Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

Ливий об исламе14 Абу Джафар Мухаммад ат-Табари (838–923). Как и многие мусульманские писатели, он был персом, родившимся в Табаристане, к югу от Каспийского моря. После нескольких лет, проведенных в качестве бедного странствующего ученого в Аравии, Сирии и Египте, он обосновался в Багдаде в качестве юриста. В течение сорока лет он посвятил себя составлению огромной вселенской хроники «Анналы апостолов и царей» (Китаб ахбар ар-Русул валь-Мулук) — от сотворения мира до 913 года. То, что сохранилось, заполняет пятнадцать больших томов; нам говорят, что оригинал был в десять раз длиннее. Подобно Боссюэ, ат-Табари видел в каждом событии руку Бога и наполнил первые главы благочестивой чепухой: Бог «создал людей, чтобы испытать их»;15 Бог опустил на землю дом, построенный из рубинов, для обитания Адама, но когда Адам согрешил, Бог снова зачерпнул его.16 Ат-Табари следовал Библии в изложении истории евреев; принял рождение Христа от Девы Марии (Мария зачала Иисуса, потому что Гавриил дунул ей в рукав),17 и завершил первую часть вознесением Иисуса на небо. Вторая часть — гораздо более достойное выступление, в ней дается трезвая, временами яркая история Сасанидской Персии. Метод хронологический, описывающий события год за годом, и обычно традиционный — прослеживание повествования через одну или несколько цепочек хадисов до очевидца или современника происшествия. Достоинством этого метода является тщательное указание источников; но поскольку ат-Табари не предпринимает никаких попыток согласовать разнообразные традиции в единое и последовательное повествование, его история остается скорее горой промышленности, чем произведением искусства.

Аль-Масуди, величайший преемник ат-Табари, считал его величайшим предшественником аль-Масуди. Абу-ль-Хасан Али аль-Масуди, араб из Багдада, путешествовал по Сирии, Палестине, Аравии, Занзибару, Персии, Средней Азии, Индии и Цейлону; он утверждает, что даже достиг Китайского моря. Он собрал свои сведения в тридцатитомную энциклопедию, оказавшуюся слишком длинной даже для просторных ученых ислама; он опубликовал компендиум, также гигантский; наконец (947 г.) — возможно, понимая, что у его читателей меньше времени на чтение, чем у него на написание, — он привел свой труд к той форме, в которой он сохранился, и дал ему причудливое название «Луга золота и копи драгоценных камней». Аль-Масуди всесторонне изучил географию, биологию, историю, обычаи, религию, науку, философию и литературу всех стран от Китая до Франции; он был Плинием и Геродотом мусульманского мира. Он не сжимал свой материал до занудства, а писал порой с гениальной неторопливостью, не избегая время от времени забавных историй. Он был несколько скептичен в вопросах религии, но никогда не навязывал своих сомнений аудитории. В последний год своей жизни, в, он обобщил свои взгляды на науку, историю и философию в «Книге сведений», в которой предложил эволюцию «от минерала к растению, от растения к животному и от животного к человеку».18 Возможно, эти взгляды привлекли его к консерваторам Багдада; он был вынужден, по его словам, «покинуть город, где я родился и вырос». Он переехал в Каир, но оплакивал разлуку. «Таков характер нашего времени, — писал он, — разделять и рассеивать всех….. Бог делает нацию процветающей благодаря любви к очагу; привязанность к месту своего рождения — признак нравственной чистоты; неприятие разлуки с родовым очагом и домом — знак благородного рода».19 Он умер в Каире в 956 году, после десяти лет изгнания.

В своих лучших проявлениях эти историки превосходят всех по масштабам своего предприятия и интересам; они правильно сочетают географию и историю, и ничто человеческое им не чуждо; они намного превосходят современных историков христианства. Тем не менее они слишком затягивают себя политикой, войной и многословной риторикой; они редко ищут экономические, социальные и психологические причины событий; нам не хватает в их огромных томах чувства упорядоченного синтеза, и мы находим лишь сплетение несогласованных частей — наций, эпизодов и личностей. Они редко прибегают к добросовестному изучению источников и слишком благочестиво полагаются на цепочки традиций, в которых каждое звено — это возможная ошибка или обман; в результате их повествования иногда превращаются в детские сказки о знамениях, чудесах и мифах. Как многие христианские историки (за исключением Гиббона) могут писать средневековые истории, в которых вся исламская цивилизация является кратким придатком к крестовым походам, так и многие мусульманские историки сводят мировую историю до ислама к прекрасной подготовке к Мухаммеду. Но как западный ум может справедливо судить о восточном? Красота арабского языка блекнет в переводе, как цветок, оторванный от корней; а темы, заполняющие страницы мусульманских историков, увлекательные для их соотечественников, кажутся засушливыми и далекими от естественных интересов читателей-западников, не понимающих, как экономическая взаимозависимость народов зловеще требует взаимного изучения и понимания Востока и Запада.