Для того чтобы покончить с прежними, во всех отношениях гибельными условиями жизни и обновить государственный организм, необходимо было прежде всего фактически успокоить страну и очистить почву от развалин, покрывавших ее везде со времени последней катастрофы. Цезарь исходил при этом из принципа примирения прежних партий, или, вернее сказать, — так как о действительном соглашении непримиримых принципов не может быть речи, — из того положения, что арена борьбы, на которой до тех пор боролись нобилитет и популяры, должна быть очищена обеими сторонами и что обе они должны сойтись на почве нового монархического строя. Поэтому прежде всего все застарелые распри республиканского прошлого сочтены были навсегда поконченными. В то время как Цезарь приказал снова восстановить статуи Суллы, разрушенные столичной чернью при известии о фарсальской битве, чем признал, что об этом великом человеке может судить лишь история, он отменил последние, еще бывшие в силе последствия его чрезвычайных распоряжений, возвратил из изгнания людей, высланных еще со времени подготовительной стадии смут Цинны и Сертория и возвратил детям лиц, лишенных Суллой прав, утраченное ими пассивное избирательное право. Точно так же были восстановлены в своих правах те, которые к последней катастрофе лишены были места в сенате или права гражданства по приговору цензоров или вследствие политического процесса, в особенности по обвинениям, основанным на исключительном законе 702 г. [52 г.]. Остались, как это и следовало, и впредь обесчещенными те, которые за деньги убивали проскрибированных и самый отважный кондотьер сенатской партии Милон был изъят из общей амнистии.
Гораздо труднее упорядочения этих дел, в сущности, уже отошедших в прошлое, было установление отношений к партиям, стоявшим в данную минуту друг против друга, к собственной демократической партии приверженцев Цезаря и к низверженной аристократии. Понятно, что приверженцы Цезаря еще менее были согласны с его образом действий после победы, чем аристократия, и не хотели отвечать на его призыв отречься от старых воззрений своей партии. Сам Цезарь, конечно, желал того же самого, о чем мечтал и Гай Гракх, но намерения цезарианцев не были более сходны со стремлениями друзей Гракха. Римская партия популяров все сильнее склонялась от реформы к революции, от революции к анархии, от анархии к войне против собственности; она чествовала память о временах террора и украшала могилу Катилины цветами и венками, как некогда делала это с могилой Гракхов; она стала под знамя Цезаря, лишь ожидая от него того, что не мог доставить ей Катилина. Когда же вскоре выяснилось, что Цезарь ни мало не расположен стать душеприказчиком Катилины, что неаккуратные должники могут от него ожидать в лучшем случае лишь облегчения платежей и смягчения судебного процесса, то громко раздался раздраженный вопрос: в чью же пользу одержала свою победу народная партия, разве не в пользу народа? И знатная и незнатная чернь этого сорта, преисполненная досады на неудачу политико-экономических сатурналий, начала заигрывать с помпеянцами, и затем, во время почти двухлетнего отсутствия Цезаря из Италии (с января 706 [48 г.] до осени 707 г. [47 г.]), затевала одну гражданскую войну за другой.
Претор Марк Целий Руф, хороший аристократ и плохой плательщик долгов, обладавший кое-какими способностями и большим образованием и в качестве резкого и ловкого оратора бывший до тех пор в сенате и на форуме одним из усерднейших борцов за Цезаря, внес, без всякого указания свыше, в народное собрание проект закона, который предоставлял должникам шестилетний мораторий без процентов, а когда ему воспрепятствовали в этом, представил другое предложение, которое уже прямо кассировало все претензии, основанные на займе или текущей плате за квартиру; после этого Цезарев сенат сместил его с должности. То была как раз пора перед фарсальской битвой, и в великой борьбе чаша весов, казалось, склонилась уже на сторону помпеянцев; Руф вошел в союз со старым сенаторским вождем уличных банд Милоном, и оба они затеяли контрреволюцию, которая выставила на своем знамени, с одной стороны, республиканскую конституцию, а с другой — кассацию всех денежных претензий и освобождение рабов. Милон оставил место своей ссылки, Массалию, и призвал к оружию в окрестностях Фурий помпеянцев и пастухов-рабов; Руф делал приготовления к тому, чтобы с помощью вооруженных рабов завладеть городом Капуей. Но последний план был открыт перед его выполнением и отражен капуанской гражданской милицией; Квинт Педий, вступивший в Фурийскую область с одним легионом, рассеял хозяйничавшую там шайку; гибель обоих вождей положила конец этому скандалу (706) [48 г.].
Несмотря на это, в следующий затем год (707) [47 г.] нашелся другой безумец, народный трибун Публий Долабелла, столь же задолжавший, но гораздо менее одаренный, чем его предшественник, чей законопроект о долговых претензиях и квартирной плате он снова внес на рассмотрение и опять начал со своим коллегой Луцием Требеллием (уже в последний раз) демагогическую войну. Немало было жарких схваток между вооруженными шайками обеих сторон, и много было уличного шума, пока, наконец, главнокомандующий в Италии Марк Антоний не прибегнул к военной силе, а вскоре после этого возвращение Цезаря с Востока совершенно положило конец этому безумному предприятию. Цезарь так мало придавал значения этим безрассудным попыткам подогреть катилинарские проекты, что сам терпел присутствие Долабеллы в Италии и даже спустя несколько времени снова стал оказывать ему милость. Против такого сброда, которому нет дела ни до каких политических вопросов, но которого занимает единственно борьба против собственности, достаточно, как и против разбойничьих шаек, уже самого существования сильного правительства; и Цезарь был слишком велик и слишком благоразумен, для того чтобы спекулировать на том страхе, которым трусливые люди в Италии были проникнуты перед этими коммунистами того времени, и чтобы приобрести, таким образом, своей монархии ложную популярность.
Если Цезарь, таким образом, мог предоставить и предоставил прежнюю демократическую партию процессу разложения, уже достигшему крайнего предела, то, напротив, по отношению к гораздо более жизнеспособной бывшей аристократической партии он должен был, искусно сочетая репрессивные меры с предупредительной ласковостью, не прямо добиться развала (это могло бы сделать лишь время), но подготовить его и начать… Из естественного чувства приличия Цезарь не захотел еще более раздражать разбитую партию пустыми оскорблениями и не праздновал своего триумфа над побежденными согражданами 83 . Он часто и всегда с уважением упоминал о Помпее и при восстановлении здания сената снова велел воздвигнуть на месте, избранном для этого еще прежде, статую Помпея, ниспровергнутую народом. Политические преследования Цезарь после своей победы старался свести к возможному минимуму. По поводу многочисленных сношений, которые конституционная партия имела с номинальными цезарианцами, не было произведено следствия; Цезарь, не читая, бросил в огонь целые кипы бумаг, найденных в неприятельских главных квартирах при Фарсале и Тапсе, и избавил себя и страну от политических процессов против лиц, подозреваемых в государственной измене. Далее, остались ненаказанными все рядовые солдаты, последовавшие на борьбу против Цезаря за своими римскими или провинциальными офицерами. Исключение было сделано только относительно тех римских граждан, которые поступили на службу к нумидийскому царю Юбе; их имущество было конфисковано в наказание за государственную измену. Офицерам побежденной партии Цезарь также даровал неограниченное помилование еще до окончания испанского похода 705 г. [49 г.]; однако он вскоре убедился в том, что в этом случае зашел слишком далеко и что устранение по крайней мере вожаков было неизбежно. С той поры он принял за правило, что тот, кто служил в качестве офицера в неприятельском войске после илердской капитуляции или заседал в сенате у врагов, терял свое состояние и свои политические права в случае, если доживал до конца борьбы, и изгонялся навсегда из Италии; имущество же тех, которые не дожили до конца борьбы, во всяком случае, доставалось государству. Те же лица, которые уже были раз помилованы Цезарем и опять попадались в неприятельских рядах, подвергались смертной казни. Постановления эти смягчались, однако, в значительной степени на практике. Смертные приговоры приведены были в действительности в исполнение лишь над немногими из многочисленных рецидивистов. При конфискации имущества павших не только выплачивались, что было справедливо, все числившиеся за ними долги, и вдовам их возвращалось принесенное ими с собой приданое, но даже детям умерших оставлялась часть отцовского состояния. Из тех же, наконец, которых на основании изложенного выше порядка постигало изгнание и конфискация имущества, немалое число было немедленно помиловано или же (как было, например, с африканскими крупными торговцами, насильно завербованными в число членов сената в Утике) они отделывались денежными пенями. Но и остальным, почти без исключения, возвращались свобода и имущество, если только они скрепя сердце обращались к Цезарю с просьбой об этом; иным, не хотевшим сделать этого, как, например, консуляру Марку Марцеллу, помилование даровано было и без просьбы, и, наконец, в 710 г. [44 г.] была дана общая амнистия всем, еще не возвращенным на родину.
