Горе нашей Родины, горе всех сирот — наше горе — ты с нами в эти дни побед, ты раздуваешь огонь непримиримости, ты будишь совесть спящих, ты кидаешь тень, тень изуродованной березы, тень виселицы, тень плачущей матери на весну мира. Я стараюсь сдержать себя, я стараюсь говорить как можно тише, как можно строже, но у меня нет слов. Нет у меня слов, чтобы еще раз напомнить миру о том, что сделали немцы с моей землей».
Однако 14 апреля привычная долбежка основ политграмоты получила новый толчок в связи с выходом в газетах «Правда» и «Красная звезда» статьи «Товарищ Эренбург упрощает», опубликованной за подписью начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александрова с подачи Вождя всех народов.
Что же такого «наупрощал» Илья Григорьевич, неизменно, вместе с другими коллегами по цеху, четыре года писавший об одном и том же: о преступной сущности нацизма, о березках, о ненависти, о мести, но никогда не призывавший к поголовному истреблению немцев — так, слегка уменьшить население? Соавторы статьи сначала приписали Эренбургу «ошибочную точку зрения, что все население Германии должно разделить судьбу гитлеровской клики», а затем разъяснили правильную точку зрения: «Красная Армия, выполняя свою великую освободительную миссию, ведет бои за ликвидацию гитлеровской армии, гитлеровского государства, гитлеровского правительства, но никогда не ставила и не ставит своей целью истребить немецкий народ». Другая ошибка заключалась в том, что Эренбург объяснял ожесточенное сопротивление фашистов на Востоке боязнью расплаты за злодеяния, совершенные на советской земле, тем самым косвенно подтверждая лживые сообщения «правящей фашистской клики» о русских зверствах. На самом деле переброска немецких дивизий с запада на восток — провокация Гитлера, попытка посеять недоверие между союзниками.
Не в первый раз из Москвы звучали заявления, вроде «гитлеры приходят и уходят», но на немцев они ожидаемого влияния не оказывали. Ничего, по сути, не меняла и статья Александрова. Все оставалось по-прежнему, как разбор предложения в старом анекдоте: немцы — это «подлежащее», Красная Армия — «надлежащее», Германия — «место имения», а Эренбург, внесший, между прочим, существенный вклад в победу на идеологическом фронте, — «просто предлог». Лишь союзники насторожились: не пытаются ли русские перетащить немцев на свою сторону? Да изрядно перепугался сделавший «ошибочные заключения», не разобравшийся в «провокаторской политике гитеровцев» журналист:
«Я понимал, почему появилась статья Александрова: нужно было попытаться сломить сопротивление немцев, обещав рядовым исполнителям гитлеровских приказов безнаказанность, нужно было также напомнить союзникам, что мы дорожим сплоченностью коалиции. Я соглашался и с тем и с другим — хотел, как все, чтобы последний акт трагедии не принес лишних жертв и чтобы близкий конец войны стал подлинным миром. Меня огорчало другое: почему мне приписали не мои мысли, почему нужно было осудить меня для того, чтобы успокоить немцев? Теперь, когда горечь тех дней давно забыта, я вижу, что в расчете была своя логика. Геббельс меня изображал как исчадие ада, и статья Александрова могла оказаться правильным ходом в шахматной партии. Моя наивность была в том, что я считал человека не деревянной пешкой».
Понятливый Эренбург обратился с письменным вопросом к Сталину: не прекратить ли ему вообще журналистскую деятельность, если этого требует политическая линия? Ответа не получил. Илью Григорьевича перестанут печатать в феврале 1949-го в рамках борьбы с космополитами.
Военные советы и политотделы анализировали готовность войск к подвигу:
«Плюсы:
высокий дух войск;
желание быстрее покончить с врагом, закончить войну;
огромный боевой опыт, мастерство.
Минусы:
незнание особенностей самого Берлина и отсюда сложность борьбы в нем;
наличие шапкозакидательских настроений, могущих повлечь к напрасным потерям и к задержке темпов;
наличие таких факторов, как пьянство, барахольство, извращенное толкование мести. Это особое значение имело для Берлина, где много соблазнов, где могут вволю разыграться чувства победителя, но где концентрированно собрано 3 млн человек, организовать которых врагу легче, чем на больших пространствах;
появление случаев уклонения от боя, желание сохранить жизнь».
В ночь на 16 апреля на плацдарм втиснулись танковые армии. В 2 часа, когда все тайное стало явным, а в траншеи вынесли боевые знамена, Военный совет фронта дал указание военным советам 5-й ударной, 8-й гвардейской, 69-й, 1-й и 2-й гвардейских танковых армий об изготовлении и обеспечении соединений первого эшелона красными боевыми стягами размером 1,5 на 3 метра для водружения над правительственными зданиями в Берлине. Примечательно, что 3-я ударная армия в «указании» не фигурирует.
Прекрасно сознавая значение возложенной на него исторической миссии и величину личной ответственности, Георгий Константинович приложил все усилия, чтобы одним сокрушительным ударом разгромить, стереть в пыль противостоявшую ему 9-ю армию генерала Буссе.
Берлин Жуков собирался захватить на пятый день сражения.
Маршал И. С. Конев главный удар решил нанести силами 3-й гвардейской, 13-й и 5-й гвардейской общевойсковых, 3-й и 4-й гвардейских танковых армий из района Трибеля на Штремберг. Они должны были прорвать оборону противника на 27-километровом частке участке Форст, Мускау, разгромить его войска в районе Котбуса и южнее Берлина. На главном направлении предусматривалось использовать также второй эшелон фронта — 28-ю и 31-ю армии, которые должны были прибыть из Восточной Пруссии к 20–22 апреля. В директиве войскам от 8 апреля командующий заложил и возможность «проявления инициативы», отдельно указав: «Иметь в виду частью сил правого крыла фронта содействовать войскам Первого Белорусского фронта в овладении городом Берлин».
Вспомогательный удар намечалось нанести силами 2-й армии Войска Польского совместно с 1-м польским танковым корпусом и правого фланга 52-й армии во взаимодействии с 7-м гвардейским механизированным корпусом в общем направлении на Дрезден с задачей обеспечить действия ударной группировки с юга. Резерв фронта составлял 1-й гвардейский кавалерийский корпус, который предназначался для использования в полосе 52-й армии.
Таким образом, без учета 18 дивизий, которые находились в пути, Конев выделил для участия в Берлинской операции 37 стрелковых дивизий, 1 кавалерийский, 4 механизированных, 6 танковых корпусов, 2 танковые и 3 самоходно-артиллерийские бригады — 630 тысяч человек, 11 тысяч орудий и минометов, 2000 танков и САУ, 2158 самолетов. Остальные 27 дивизий и 77-й укрепрайон держали оборону от Пенцига до Крнова и вели бои за Бреслау. 60-я армия Курочкина с 31-м танковым корпусом передавались в состав 4-го Украинского фронта.
Танковые армии первоначально планировалось ввести в чистый прорыв на второй день, после выхода стрелковых соединений на левый берег Шпрее. Они должны были развить стремительное наступление в северо-западном направлении, на шестой день операции овладеть районами Ратенова, Бранденбурга, Дессау и создать условия для окружения берлинской группировки противника. Однако позднее Конев передумал, точнее, остался верен своим принципам и «для ускорения взлома всей глубины тактической обороны противника» приказал танкистам «форсировать р. Нейсе с боевыми порядками пехоты, а в дальнейшем обогнать пехоту передовыми бригадами и к исходу первого дня операции захватить плацдарм на р. Шпрее, а главными силами подойти к р. Шпрее». Кроме того, генерал Рыбалко получил приказ быть готовым «усиленным танковым корпусом со стрелковой дивизией 3-й гвардейской армии атаковать Берлин с юга», а генералу Гордову было прямо прописано, что после взятия Котбуса его армия «главными силами атакует Берлин с юга и одним СК с юго-запада».
Не собирался Иван Степанович упускать свой шанс, осуществляя полуподпольные приготовления к броску на север, разумеется, в интересах общего дела: «Обрыв разграничительной линии у Люббена как бы намекал, наталкивал на инициативный характер действий вблизи Берлина. Да и как могло быть иначе. Наступая, по существу, вдоль южной окраины Берлина, заведомо оставлять его у себя нетронутым справа на фланге, да еще в обстановке, когда неизвестно наперед, как все сложится в дальнейшем, казалось странным и непонятным. Решение же быть готовым к такому удару представлялось ясным, понятным и само собой разумеющимся». Конев явно решил, невзирая на директивы Ставки, ворваться в «логово зверя» первым.
Каждая из армий ударной группировки получила по артиллерийской дивизии прорыва и истребительно-противотанковой бригаде. Плотность артиллерии составила 270 орудий и минометов на километр. Так как наступление начиналось с форсирования водной преграды, общая продолжительность артиллерийской подготовки планировалась 145 минут.
