После смерти восьмидесятилетнего Павла IV один из современников воскликнул: «Пусть Господь пошлет нам другого папу, доброжелательного к евреям, который бы залечил наши язвы…» Но каковы бы ни были отныне папы, судьба евреев оказалась предопределена. Пий V изгнал их из всех городов папского государства, за исключением Рима и Анконы; Григорий ХШ ввел «predica coattiva» – обязательное еженедельное посещение проповедей, во время которой невнимательных слушателей наказывали палками; и даже Сикст V, правивший в конце XVI века, который был доброжелательно настроен к евреям и окружал себя еврейскими советниками, почти ничего не изменил в их новом положении.
Важным аспектом этого режима были усилия, направленные на обращение евреев. Помимо «predica coattiva», чье угнетающее воздействие легко представляемо, были приняты и более практические меры: премия в сто экю новообращенным, покровительство над ними иерархов церкви или даже самого папы, обеспечивание безопасности неофитов, которым запрещалось посещать гетто и навещать евреев. Нужно также сказать, что римская инквизиция проявляла известное уважение к тайне свободы выбора, так что иногда она отсылала обратно в гетто детей, которых побочные родственники или другие благонамеренные лица хотели крестить. Наряду с этим, инквизиция иногда сжигала некоторых обращенных, которые возвращались к прежней вере, и даже некоторых монахов, которые собирались обратиться в иудаизм, но это случалось чрезвычайно редко. Короче говоря, за год в среднем обращалось около пятнадцати евреев. В гетто насчитывалось около трех тысяч обитателей, так что подобная пропорция, видимо, не угрожала существованию гетто в качестве примера, но свидетельствовала о тайной привлекательности милосердия и заботы понтификов. Определенное число евреев из провинции, как итальянских, так и иностранных, прибывали в Рим, чтобы там принять крещение, некоторые там и оставались, так что в результате они образовали свой собственный квартал недалеко от гетто. В 1724 году один свидетель, который, без сомнения, сильно преувеличивал, оценивал их число в пять тысяч человек, «проживавших на пяти или шести улочках, которые не были огорожены стеной». Многие видные римские фамилии и целый ряд знаменитых прелатов вышли из этой среды – «благоухающие розы, расцветшие среди колючек этого народа», по принятому в ту эпоху выражению.
В течение более трех веков римские евреи прозябали за стенами гетто; вплоть до 1648 года около пяти десятков семейств могли заниматься ремеслом заимодавца, но Иннокентий XI отозвал их концессии. В результате, этот источник доходов иссяк, а сама община, «университет» евреев, обремененная долгами, в конце концов была объявлена банкротом. В качестве неплатежеспособного должника она попала под непосредственное управление апостольской курии, своего основного кредитора, чьи финансы также оказались в крайне запутанном состоянии. Нищета гетто причиняла папскому правительству много забот. Один из богословов, у которого спросили, что он думает по поводу закрытия ссудных касс, ответил, что по его мнению следовало бы разрешить евреям иметь другие занятия. Он писал: «Пусть им разрешат заниматься другими ремеслами и промыслами, как это происходит во Флоренции и других местах, и что запрещено им здесь законами, принятыми людьми, т. е. произвольными законами, в то время как божественный закон о запрещении ростовщичества – это безусловный закон…»
Но склоняясь перед божественным законом, ни Иннокентий XI, ни его преемники не подумали о том, чтобы отменить человеческие законы, о которых шла речь. Подержанная одежда и старье были единственными разрешенными в гетто занятиями, и стали его главной экономической базой. Еврейские старьевщики с утра до вечера обходили улицы вечного города, испуская свои призывы (аэо!); в гетто портные и швеи чинили одежду и матрасы с общепризнанной сноровкой, после чего приведенные в более или менее приличное состояние эти разнообразные товары возвращались в торговый оборот.
Врач Рамаццини, написавший в 1700 году замечательный трактат о профессиональных болезнях «О средствах от болезней», посвятил специальную главу своей книги болезням гетто. Этот первооткрыватель писал: «Напрасно считается, что зловоние – это природная хроническая черта евреев. Тот запах, который распространяют бедняки из их числа, вызван теснотой их жилищ и бедностью… Их жены и дочери зарабатывают на жизнь с иголкой в руках. Они не умеют ни прясть, ни чесать шерсть, ни ткать, не владеют ни одним из искусств Минервы, кроме шитья. Они столь искусно владеют этим ремеслом, что они шьют куртки из сукна, шелка и любой другой ткани так, что не видно швов. В Риме это искусство называется rinacciare. Они изготавливают для молодых людей одежду из многих кусков, сшитых вместе, и живут этим мастерством. Эта работа требует большого напряжения зрения; еврейки занимаются этим днем и ночью, при слабом свете свечи. Помимо болей, вызванных сидячим образом жизни, у них постепенно ослабевало зрение, так что к сорока годам они становились косоглазыми и близорукими… Мужчины, занятые весь день в своих лавках, или сидят за шитьем, или стоят в ожидании покупателя, чтобы продать свое тряпье. Почти все они худосочны, меланхоличны, безобразны на вид, часто страдают чесоткой…»
Сбор и реставрация остатков гардероба жителей Рима стали основным источником средств существования гетто, в котором обитали три или четыре процента населения города, Следует иметь в виду, что речь идет о самом богатом городе мира, чье гетто было самым убогим в мире. К этому можно добавить некоторые другие возможности, такие как предоставление ночлега папским солдатам, подготовка дворцов для проезжих иностранных вельмож, а для самых смелых – контрабанда. К тому же величина арендной платы стала фиксированной с конца XVI века, а выселение еврейских арендаторов было запрещено христианским домовладельцам. В результате произошел головокружительный рост «входных дверей». Держатели арендных договоров в этих разваливающихся домах, получающие выгоду из этих муравейников, превратились в настоящих плутократов гетто.
Само же гетто в глазах проезжих иностранцев стадо одной из туристических достопримечательностей вечного города, которую следовало непременно посетить. Монтень побывал в гетто в 1581 году, он присутствовал на церемонии обрезания, «самой древней религиозной церемонии, известной людям», присутствовал на обязательной проповеди, которую вел один «отрекшийся раввин» (см. его «Путевой дневник»), но как осторожный человек, к тому же сын маррана, воздерживался от комментариев. В конце XVII века Франсуа Десен описывал гетто в следующих ярких выражениях: «Еврейский квартал называется Ilghetto. Он окружен стенами с воротами, запирающимися на ночь, чтобы этот вероломный народ не имел никаких контактов с христианами. Поскольку они не могут жить в других местах или расширить площадь своего квартала, и поскольку они столь многочисленны, ибо этот сброд размножается с огромной скоростью, это приводит к тому, что несколько семей живут в одной комнате, отчего по всему кварталу распространяется постоянная невыносимая вонь…»
Сто лет спустя шевалье Дюпати отмечал такую же нищету, но в качестве истинного сына Века Просвещения, он сделал совсем иные выводы: «Известно, что римские евреи пребывают в самой ужасной нищете; их нищета одним краем касается обращения, а другим смерти. Странная вещь! Евреев преследуют, чтобы заставить их принять христианство ради его роста; но если эти преследования увенчаются успехом, христианство будет разрушено. Христианская вера нуждается в еврейском неверии. Спрашивают: когда же евреи обратятся в христианство? Я спрашиваю: когда христиане обратятся к терпимости?» Однако преобладающий вывод любопытствующих французов, посещавших гетто, может быть обобщен в лаконичном резюме президента де Бросса: «Еврейский квартал – это архимерзость…» (Шарль де Бросс (1709-1777), французский писатель и ученый, один из президентов бургундского парламента, описавший в письмах свое путешествие по Италии,- прим. ред.).).
Нет сомнений в том, что подобные впечатления усиливались благодаря преднамеренным стараниям церковных властей, стремившихся подчеркнуть нищету и унижение евреев. Если во все времена почести, которые католики должны были оказывать наместнику Христа, усиливались грандиозными мизансценами, то к евреям предъявлялись особые требования. Урбан VIII (1623-1644) запретил евреям целовать свою ногу, вместо этого они должны были целовать то место, куда он опускал свою пяту. Климент IX в 1668 году оказал им милость, отменив шествие евреев во время карнавала, столь дорогое римским сердцам, заменив его ежегодной податью, которую они должны были платить хранителю вечного города. Он ставил свою ногу на затылок распростертого на земле представителя еврейской общины и отпускал его, восклицая: «Идите!» (Andate). Униженные послания евреев гетто римскому понтифику превосходили в своем раболепии все, что могли изобрести стилисты других европейских дворов.
