покидать ее ряды. Иногда подобный шаг сопровождался публичными заявлениями, но чаще такие решения осуществлялись молча. В 1988 г. число коммунистов ощутимо уменьшилось, тогда как число членов «неформальных организаций» (особенно народных фронтов) продолжало расти. В прибалтийских республиках происходила смена элит. Те, кто оставался лояльным коммунистом, были вынуждены униженно наблюдать, что их «всезнающая и всемогущая партия» становится второстепенной организацией и что ее претензии на то, чтобы высказываться от имени «масс», выглядят все более пустыми. Без прямой поддержки милиции, армии и спецслужб партии приходилось трудно, и в конце концов она раскололась на две фракции — консервативную и реформистскую. Первая из них продолжала призывать Москву к насильственным действиям, тогда как последняя искала способы выжить в окружении тысяч политически активных граждан, чьи публично заявленные цели состояли теперь в спасении нации, а не в том, чтобы найти лучшие пути построения социализма.
В восточноевропейских странах социалистического содружества события 1989 г. ознаменовали конец так называемой брежневской доктрины — права СССР «спасать» коммунистические режимы, используя военную силу. Компартии этих стран узнали из Москвы, что теперь они предоставлены сами себе и советские танки не въедут, как в прежние времена, в Варшаву, Прагу или Будапешт, чтобы помочь восстановить однопартийную систему. Таким образом, к концу 1989 г. доминирование компартии в этих странах закончилось, уступив место многопартийной системе (в большинстве случаев бескровно, и только в Румынии такая смена сопровождалась кровопролитием). К началу 1990 г. главный вопрос для республик Прибалтики состоял в том, надо ли следовать указаниям, получаемым из Москвы, или же считаться «мятежными» частями «единой и неделимой» супердержавы. Общественное мнение в Прибалтике находилось в стадии перехода от призывов к республиканской автономии к требованиям восстановления государственной независимости, чего не предвидели сторонники перестройки. В январе 1990 г. Литву посетил Михаил Горбачев и в непринужденной манере попытался убедить литовцев, что им выгоднее (по крайней мере, экономически) оставаться частью СССР. Этот визит ничего не изменил, а только подчеркнул, насколько глубоко московское партийное руководство не понимало динамики роста прибалтийского национализма.
Весной 1990 г. выборы в Верховные советы всех трех республик показали хотя и незначительное, но явное преимущество сторонников независимости. В Литве вновь избранный Верховный совет потребовал немедленной независимости (11 марта). В Эстонии и Латвии вновь избранные Советы также заявили (Эстония — 30 марта, а Латвия — 8 мая) о стремлении к независимости, но эти страны выступали за продолжительный период, во время которого следовало выработать оптимальную технологию перехода. Со стороны Москвы стали поступать декларации о том, что требовалось с конституционной точки зрения от союзной республики, желающей выйти из состава СССР. Эти «правила» предусматривали серию мер, делающих задачу фактически невыполнимой. Возникший таким образом тупик дал противникам независимости республик Прибалтики возможность заявлять, что новые, законно избранные Верховные советы предлагают теперь незаконные меры. Они утверждали, что присоединение республик Прибалтики в 1940 г. произошло по «воле народа», выраженной в действиях «народных парламентов», избранных в том же году, и, соответственно, нынешние Верховные советы действуют противозаконно. Сторонники независимости возражали, что сами выборы «народных парламентов» 1940 г. (почти полвека назад) были незаконными, поскольку к голосованию был допущен лишь строго определенный список. Дебаты по этому вопросу сосредоточивались на юридических вопросах, как если бы все участвующие были непоколебимо уверены в том, что законность в итоге восторжествует.
Несмотря на то что реальная власть оставалась в руках Москвы, летом и осенью 1990 г. во всех трех республиках росло стремление к независимости. Теперь на правительственные должности назначались люди, лояльные Верховным советам, сменяя поддерживавших партию. Те, кто продолжал оставаться в рядах партии, были вынуждены обозначить свою лояльность либо тому крылу партии, которое теперь ориентировалось на Верховные советы, либо их противникам, по-прежнему придерживающимся «линии Москвы». Подобный раскол уже произошел в литовской партии после декабря 1989 г.; в Эстонии и Латвии это случилось в 1990 г. Последовавшие одно за другим обсуждения (научные или приближенные к таковым) демонстрировали, что пребывание в составе СССР нанесло вред титульным нациям республик Прибалтики (эстонцам, латышам и литовцам), а также природной среде и экономике этих республик. Контраргументы, указывавшие на выгоды, которые обеспечивала принадлежность к более крупной экономической структуре, снабжавшей Прибалтику энергетическими ресурсами и распределявшей ее продукцию, оставались без внимания.
Во всех трех республиках центром стремления к независимости оставались вновь выбранные Верховные советы; эти органы все больше считались переходными, действующими до того момента, когда в условиях полной независимости пройдут настоящие парламентские выборы. Национальные активисты — избранные в качестве кандидатов от народных фронтов — были разнородной группой, включавшей в том числе множество бывших высокопоставленных партийных чиновников, теперь сделавших ставку на национальные силы. Это вызвало определенные разногласия среди сторонников национальной независимости, не входивших в новую элиту и полагавших, что истинно законное новое правительство должно состоять лишь из тех, кто не запятнал себя членством в коммунистической партии, а также включать пострадавших от репрессий советского периода. Негодование и чувство обиды возросло еще до того, как независимость была достигнута. Были предложены механизмы «чистки», но реализованы только некоторые из них, направленные против КГБ. Крайне правые национальные активисты, оказавшиеся в определенном смысле маргинализованными, продолжали подозрительно относиться к новой элите. Некоторые считали, что все движение народных фронтов в действительности было запланировано Москвой и спонсировалось местными органами государственной безопасности. На другом краю политического спектра находились представители Интернационального фронта, выступавшие за немедленное введение чрезвычайного положения: по их мнению, Горбачев должен был объявить военное положение и арестовать активистов движения за независимость, включая депутатов Верховных советов. Военные же (то есть Прибалтийский военный округ в Риге) молчали, поддерживая контакт с Верховными советами, наблюдая за событиями и ожидая приказов из Москвы.
К началу 1991 г. восточноевропейские страны уверенно освобождались от коммунистических режимов, и одна из них — Югославия оказалась ввергнутой в гражданскую войну. Некоторые из республик СССР последовали примеру Прибалтики и искали способы освободиться от власти Москвы, что часто приводило к жесткой конфронтации между властями и сепаратистами. В январе 1991 г. в Прибалтике также произошло несколько вспышек насилия: в Вильнюсе попытка вооруженных сил захватить центральную телевизионную башню привела к гибели 12 гражданских лиц, а в Риге события в Вильнюсе вызвали массовое стремление гражданского населения защитить свою независимость; сотни людей создали «живые барьеры» вокруг основных правительственных зданий. В конце января в столице Латвии четверо гражданских лиц были убиты в перестрелке с ОМОНом. Эти инциденты тут же транслировались средствами массовой информации по всему миру, хотя московское правительство отрицало их, демонстрируя плохо налаженные коммуникации и способствуя расколу местных властей. Лояльные Москве группировки в республиках Прибалтики продолжали считать, что текущая ситуация ведет к
