Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

В исполнение своего обещания императоры вскоре вслед за тем командировали одного из своих секретарей, Сикория Проба, с поручением сообщить персидскому двору об их окончательном решении. В качестве посла, приехавшего для мирных переговоров, он был принят со всевозможными изъ­явлениями внимания и дружбы, но под предлогом, что после столь длинного путешествия ему необходим отдых, аудиенция откладывалась с одного дня на другой; Проб был вынуж­ден следовать за царем в его медленных переездах, и нако­нец был допущен к личному с ним свиданию близ реки Аспруда в Мидии. Тайный мотив, побудивший Нарсе так долго откладывать аудиенцию, заключался в желании выиграть время, чтобы собрать такие военные силы, которые, при его искреннем желании мира, дали бы ему возможность вести переговоры с большим весом и достоинством. Только три ли­ца присутствовали при этом важном совещании - министр Арфабан, префект гвардии и один военачальник, командо­вавший на границах Армении. Первое условие, предло­женное послом, для нас не совсем понятно: он потребовал, чтобы город Нисибин был назначен местом взаимного обме­на товарами, или, другими словами, чтобы он служил скла­дочным местом для торговли между двумя империями. Не трудно понять, что римские монархи желали увеличить свои доходы путем обложения товаров какими-нибудь пошлина­ми; но так как Нисибин находится внутри их собственных владений и так как они были полными хозяевами и над вво­зом, и над вывозом товаров, то казалось бы, что обложение пошлинами должно было составлять предмет внутреннего законодательства, а не договора с иностранным государст­вом. Может быть, из желания придать такому обложению более целесообразности они потребовали от персидского ца­ря таких обязательств, которые были противны его интере­сам или его достоинству и которых он не соглашался взять на себя. Так как это была единственная статья, которую он не захотел подписать, то на ней и не настаивали долее: импера­торы или предоставили торговлю ее естественному течению, или удовольствовались такими пошлинами, которые они могли налагать своей собственной властью.

Как только это затруднение было улажено, между обеими нациями был заключен формальный мирный договор. Усло­вия трактата, столь славного для империи и столь необходи­мого для Персии, заслуживают особого внимания, ввиду того что история Рима представляет нам чрезвычайно мало сде­лок подобного рода, ведь его войны большей частью оканчи­вались безусловным присоединением завоеванных стран или же велись против варваров, которым не было знакомо искусство письма.

I. Река Абора, или, как ее называет Ксенофонт, Аракс, бы­ла назначена границей между двумя монархиями. Эта ре­ка, берущая свое начало неподалеку от Тигра, принимала в себя в нескольких милях ниже Нисибина воды небольшой речки Мигдония, протекала под стенами Сингары и впадала в Евфрат при Цирцезии - пограничном городе, который был очень сильно укреплен благодаря заботам Диоклетиана. Месопотамия, которая была виной стольких войн, была ус­туплена империи, и персы отказались по мирному договору от всяких притязаний на эту обширную провинцию.

II. Они уступили римлянам пять провинций по ту сторону Тигра. Эти провинции уже по самому своему положению могли служить полезным оплотом, но их натуральная сила была вскоре еще увеличена искусством и военным знанием. Четыре из них, лежавшие к северу от реки, были мало изве­стны и незначительны своим объемом, а именно: Интилина, Забдицена, Арзанена и Моксоэна; но к востоку от Тигра им­перия приобрела обширную и гористую территорию Кардуэна, бывшую в древности отечеством тех кардухиев, которые в течение многих веков умели сохранить свою независимость посреди окружавших их азиатских деспотических монархий. Знаменитые десять тысяч греков проходили их страну после тяжелого семидневного отступления или, вернее, после се­мидневного сражения, и, по признанию их вождя, так пре­красно описавшего это отступление, они пострадали от стрел кардухиев гораздо более, чем от всех военных сил великого царя. Их потомки - курды, сохранившие лишь с небольшим изменением их имя и нравы, до сих пор пользуются свободой под номинальным верховенством турец­кого султана.

III. Само собой разумеется, что верный союзник римлян Тиридат был снова возведен на прародительский престол и что верховная власть императоров над Арменией была впол­не обеспечена трактатом. Пределы Армении были расшире­ны до крепости Синфы в Мидии, и это увеличение владений Тиридата было скорее актом справедливости, нежели актом великодушия. Из упомянутых уже провинций, лежавших по ту сторону Тигра, первые четыре были отторгнуты от Арме­нии парфянами, а когда римляне приобрели их по мирно­му договору, они потребовали от узурпаторов, чтобы они вознаградили их союзника уступкой обширной и плодород­ной Атропатены. Главный город этой провинции, занимав­ший почти такое же положение, как новейший Таврис, не­редко служил для Тиридата резиденцией, а так как он иногда назывался Экбатанами, то Тиридат стал строить там здания и укрепления по образцу великолепной столицы мидян.

IV. Иберия была бесплодная страна, и ее жители были гру­бы и свирепы, но они были привычны к войне и отделяли им­перию от варваров еще более свирепых и опасных. В их ру­ках находились узкие ущелья Кавказских гор, и от них зави­село, пропускать или не пропускать кочующие сарматские племена, когда жажда добычи внушала этим варварам жела­ние проникнуть в более богатые южные страны. Право на­значать царей Иберии, предоставленное персидским монар­хом римским императорам, способствовало упрочению рим­ского могущества в Азии. Восток пользовался полным спо­койствием в течение сорока лет, и мирный договор между двумя монархиями - соперницами строго соблюдался до са­мой смерти Тиридата; тогда владычество над древним миром перешло в руки нового поколения, руководившегося иными целями и иными страстями, и тогда внук Нарсе предпринял против государей из дома Константина продолжительную и достопамятную войну.

Таким образом, трудная задача спасения империи от тира­нов и от варваров была окончательно выполнена целым ря­дом иллирийских крестьян, возвысившихся до император­ского престола. Лишь только Диоклетиан вступил в двадца­тый год своего царствования, он отпраздновал эту достопа­мятную эру и успехи своего оружия блестящим триумфом. Только один Максимиан, в качестве ему равного по положению, разделил с ним славу этого дня. Два Цезаря сражались и побеждали, но достоинство их подвигов приписывалось, со­гласно строгим правилам того времени, благотворному вли­янию их отцов и императоров. Триумф Диоклетиана и Максимиана, быть может, был не так великолепен, как три­умфы Аврелиана и Проба, но он имел преимущества более блестящей славы и более блестящего счастья. Африка и Британия, Рейн, Дунай и Нил доставили свои трофеи для триум­фа, но самым лучшим его украшением была победа над пер­сами, сопровождавшаяся важными территориальными при­обретениями. Впереди императорской колесницы несли изображения рек, гор и провинций; а изображения пленных жен, сестер и детей великого царя доставляли тщеславной толпе новое для нее и приятное зрелище. Впрочем, в гла­зах потомства этот триумф замечателен еще другим, хотя и менее лестным, отличием. Это был последний триумф, ка­кой видели римляне. Вскоре после того императоры переста­ли побеждать и Рим перестал быть столицей империи.

Место, на котором был построен Рим, было освящено ста­ринными религиозными церемониями и воображаемыми чу­десами. Каждая часть города будто одушевлялась присутст­вием какого-нибудь бога или воспоминанием о каком-нибудь герое, а Капитолию было обещано господство над всем ми­ром. Римские уроженцы чувствовали на себе и сознавали влияние этой приятной иллюзии, которая досталась им от предков, укреплялась в них вместе с привычками детства и в некоторой мере поддерживалась в них убеждением в ее пол­итической пользе. Форма правления и местопребывание пра­вительственной власти были так тесно связаны между собой, что казалось невозможным изменить второе, не уничтожив первой. Но верховенство столицы мало-помалу уничтожа­лось обширностью завоеваний; провинции достигали одного с ней уровня, а побежденные народы приобретали название и привилегии римлян, не впитав в себя их местных привя­занностей. Тем не менее и некоторые остатки старой консти­туции, и сила привычки в течение долгого времени поддерживали достоинство Рима. Даже те императоры, которые по своему происхождению были африканцы или иллирийцы, уважали в усыновившей их стране средоточие своего могу­щества и центр своих обширных владений. Ход военных действий нередко требовал их присутствия на границах импе­рии, но Диоклетиан и Максимиан были первые римские мо­нархи, избравшие в мирное время своим постоянным место­пребыванием провинции, и хотя их образ действий, быть мо­жет, был внушен личными мотивами, его нетрудно было оп­равдать весьма вескими политическими соображениями. Двор западного императора пребывал большей частью в Ми­лане, потому что этот город, благодаря своему положению у подошвы Альп, был более Рима удобен для наблюдения за движением германских варваров. Милан скоро сравнялся ве­ликолепием с первоклассными городами империи; его дома были так же многочисленны и хорошо построены, а его жи­тели так же благовоспитанны и образованны. Цирк, театр, монетный двор, дворец, бани, носившие имя своего основа­теля Максимиана, портики, украшенные статуями, и двой­ной ряд городских стен - все это содействовало украшению новой столицы, которая, по-видимому, не много теряла даже от своей близости к Риму. Диоклетиан, желая, чтобы и его резиденция могла соперничать с Римом, употреблял свое свободное время и сокровища Востока на украшение города Никомедии, находившегося на границе между Европой и Азией, почти на одинаковом расстоянии и от Дуная и от Ев­фрата. По вкусу монарха и на деньги народа Никомедия до­стигла в несколько лет такого великолепия, которое, по-ви­димому, требовало вековых усилий, и уступала своим объе­мом и числом жителей только Риму, Александрии и Анти­охии. Жизнь Диоклетиана и Максимиана была очень дея­тельна, и большую ее часть они провели в лагерях или в про­должительных и частых походах; но всякий раз, как им представлялась возможность отдохнуть от бремени государ­ственных забот, они с удовольствием отправлялись в свои любимые резиденции - Никомедию и Милан. Очень сомни­тельно, посетил ли Диоклетиан хоть раз древнюю столицу империи до того дня, когда он праздновал там свой триумф на двадцатом году своего царствования. Даже по этому до­стопамятному случаю он пробыл там не более двух месяцев. Ему не нравилась своевольная фамильярность народа, и он с поспешностью покинул Рим за тринадцать дней до того, как он должен был явиться в сенате облаченным в отличия кон­сульского звания.