Этим завершилась защитительная речь Тони Муалена, которого немедленно приговорили к смерти. Трибунал снизошел до разъяснения того, что захват мэрии, единственное обвинение, которое ему можно было предъявить, не заслуживал смертного приговора, но то, что он был одним из лидеров Социалистической партии, представляло угрозу ввиду его способностей, характера и влияния на массы. От таких людей благоразумное и мудрое правительство должно стремиться избавляться, когда для этого находится легитимное основание.
Тони Муален мог лишь удовольствоваться любезностью (sic) членов суда. Ему охотно предоставили отсрочку казни на двенадцать часов для составления завещания, написания нескольких прощальных слов отцу и, наконец, передачи своего имени женщине, которая доказала свою верность ему в ходе суда в Блуа и после него. По выполнении последнего долга Тони Муалена вывели утром 28‑го мая в сад, расположенный в нескольких шагах от дворца, и расстреляли. В выдаче его тела вдове, сначала пообещав, отказали.
Это убийство также должно быть записано на счет Гарсена. Предоставим ему слово.
Бийорэ вначале пытался скрыть свою идентичность. Он хотел ошеломить солдата, был недюжинным атлетом…. Защищался, кипел яростью. Время для его допроса почти не было. Он стал рассказывать что–то о деньгах, место хранения которых мог указать. Говорил о 150 000 франках. Затем он осекся, чтобы сказать мне: — Вижу, вы собираетесь меня расстрелять. Бесполезно продолжать наш разговор. — Я спросил: — Вы настаиваете? — Да. — Его расстреляли. (Расследование событий 18‑го марта, т. 2, стр.234.)
Рассказ военврача, опубликованный в «Голуа».
Событие произошло в четверг 25‑го мая, в седьмом часу вечера, на маленькой улице Претр—Сен‑Жермен л’Осеруа. Валлес выходил из театра Шателе. Его выводил расстрельный взвод. На нем было черное пальто и светлые брюки с желтым отливом. Шляпы не было, на подбородке, который он недавно брил, выросла кроткая бородка с проседью.
При входе на аллею, где должен был исполниться зловещий приговор, чувство самосохранения вернуло ему силы, которые, казалось, покинули его. Он рванулся вперед, но был остановлен солдатами. Он яростно закричал: — Убийцы! — вырываясь, хватая палачей за горло, кусая их, одним словом, отчаянно сопротивляясь.
Солдаты стали проявлять нерешительность при виде столь яростной борьбы. Тогда один из них нанес Валлесу сзади столь сильный удар в поясницу прикладом ружья, что несчастный упал с глухим стоном.
Несомненно, ему сломали позвоночник. Затем в него выстрелили в упор из нескольких револьверов и проткнули тело штыками. Так как он все еще дышал, один из палачей приблизился и разрядил ему в ухо свое ружье. Часть его черепа была снесена. Тело Валлеса сбросили в канаву, чтобы оно лежало там, пока его кто–нибудь не подберет.
Только после этого подошли созерцатели этой сцены и, несмотря на обезобразившие его увечья, смогли установить его личность.
«Радикал» от 30 мая 1872 года опубликовал следующее письмо служителя церкви Сен‑Томас д’Аквин, который во время Коммуны оказал версальцам услуги тем, что предотвратил их обстрел 80‑ммиллиметровыми орудиями.
Господину, графу Дарю,
Председателю Комиссии по расследованию мятежа 18‑го марта.
Версаль.
Господин председатель.
Я только что прочел в книге под названием «Парламентское расследование мятежа 18‑го марта» под заголовком «Свидетельства очевидцев» следующее показание штабс–капитана Гарсена.
«Все те, которые быи арестованы с оружием в руках, расстреливались в первое время, так сказать, в пылу боя. Но когда мы овладели левым берегом, больше расстрелов не было».
В сообщении маршала Макмагона об операциях версальской армии против мятежников в Париже я нашел следующее заявление.
«Вечером 25‑го мая весь левый берег был наш, также как мосты через Сену».
Свидетельство капитана Гарсена, к сожалению, противоречит истине. Через четыре дня после 25‑го мая в казармах Дюпликс, расположенных на левом берегу возле Военной школы, умертвили моего сына и четырнадцать других несчастных жертв.
31‑го августа я направил министру юстиции жалобу по этому поводу, точную копию которой предлагаю вам. Сообщив о фактах, касавшихся моего сына, я потребовал розыска и наказания преступников.
До настоящего времени закон остается глухим к моему требованию, несмотря на широкую его огласку в связи с исчезновением моего ребенка.
Если все происходило так, как заявляет капитан Гарсен, то генерал, командовавший войсками на левом берегу, отдал бы приказы прекратить казни по окончании вечернего времени 25‑го мая. Если бы маршал Макмагон, действительно, приказал депешей от 28‑го мая приостановить все казни, как об этом объявил полковник, председательствовавший в военном трибунале, судившем членов Коммуны, то жандармский офицер по имени Ронколь, который распорядился о казнях в казармах Дюпликс, и его сообщники были бы привлечены к ответственности. Они понесли бы наказание за то, что, в нарушение приказов командования, убивали несчастных людей, не принимавших участия в уличных боях.
Но произошло ужасное событие. Утром 29‑го мая, когда я сдавал пушку у церкви Сен‑Томас д’Аквин, которую мы с сыном поклялись честью сохранить для государства, и ради чего рисковали жизнями, моего сына убили рядом с конюшней те, которые были обязаны его защищать.
Вследствие того, что я только что изложил, прошу вас, господин председатель, взять на себя труд опровергнуть свидетельство капитана Гарсена, которое в вопросе о казнях полностью противоречит истине.
С уважением, господин председатель и т. д.
Подпись: Ж. Лоде
Точная копия письма от 28‑го марта 1872 года за номером 158 направлена графу Дарю, который подтвердил его получение.
Подпись: Ж Лоде.
Париж, 23‑го мая 1872 года.
Осужденные военным трибуналом на смерть люди впоследствии расстреливались в Булонском лесу. В случаях, когда число осужденных превышало десять человек, расстрельные взводы заменялись пулеметными расчетами. (Газета «Париж» от 9‑го июня.)
Прогулки в Булонском лесу были запрещены.
Запрещалось входить туда без сопровождения взвода солдат, и тем более выходить оттуда. (Газета «Париж» от 15‑го июня.)
Один смуглый, дородный парень с копной черных волос на голове, сел на углу улицы Мира и отказался идти дальше, грозя людям кулаком и скрипя зубами. После нескольких попыток заставить его идти один из солдат потерял терпение и дважды ткнул парня штыком, требуя подняться и продолжать движение вместе со всеми. Как и ожидалось, это не возымело действия, тогда парня схватили и посадили на лошадь, с которой он быстро свалился и затем был привязан к ее хвосту и протащен по земле, подобно Брунхильде. Вскоре он ослаб от потери крови, перестал двигаться, был брошен в санитарный фургон, который повез его под крики и враждебные возгласы толпы. («Таймс» от 31‑го мая.)
Другого пленника, который отказывался идти, потащили по дороге за руки и волосы. («Таймс» от 30‑го мая.)
Близ парка Монсо схватили мужа и жену, приказав двигаться к Вандомской площади, до которой было полторы мили. Супруги были инвалидами и не могли идти так далеко. Женщина села на край тротуара и отказывалась сделать, хотя бы один шаг, несмотря на мольбы мужа. Она не двигалась с места, и они оба сели на колени возле друг друга, упрашивая сопровождавших жандармов пристрелить их сразу, если это должно было случиться. В них выстрелили двадцать револьверов, но они продолжали дышать. Тогда револьверы разрядили повторно, и они умерли. Жандармы поехали дальше, оставив тела убитых. («Таймс» от 29‑го мая.)
31‑го мая консервативная газета «Триколор» писала:
Воскресным утром 24‑го мая в канавах Пасси было расстреляно сто одиннадцать из двух тысяч федералов. И это случилось при обстоятельствах, которые свидетельствуют о том, что (заключительные слова этой бестолковой фразы следует дать в оригинале) победа (etait entree dans toute la maturite de la situation) вступила в зрелую фазу ситуации.
— Пусть седые выйдут из строя, — скомандовал генерал Галифе, который руководил казнью. Число вышедших седоволосых федералов равнялось ста одиннадцати!
Их положение отягчало то, что они были современниками июня 1848 года.
Существует новая ретро–синоптическая теория, которая уводит нас в далекое прошлое.
Брюссельская газета «Либерте» опубликовала следующее заявление, подписанное очевидцами событий, которые происходили в Ла Муэтте 26‑го мая 1871 года:
«26‑го мая мы составили часть колонны пленников, которая покинула в 8 утра бульвар Малешерб и отправилась в Версаль. У замка Ла Муэтте была сделана остановка, где генерал Галифе, спустившись с лошади, прошел мимо наших рядов и отобрал часть пленников. Он указал солдатам на 83 мужчин и трех женщин. Их отвели к насыпи укреплений и расстреляли на наших глазах. После этого генерал сказал нам: — Меня зовут Галифе. Ваши газеты в Париже меня достаточно ославили. Теперь я беру реванш.
