Восприимчивый к настроениям населения, Сталин искал способ представить войну так, чтобы это льстило русским и при этом маргинализировало бы евреев (равно как и все остальные народы Советского Союза). Вся целиком советская идея о Великой Отечественной войне была основана на том, что война началась в 1941 году, когда Германия вторглась в Советский Союз, а не в 1939 году, когда Германия совместно с Советским Союзом вторглись в Польшу. Другими словами, согласно официальной версии, территории, поглощенные в результате советской агрессии 1939 года, следовало считать территориями, которые всегда и были советскими землями, а не добычей, захваченной в результате войны, которую Сталин помог Гитлеру начать. В противном случае Советский Союз фигурировал бы как одна из двух держав, развязавших войну, как один из агрессоров, а это, конечно же, было неприемлемо.
В советской версии войны не могло идти речи об одном из ее ключевых фактов: совместная немецкая и советская оккупация была хуже, чем только одна немецкая оккупация. Население на запад от линии Молотова-Риббентропа, которое пережило одну немецкую и две советских оккупации, страдало больше, чем население любого другого региона Европы. С советской точки зрения, все смерти в той зоне можно было просто приплюсовать к советским потерям, даже если люди, о которых шла речь, были советскими гражданами в течение всего нескольких месяцев до момента своей смерти и даже если многие из них были уничтожены НКВД, а не СС. Таким образом, смерти поляков, румынов, литовцев, беларусов и украинцев, причиненные советскими, а не германскими силами, служили для того, чтобы трагедия Советского Союза (а для невнимательных – России) выглядела еще более масштабной.
Огромные потери, которые понесли советские евреи, – это в основном были смерти евреев на землях, в которые только что вторгся Советский Союз. Эти евреи были гражданами Польши, Румынии и стран Балтии, привезенные силой, под советским контролем, всего за двадцать один месяц до немецкого вторжения в случае Польши и за двадцать четыре месяца до этого вторжения в случае северо-восточной Румынии и стран Балтии. Советские граждане, которые больше всего пострадали в войне, были насильно подчинены советской власти непосредственно перед тем, как пришли немцы, в результате альянса СССР с нацистской Германией. Это была неловкая ситуация. История войны должна была начинаться в 1941 году, и эти люди должны были считаться «мирными советскими гражданами».
Евреи на землях к востоку от линии Молотова-Риббентропа – совсем недавно захваченные Советским Союзом – были первыми, до которых добрались айнзацгруппы, когда Гитлер предал Сталина и Германия вторглась в Советский Союз в 1941 году. Советская пресса защищала их от информации о немецкой политике по отношению к евреям в 1939-м и 1940 году. У них фактически не было времени эвакуироваться, поскольку Сталин отказывался верить в немецкое вторжение. Они подвергались террору и депортациям в расширенном Советском Союзе в 1939–1941 годах в течение того периода, когда Сталин и Гитлер были союзниками, а затем оказались предоставлены немецким силам, когда этот альянс был сломан. Евреи этой маленькой зоны составили более четверти всех жертв Холокоста.
Чтобы сталинская идея о войне возобладала, нужно было забыть о том факте, что евреи были ее основной жертвой. Также нужно было забыть, что Советский Союз был союзником нацистской Германии, когда война началась в 1939 году, и что Советский Союз был не готов к нападению Германии в 1941 году. Уничтожение евреев было не только нежелательным воспоминанием само по себе – оно вызывало другие нежелательные воспоминания. О нем необходимо было забыть.
* * *
После Второй мировой войны советскому руководству было значительно сложнее контролировать ментальность советских граждан. Хотя аппарат цензуры оставался в силе, слишком много людей познали жизнь за пределами Советского Союза, чтобы советские нормы оставались единственными нормами, а советский образ жизни – лучшим. Саму войну нельзя было уместить в границах отечества (российского или же советского) – она затронула слишком много других людей и ее последствия сформировали не только страну, но и весь мир. В частности, основание государства Израиль сделало советскую политическую амнезию относительно судьбы евреев невозможной. Даже после Холокоста в Советском Союзе проживало больше евреев, чем в Палестине, но именно Палестина должна была стать национальной родиной евреев. Если у евреев будет национальное государство, станет ли это ударом по британскому империализму на Ближнем Востоке, который стоит поддержать, или же испытанием лояльности советских евреев, которого надо бояться?[703]
Поначалу советское руководство, казалось, ожидало, что Израиль будет социалистическим государством, дружественным Советскому Союзу, и коммунистический блок поддерживал Израиль так, как никто другой не был способен его поддержать. Во второй половине 1947 года около семидесяти тысячам евреев было разрешено уехать из Польши в Израиль; многих из них только что выгнали из Советского Союза в Польшу. После того, как ООН признала государство Израиль в мае 1948 года (Советский Союз проголосовал «за»), в новое государство вторглись его соседи. Его зарождающаяся армия защищалась и в нескольких десятках случаев очистила свою территорию от арабов. Поляки тренировали еврейских солдат на их собственной территории, а затем отправляли в Палестину. Чехословаки посылали оружие. Как написал Артур Кёстлер, поставки оружия «вызывали чувство благодарности у евреев к Советскому Союзу»[704].
Однако в конце 1948 года Сталин решил, что евреи влияют на советское государство больше, чем советское государство влияет на еврейское государство. Спонтанные проявления привязанности к Израилю были очевидны в Москве и в сталинском окружении. Москвичи, казалось, обожали нового израильского посла Голду Меир (рожденную в Киеве и выросшую в Соединенных Штатах). Высокие праздники отмечали с необыкновенным размахом. Рош Ха-Шана[705] в Москве отмечало самое большое количество народа за последние двадцать лет. Около десяти тысяч евреев собрались внутри Хоральной Синагоги и вокруг нее. Когда затрубил шофар[706] и люди обещали друг другу встретить «следующий Новый год в Иерусалиме», воцарилась эйфория. Полина Жемчужина, жена министра иностранных дел Вячеслава Молотова, видела Голду Меир 7 ноября, в день годовщиньі большевистской революции, и призвала ее продолжать ходить в синагогу. Хуже того, Жемчужина сказала это на идиш – языке своих родителей и родителей Меир: в той параноидальной обстановке это было свидетельством национального единения евреев на международном уровне. Слышали и то, как Екатерина Горбман, жена другого члена Политбюро, Климента Ворошилова, воскликнула: «Теперь и у нас есть своя родина!»[707]
В конце 1948-го – начале 1949 года общественная жизнь в Советском Союзе повернулась в сторону антисемитизма. Новую линию непрямо, но ощутимо установила газета «Правда» 28 января 1949 года. Со статьи о «непатриотичных театральных критиках», «носителях безгосударственного космополитизма», началась кампания по разоблачению евреев во всех сферах профессиональной жизни. Сама «Правда» избавилась от евреев в своих рядах в начале марта. Еврейских офицеров увольняли из рядов Красной армии, а еврейских активистов снимали с руководящих постов в Компартии. Несколько десятков еврейских поэтов и писателей, работавших под русскими литературными псевдонимами, обнаружили, что их теперешние или бывшие имена печатают в скобках после псевдонима. Еврейские писатели, проявившие интерес к культуре идиш либо к уничтожению евреев немцами, оказались под арестом. Гроссман вспоминал: «Казалось, в СССР одни лишь евреи воруют, берут взятки, преступно равнодушны к страданиям больных, пишут порочные и халтурные книги»[708].
Еврейский антифашистский комитет был официально распущен в ноябре 1948 года, и более сотни еврейских писателей и активистов были арестованы. Писатель Дер Нистер, к примеру, был арестован в 1949 году и умер в следующем году в заключении. В его романе «Семья Машбер» был образ, который теперь, когда советские действия, казалось, совпадают с нацистской моделью, выглядел пророческим: «...паровоз, который тащил тяжелый длинный товарный состав – одинаковые красные вагоны, одинаковые черные колеса, – и издали казалось, будто поезд не двигается вперед, а стоит на одном месте». Евреи Советского Союза находились в состоянии сильного напряжения. МГБ рапортовал о страхах евреев в Советской Украине, которые понимали, что указания, должно быть, спущены сверху, и беспокоились о том, что «никто не знает, какую форму это примет». Прошло всего пять лет после окончания немецкой оккупации и всего одиннадцать лет после окончания Большого террора[709].
