При подсчетах касательно России учтены: за 1914 год — данные за пять последних месяцев, за 1917 год — за восемь месяцев. В случае Италии и США расчеты сделаны исходя из того, что финансовый год заканчивается 30 июня, в остальных случаях — 31 марта. Суммы исчислены исходя из соответствующего среднего обменного курс доллара.
источники: Balderston, War Finance, p. 225; Bankers Trust Company, French Public Finance, pp. 119–123; Apostol, Bernatzky and Michelson, Russian Public Finance, p. 217.
Германия привлекала необходимые ей огромные суммы в основном за счет займов, однако в этом она не отличалась от других воюющих сторон. Как демонстрирует Балдерстон, если прибавить к бюджету рейха бюджеты земель — что необходимо делать при сравнении Германии с нефедеративными странами вроде Великобритании, Франции и России, — расхождения, на которые ссылаются Кнаус и его единомышленники, заметно уменьшаются {1670}. Германия во время войны покрывала налогами только 16–18 % расходов, однако в этом смысле она ненамного уступала Англии (23–26 %). Британская налоговая политика также не была заметно прогрессивнее германской: реальная ставка подоходного налога во время войны росла примерно одинаково для высоких и средних доходов, а налог на сверхприбыль в Британии платили только предприятия (в Германии он взимался и с физических лиц) {1671}. В среднем прямыми налогами покрывались 13,9 % германских расходов военного времени. В Англии этот показатель составлял 18,2 % — разница не такая уж большая {1672}. Более того, на фоне французской, итальянской и российской налоговой политики германская выглядит вполне прилично. В Пруссии, как и в большинстве крупных германских земель, подоходный налог взимался еще до войны, а во Франции закон о нем был принят накануне войны, но до 1916 года он не взимался, да и потом приносил в казну относительно мало {1673}. Французский налог на военную прибыль также был сравнительно легким, и его было нетрудно избежать {1674}. В среднем французы покрывали прямыми налогами всего 3,7 % от совокупных расходов военного времени, то есть уступали по этому показателю даже итальянцам (5,7 %) {1675}. Аналогично иллюзорный характер германского угольного налога 1917 года (большая часть которого фактически выплачивалась из чрезвычайного бюджета рейха) выглядел мелочью по сравнению с хаосом в российских налогах военного времени. Как мы видели, одним из главных источников дохода для царского режима была винная монополия, однако на время войны правительство запретило торговлю спиртным. В результате денег стало меньше, но население меньше пить не начало. Подоходный налог и налог на сверхприбыль, введенные в 1916 году, принесли в общей сложности 186 миллионов рублей: “сумму, которой не хватило бы и на неделю войны” {1676}. Короче говоря, огромный бюджетный дефицит был обычным делом для всех воюющих сторон, что приводило к росту их национального долга (см. табл. 37).
Таблица 37. Дефицит государственного бюджета некоторых стран в виде доли их расходов, 1914–1918 гг. (%)
источники: Eichengreen, Golden Fetters, p. 75; Mitchell, European Historical Statistics, pp. 376–380, Morgan, E. Studies in British Financial Policies, p. 41; Apostol, Bernatzky and Michelson, Russian Public Finance, p. 220.
При этом поражает не тот факт, что германский дефицит был немного выше по сравнению с тратами держав Антанты, а то, насколько больше державам Антанты приходилось занимать в абсолютных цифрах. Таблица 38 демонстрирует, что в номинальном выражении французский национальный долг увеличился между 1914 и 1918 годами впятеро, германский (с учетом как долга рейха, так и долгов земель) — в 8 раз, а британский — в 11 раз. У Италии национальный долг вырос в 5 раз, а у Соединенных Штатов — в 12 раз. В период с августа 1914 года по октябрь 1917 года российский долг вырос вчетверо {1677}. Впрочем, этим цифрам не стоит безоглядно доверять — отчасти потому, что некоторые страны (например, США) начали войну с относительно небольшим долгом, а отчасти потому, что некоторые долги были номинированы в относительно слабых валютах. Поэтому внизу таблицы я пересчитал увеличение национального долга к концу войны в долларовом выражении. Это показывает, что реальный рост национального долга у Германии был в два с лишним раза меньше, чем у Британии.
Таблица 38. Государственный долг некоторых стран (млн единиц национальной валюты) в 1914–1919 гг.
прим. Французские показатели приведены на 1 января каждого года, германские и английские — на 31 марта, итальянские и американские — на 30 июня. Долларовый эквивалент рассчитан исходя из соответствующих ежемесячных курсов.
Источники: Balderston, War Finance, p. 227; Schremmer, Taxation and Public Finance, p. 470; Bankers Trust Company, French Public Finance, p. 139.
Соответственно, все участвовавшие в войне державы сильно зависели от готовности своих граждан одалживать им деньги на ведение войны, покупая облигации военного займа. Как мы видели, поддержание этой готовности было одной из главных задач военной пропаганды. У германского плаката, обсуждавшегося в главе 8, были свои аналоги в каждой из воюющих стран. Достаточно вспомнить титры из британского военного фильма “За империю!” — они очень показательны:
Каждый дредноут стоит два миллиона фунтов, но мы должны победить — несмотря ни на какие затраты.
Нужны три вещи — деньги, люди, боеприпасы.
Есть только два варианта: отдать свои деньги или отдать свою кровь.
Плевать на издержки, мы должны выиграть эту войну {1678}.
Министр финансов США Уильям Гиббс Макэду, как известно, провозгласил в 1917 году: “Человек, который не может одолжить своему правительству 1,25 доллара под 4 % [годовых], не имеет права быть американским гражданином” {1679}. При этом большой разницы между облигациями военного займа в разных странах не было. В Великобритании “Военных займов” было три — в 1914, 1915 и 1917 годах, плюс “Заем победы” в 1919 году {1680}. Во Франции было четыре “Займа национальной обороны” {1681}. В России при царе было размещено шесть выпусков облигаций военного займа, а Временное правительство дополнительно провело “Заем свободы” {1682}. США, агитируя своих граждан вкладывать средства в облигации, использовали то же название. Германия провела девять займов — больше, чем страны Антанты, — но это не означает, что ее займы были намного менее успешными {1683}. В каждой из стран по мере хода войны вкладчиков приходилось соблазнять небольшим повышением доходности — особенно если дела на фронте шли плохо: в качестве примера приведем спад подписки на облигации во Франции в конце 1917 года {1684}. Германская система, дававшая возможность использовать облигации военного займа
