Когда война завершилась, заданием было изолировать российский народ (и, конечно, другие народы тоже) от культурной инфекции. Одним из самых опасных видов интеллектуальной чумы была бы интерпретация войны, отличавшаяся от личного варианта Сталина.
Победа коммунизма советского пошиба в Восточной Европе принесла столько же переживаний, сколько и триумфа. Политические победы, несомненно, впечатляли: коммунисты в Албании, Болгарии, Венгрии, Польше, Румынии и Югославии доминировали в своих странах к 1947 году, благодаря советской помощи, но также и благодаря собственной подготовке, беспощадности и искусности. Коммунисты оказались довольно хороши по части мобилизации человеческих ресурсов для решения насущных проблем послевоенной реконструкции, например, в Варшаве.
Но как долго могла советская экономическая модель быстрой индустриализации обеспечивать развитие в странах, более индустриализованных, чем был Советский Союз времен первой пятилетки, и чьи граждане ожидали более высоких стандартов жизни? Как долго могли общества Восточной Европы принимать коммунизм в качестве национального освобождения, если их коммунистические руководители были очевидно обязаны чужой державе – Советскому Союзу? Сколько могла Москва поддерживать образ Запада как постоянного врага, если Соединенные Штаты, казалось, представляли собой и процветание, и свободу? Сталину нужно было, чтобы назначенные им восточноевропейские руководители делали то, чего он хотел, эксплуатировали национализм и изолировали свои народы от Запада, что было очень труднодостижимой комбинацией.
Это было заданием Андрея Жданова – нового начальника Управления пропаганды и любителя искать решения в безвыходных ситуациях. Жданов должен был разработать теорию неизбежной победы Советского Союза в послевоенном мире, а пока что защищать чистоту России. В августе 1946 года Коммунистическая партия Советского Союза приняла резолюцию, осуждающую западное влияние на советскую культуру. Загрязнение проистекало из Западной Европы и Америки, а также и через культуры, расположенные на пересечении границ, например, еврейскую, украинскую или польскую. Жданову также приходилось считаться с новым соперничеством между Советским Союзом и Соединенными Штатами таким образом, чтобы восточноевропейские руководители могли понять и перенять это по отношению к собственным странам.
В сентябре 1947 года лидеры европейских коммунистических партий собрались в Польше заслушать новую линию Жданова. Встреча проводилась в бывшем немецком курортном городе Шклярска-Поремба, донедавна известном как Шрейберхау; участникам сказали, что их партии станут членами «Коммунистического Информационного бюро», или «Коминформа». С помощью Коминформа Москва будет сообщать линию и координировать политику. Собранные коммунистические лидеры узнали, что мир разделен на «два лагеря» – прогрессивный и реакционный, – и Советскому Союзу предназначено возглавить «народные демократии» Восточной Европы, а Соединенные Штаты обречены унаследовать все изъяны дегенеративного капитализма, которые еще недавно можно было наблюдать в нацистской Германии. Необратимые законы истории гарантировали окончательную победу прогрессивных сил[694].
Коммунистам нужно было только играть отведенную им роль прогрессивного лагеря, возглавляемого, конечно же, Советским Союзом, и избегать искушения пойти к социализму по отдельной национальной тропе. Так что все было хорошо.
Затем у Жданова случился сердечный приступ – он был первым из нескольких. Не так уж и хорошо все было.
Раздел 11. Сталинский антисемитизм
В январе 1948 года Сталин убил одного еврея. Соломон Михоэлс, председатель Еврейского антифашистского комитета и директор Московского государственного еврейского театра, был откомандирован в Минск, чтобы оценить пьесу для Сталинской премии. По прибытии он был приглашен на дачу к главе МГБ БССР Лаврентию Цанаве, который приказал его убить вместе с неудобным свидетелем. Тело Михоэлса, раздавленное грузовиком, оставили на глухой улице.
Всего несколько лет тому назад Минск был свидетелем жестоких массовых уничтожений, проводившихся немцами. Ирония того, что советский режим убил еще одного советского еврея в Минске, заключается в том, что Цанава был чекистом-историком. Он заканчивал писать историю беларусского партизанского движения, в которой игнорировались особое бедственное положение евреев и их борьба во время немецкой оккупации. Советская история еврейского партизанского движения была написана, но ее не печатали. Евреи пострадали больше, чем кто-либо другой в Минске во время войны; казалось, что освобождение города красноармейцами не положило конец страданиям советских евреев. Казалось, что и история Холокоста в СССР останется ненаписанной[695].
Михоэлс боролся за то, чего Сталин старался избегать. Он был лично знаком с людьми еврейского происхождения в сталинском ближайшем окружении, такими как член Политбюро Лазарь Каганович и жены членов Политбюро Вячеслава Молотова и Климента Ворошилова. Еще хуже было то, что Михоэлс старался приблизиться к Сталину, чтобы поговорить с ним о судьбе евреев во время войны. Как и Василий Гроссман, Михоэлс был членом официального Еврейского антифашистского комитета СССР во время войны. По сталинским инструкциям Михоэлс работал над тем, чтобы донести до мира беду советских евреев ради сбора денег на советские военные нужды. После войны Михоэлс понял: он не может допустить, чтобы массовое уничтожение евреев было предано историческому забвению, и не желал, чтобы особые страдания евреев растворились в общем страдании советских людей. В сентябре 1945 года он принес пепел из Бабьего Яра в хрустальной вазе на лекцию в Киеве и продолжал в течение лет после войны открыто говорить про ямы смерти. Михоэлс в 1947 году также ходатайствовал перед начальником Управления пропаганды Андреем Ждановым о получении разрешения на публикацию «Черной книги советского еврейства» под редакцией Гроссмана, Ильи Эренбурга и других – сборника документов и свидетельских показаний о массовых расправах. Все напрасно. Ждановская эра в советской культуре не могла принять еврейской истории войны. В послевоенном Советском Союзе на мемориальных обелисках не могло быть звезд Давида – только пятиконечные красные звезды. В западной части Советского Союза, на землях, аннексированных СССР во время войны, а затем еще раз после ее окончания, на землях, где были уничтожены около 1,6 миллиона евреев, монументы Ленину возводились на пьедесталах еврейских могильных плит. Синагога, в которой ковельские евреи оставили свои прощальные послания, использовалась как зернохранилище[696].
Дочь Сталина, Светлана Аллилуева, слышала, как ее отец обсуждал с Цанавой ложную версию убийства – «автомобильную аварию». Михоэлс занимал определенное положение в советской культуре, и его политическая кампания была весьма некстати. Однако враждебность Сталина к Михоэлсу как еврею, видимо, объяснялась в такой же мере наследственностью, как и политикой. Сын Сталина, Яков, погибший в немецком плену, женился на еврейке. Первой любовью Светланы был еврейский актер, которого Сталин назвал британским шпионом и сослал в ГУЛАГ. Первым мужем Светланы также был еврей; Сталин говорил, что он скупой и трусливый, и вынудил дочь развестись, чтобы она вышла замуж за сына Жданова – сталинского чистильщика советской культуры. От такого брака попахивало созданием королевской семьи, которая была менее еврейской, чем собственные привязанности Светланы. У Сталина всегда были близкие сотрудники-евреи, и самым известным из них был Каганович. Однако теперь, когда Сталин приближался к своему семидесятилетию и когда мысли о преемниках, видимо, все больше его одолевали, его отношение к евреям, казалось, поменялось[697].
После смерти Михоэлса комиссариат госбезопасности, ставший теперь Министерством государственной безопасности, задним числом указал причину, по которой убийство отвечало советским интересам, – еврейский национализм. Виктор Абакумов, глава МГБ, сделал вывод в марте 1948 года, что Михоэлс был еврейским националистом, который связался с опасными американцами. По советским меркам, это было довольно простое обвинение. Михоэлс как член Еврейского антисемитского комитета получил во время войны задание от советского руководства взывать к национальным чувствам евреев. В 1943 году он полетел в Соединенные Штаты, чтобы собрать денег, и там с симпатией высказывался о сионизме. По совершенной случайности его самолет несколько часов стоял на взлетной полосе в Палестине, где он по собственной инициативе послал воздушный поцелуй Святой Земле. В феврале 1944 года Михоэлс присоединился к кампании за то, чтобы сделать из Крымского полуострова, очищенного советской властью от подозреваемых мусульман-врагов после 1943 года, в «Еврейскую Социалистическую республику». Крым на Черном море был морским пограничьем Советского Союза. Идея о том, чтобы сделать из него родину советских евреев, поднималась несколько раз, и ее поддерживали некоторые выдающиеся американцы-евреи. Сталин предпочел советское решение – Биробиджан, еврейский автономный округ на советском Дальнем Востоке[698].
