, некоторых других историков. Из специальных работ чуть более позднего времени следует отметить монографию К. Лорансона-Роза об Оверни и Севеннах в VIII–XI вв., с красноречивым подзаголовком "Конец античного мира?" [90], и серию статей К. Амадо, посвященных истории лангедокской знати и общим проблемам становления южнофранцузского феодализма [91].
Согласно теории "феодальной революции", вызвавшей большой резонанс как во Франции, так и далеко за ее пределами [92], раннесредневековая вотчина основывалась по преимуществу на эксплуатации рабов и существовала в окружении хозяйств свободных, ни от кого не зависящих людей, о феодализме же правомерно говорить только с XI в., когда побеждает "сеньориальный способ производства". Вотчина этого времени представляет собой юрисдикционную сеньорию, возникшую в результате сосредоточения в руках шателенов утраченной государством судебно-административной власти над определенной территорией и населяющими ее людьми, власти, опиравшейся на появившиеся, в массовом порядке, именно в это время частные замки и дружины.
Эта теория оказала и продолжает оказывать сильнейшее воздействие на всю последующую литературу по средневековой истории Средиземноморской Франции. Работы П. Боннасси, Э. Манью-Нортье, Ж.-П. Поли, М. Бурэн, К. Амадо, служившие, как уже отмечалось, основой для ряда положений этой теории, по-прежнему рассматриваются как краеугольные камни любого исследования по раннесредневековой истории региона — ничего сопоставимого с ними по солидности и масштабу за последние двадцать лет создано не было. Не было выдвинуто и новых концепций развития раннесредневекового общества, сравнимых по значению с концепцией "феодальной революции". Научные дискуссии по-прежнему ведутся в ее русле, и даже самые последовательные ее критики все равно отталкиваются от нее в своих построениях.
Так, Д. Бартелеми настаивает на том, что в XI в. произошла не революция, а модификация уже сложившихся общественных отношений, что такие явления, как серваж и рыцарство в своих основных чертах сложились еще в IX–X вв. тогда как в XI в. изменилось не столько само общество, сколько характер источников, ранее плохо фиксировавших названные явления [93]. Речь не идет, таким образом, о коренном пересмотре этой теории, причем есть основания полагать, что возражения Д.
