часто утверждается? Разумеется, историки экономики зачастую изображают германские финансы военного времени в не самом лестном свете, подчеркивая “заоблачную” инфляцию
{1653}. Правительство они винят в том, что оно недостаточно сильно повышало прямые налоги и слишком полагалось на способствующие инфляции формы заимствования
{1654}. Даже Тео Балдерстон в своей блестящей работе, посвященной сравнению британских и германских финансов, обсуждает неспособность Германии контролировать инфляцию. При этом он убедительно доказывает, что доля государственных расходов военного времени, которые Германия покрывала за счет налогов, на деле была немногим меньше, чем у Великобритании. Слабость Германии он видит в другом, не столь очевидном обстоятельстве. По его мнению, способность германских финансовых рынков обеспечивать правительство краткосрочными займами была относительно невысока. В результате денежная масса в Германии нарастала намного быстрее, чем в Великобритании
{1655}. Наличие избыточной денежной массы постоянно пытаются увязать с предполагаемой неэффективностью германской администрации, о которой говорилось в предыдущей главе. Подавленная инфляция, сдерживавшаяся только контролем над ценами, привела к появлению черного рынка. Как утверждается, это усугубило и без того существовавшую проблему с распределением ресурсов и отрицательно сказалось на германской экономике в целом.
По этой версии, история германских финансов во время войны выглядит прискорбно. Война оказалась дороже, чем полагали даже самые убежденные пессимисты. С учетом муниципальных и социальных расходов расходы на общественные и государственные нужды, составлявшие до войны 18 % от чистого национального продукта, в 1917 году доросли до 76 % {1656}. Только часть этих расходов покрывалась налогами {1657}. Правительство не могло повысить прямое налогообложение, что свидетельствовало о политической мощи бизнеса — ведь именно он (и особенно его промышленность) больше всего зарабатывал на войне. Характерно, насколько активно предприниматели сопротивлялись введению в июне 1916 года налога с оборота (Umsatzsteuer) с фиксированной ставкой, взимавшегося с любой предпринимательской деятельности. В итоге большая часть расходов покрывалась займами. А так как возможности Германии привлекать средства из-за рубежа были крайне ограничены, основная часть этого бремени легла на германский рынок капитала. Однако дефицит государственного сектора продолжал нарастать, и в конце концов объем долга превысил готовность общества предоставлять правительству долгосрочные займы. К ноябрю 1918 года текущая задолженность рейха достигла 51,2 миллиарда марок, что составляло 34 % от его совокупной задолженности {1658}. Высокий уровень государственного заимствования, в свою очередь, привел к быстрому росту денежной массы. Рейхсбанк 31 июля 1914 года незаконно приостановил расчеты наличными. Постановление от 4 августа модифицировало резервное правило Рейхсбанка, что дало возможность наращивать денежную массу практически неограниченно {1659}. После этого количество наличных в обращении стало расти в среднем по 38 % в год {1660}. Это, в свою очередь, приводило к инфляции, хотя, благодаря контролю над ценами, она была меньше, чем можно было ожидать {1661}. При этом ценовой контроль деформировал рынок, создавая искусственные ценовые разрывы {1662}, приводя к развитию черного рынка товаров, пользовавшихся спросом, и усиливая дефицит на официальном рынке {1663}. Этот растущий навес из нереализованной покупательной способности разрушал экономическую эффективность, подталкивая Германию к внутреннему коллапсу и поражению.
Оборотная сторона этого подхода предполагает, что победу Англии обеспечило именно британское превосходство в финансовой сфере. Разумеется, так считал Ллойд Джордж. Будучи в начале войны министром финансов, он столкнулся с чудовищной паникой, когда, как мы видели, акцептные дома едва не рухнули, а расчетные банки попытались заставить Банк Англии полностью отменить конвертируемость в золото (что позволило бы им предоставлять клиентам ликвидность по ставке ниже ставки банка). Решение ввести мораторий и продленные банковские каникулы спасло акцептные дома, однако, несмотря на все призывы расчетных банков, Казначейство и Банк Англии предпочли сохранить сложившуюся после 1844 года ситуацию и всеми силами избегать отказа от конвертируемости. В итоге был достигнут компромисс — конвертируемость сохранилась, но банк снизил ставку еще на один процентный пункт. Еще спустя неделю акцептный рынок с облегчением встретил решение Банка об учете векселей, акцептованных до 4 августа по новой, сниженной ставке. Это был успех, который стал для Ллойд Джорджа гигантским поводом для гордости.
Как и в 1909 году, когда Сити обещал, что принятие народного бюджета приведет к экономическому краху, Ллойд Джордж снова сумел одержать верх над банкирами. Это взрастило в нем невероятное самомнение, очень заметное в той знаменитой речи, которую он через несколько недель произнес в Куинс-Холле: “Есть ли у вас с собой пятифунтовые банкноты? (Смех и аплодисменты.) …Если их поджечь, они сгорят, ведь это просто клочки бумаг… Из чего они сделаны? Из тряпок… Чего они стоят? За ними весь кредит Британской империи! (Громкие аплодисменты.)” {1664} Предполагалось, что весь кредит империи должен гарантировать победу. “Я думаю, — заявил Ллойд Джордж в том же сентябре другой аудитории, — что деньги будут значить намного больше, чем мы можем сейчас представить” {1665}. Даже Кейнс, который потом станет в этом вопросе одним из главных пессимистов, в начале войны испытывал такой же оптимизм. В январе 1915 года он заверял своих друзей Леонарда и Вирджинию Вульф: “Мы обречены победить, причем с блеском, раз уж мы в последний момент приложили к решению этой проблемы весь наш разум, — он имел в виду свой разум, — и все наши богатства” {1666}.
Тут мы сталкиваемся с хорошо знакомой нам проблемой. Если германские финансы были в таком скверном состоянии, почему же державы Антанты так долго не могли выиграть эту войну, даже при поддержке великолепной британской финансовой системы?
Самым поразительным в Первой мировой войне в ее финансовом аспекте было то, что выиграть ее стоило примерно вдвое дороже, чем проиграть. Исследователи неоднократно пытались подсчитать, сколько война стоила воюющим сторонам в долларовом выражении. Так, по одной из версий, совокупные “военные расходы” (то есть превышение государственных расходов над довоенной “нормой”) у союзников — Франции, Великобритании, Британской империи, Италии, России, Соединенных Штатов, Бельгии, Греции, Японии, Португалии, Румынии и Сербии — составляли 147 миллиардов долларов, а у Центральных держав — Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии — 61,5 миллиарда долларов {1667}. Согласно другой оценке, речь идет о 140 и 83 миллиардах долларов {1668}. Мои собственные грубые подсчеты, приведенные в таблице 36, показывают, что этот порядок сумм приблизительно соответствует действительности: Великобритания потратила на войну 45 миллиардов долларов, что примерно в полтора раза больше, чем потратила Германия (32 миллиарда долларов) {1669}.
Таблица 36. Государственные расходы в 1914–1918 гг. (млн долл.)
прим.
