самое можно сказать и о России: крестьянские романы 1850‐х гг. писались на фоне интенсивного развития реалистического психологического романа у Гончарова, Тургенева, Писемского, Достоевского 949.
Европейские формы сельского романа, эволюционируя параллельно с реалистическим романом и пересекаясь с ним, часто опирались на трансэпохальные жанровые модусы – пастораль и идиллию 950. Так устроены романы Жорж Санд «Жанна», «Маленькая Фадетта», «Чертово болото», «Франсуа-найденыш», «Волынщики». П. Альперс считает пасторальными романы Дж. Элиот «Адам Бид» и «Сайлес Марнер». По М. Паркинсону, жанровое определение сельского романа чуть шире, чем «крестьянский роман», и подразумевает, что протагонистами в таком типе романа могут быть работающие на земле люди любого социального происхождения и статуса, а их трудовые и досуговые привычки, т. е. габитус, сформированы жизнью в сельской местности 951. Кроме того, очень часто подтекст и цель сельского романа – отнюдь не в изображении реальной сельской жизни, а в критике городской цивилизации (обычно буржуазной) и линейной модели прогресса.
Поворотный момент в истории сельского романа в европейских литературах наступил тогда, когда авторы начали отказываться от открытого использования пасторали и идиллии для изображения простонародной жизни, вместо этого обращаясь к жанрам романа воспитания, адюльтерного романа, романа карьеры, бытового нравоописательного романа, мелодрамы. В некоторых случаях в результате подобных трансформаций рождались гибридные формы: пасторальный или идиллический модус уходил в подтекст, на периферию романа, который внешне мог быть облачен в фабулу о попытках сословной трансгрессии – переходе героя/героини из крестьян в другое сословие (например, «Странствующий подмастерье» Жорж Санд или «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» Харди). Другой возможной гибридной формой были романы о гибели старого патриархального уклада, сметенного под натиском городской жизни и модернизации (например, «Труженики моря» В. Гюго).
На таком компаративном жанровом фоне лучше видно, какие возможности выбора были у Григоровича, весьма, как известно, начитанного в европейской литературе. Его роман «Рыбаки» на уровне сюжета манифестирует обреченность традиционного сельского уклада жизни рыбаков в самом сердце Великороссии – на Оке. Иными словами, из спектра сюжетных вариантов автор предпочел «сельский роман», эксплуатирующий идиллический жанровый модус.
На уровне фабулы «Рыбаки» Григоровича представляют собой историю о распаде традиционной рыбацкой семьи 952: приемыш-сирота Гришка, пригретый семьей Глеба Савинова, становится источником ее разрушения. Сначала он влюбляет в себя невесту Вани Савинова Дуню (элементарный сюжет романа – «Соперники»), затем Ваня вместо него уходит в солдаты. Поскольку старшие сыновья Василий и Петр покидают отцовский дом ради собственного промысла, старый рыбак и его жена Анна остаются втроем с приемышем. Гришка создает семью (женится на Дуне), однако под развращающим влиянием ловеласа, пьяницы и мошенника – фабричного рабочего Захара – гробит свою семью, ускоряет смерть Глеба, а затем пропивает скопленные приемным отцом 100 рублей ассигнациями и почти все имущество. Гибель Гришки с определенного момента становится неотвратимой: он тонет при попытке бегства от станового. В финале романа вернувшийся со службы Ваня берет к себе Дуню и ее ребенка, однако восстановление былого крепкого хозяйства на Оке уже невозможно. Свободный и доходный рыбацкий промысел Савиновых безвозвратно ушел в прошлое.
На более обобщенном уровне сюжет о распаде традиционной, состоящей из нескольких поколений рыбацкой семьи Глеба Савинова аллегорически обозначает и распад традиционного патриархального уклада и промыслов под натиском капиталистического машинного производства на окрестных фабриках. Именно миткалевые фабрики изображены в романе как источник зла и социально вредных и опасных людей, подобных Захару 953. По сути, перед нами восходящая к Скотту и Бальзаку ситуация смены неконкурентоспособного уклада более прогрессивным: первый изображается с несомненной авторской симпатией, но он с неизбежностью должен стать маргинальным под натиском более современных, хотя и менее привлекательных исторических сил. Сфокусированность авторской симпатии, бытовой и психологической детализации на членах рыбацкой семьи придает роману Григоровича ощутимый жанровый флер идиллии. Идиллический хронотоп «Рыбаков» устроен так, что время действия отнесено на 15–20 лет в прошлое (конец 1830‐х) и тесно увязано с пространством: оно тоже отделено от внешнего мира – с одной стороны крутым берегом Оки, с другой – ее широкой водной гладью. Хозяйство Савинова, состоящее из избы и прилегающих построек, представлено в романе как отделенная от остального мира и похожая на крепость усадьба, в которой из поколения в поколения жили приокские рыбаки, сохраняя нетронутым свой уклад.
Идилличность «Рыбаков» проявляется и в выборе сословного статуса героев: семья Савинова – свободные крестьяне-рыбаки, а крепостное право в романе вообще ни разу не упоминается, как будто его вовсе не существует. Савинов нанимает работника Захара за деньги, т. е. выступает в роли платежеспособного собственника, которому для хозяйства необходимы рабочие руки. Таким образом, рыбаки, будучи традиционным объектом идиллических нарративов (от Феокрита до Гнедича), выступают в романе как носители и гаранты свободы, независимости, традиции, естественной жизни в симбиозе с природой. Отсюда и цикличность времени в романе. Один раз большая история вторгается в мир рыбаков – это упоминание о рекрутском наборе, якобы на очередную войну, но этот гул едва доходит до замкнутого мира и затрагивает его только тем, что Савинову приходится отдать в рекруты Ваню.
Замкнутый хронотоп и цикличность времени придают темпоральности романа ощутимую архаичность: внутри самого мира рыбаков нет ни источника развития, ни угрозы разрушения – она может исходить только извне. Разрушение идиллии в повествовании наступает в схватке с модерностью – капитализмом, который проникает и в столь отгороженный от городского мира природный уголок, как приокская долина. Построенные в округе в 1820–1830‐е гг. ткацкие фабрики изменили весь жизненный уклад местного населения и, хотя создали массу рабочих мест, с точки зрения автора романа, негативно отразились на быте и нравственности крестьян. Фабричный труд в концепции Григоровича приводит к физической и нравственной деградации Захара (которого в итоге сослали в Сибирь), а на судьбе приемыша Гришки сказывается негативно (кражи, пьянство, обман, семейное насилие), доведя до гибели. На символическом уровне важно и то, что, будучи сиротой, Гришка, в сущности, не имеет ресурсов и капитала выжить в сюжете романа: он не полностью впитал в себя рыбацкую трудовую этику, остается в семье Глеба чужим и легко поддается внешнему влиянию «выкормыша» фабрики Захара. Носителем традиции, которая позволяет выжить и продолжить отцовский промысел, становится младший и любимый сын Глеба Ваня, который, поступая в соответствии с каритативной христианской этикой, идет на 25-летнюю службу и, отслужив, т. е. отдав патриархальный долг царю и отечеству, возвращается в родной дом, где становится рыбаком, но уже на луговой части – в затопляемой пойме Оки, что может прочитываться как утрата исконного, передававшегося из поколения в поколение крепкого
