Мне же запомнилось другое. В комнату вошел невысокий худенький мальчик с большими грустными глазами, в которых запечатлелась вся мировая скорбь. Но особенно запомнилось – большой чемодан или сак, перевязанный ремнями, под которые были засунуты бурки, в которых маленький Иосик должен был ходить в холодную московскую зиму. Я не помню эпизода с пивом, а он с бурками.
Но так ли важно, какие детали сохранила нам память о начале нашего знакомства. Гораздо важнее то, что вся наша жизнь прошла, так или иначе, но рядом. Я просто все делал немного раньше. На два года раньше родился, на два года раньше начал учится в университете. Мы оба попали в Академию имени Жуковского. Только я, как окончивший полный курс университета учился в Академии всего лишь один год, а Ворович все три. Точно также я раньше защитил кандидатскую диссертацию и получил степень кандидита технических наук, как и он. На два года раньше я защитил и докторскую диссертацию и мы оба тогда получили уже физико-математическую степень. И мы оба, однажды, были избраны в Академию наук. И опять же я на несколько лет раньше.
Сразу же, как только мы начали работать в Ростовском Университете, нашей первой совместной инициативой была организация семинара посвященного математическим проблемам механики – теории упругости и гидромеханики. Довольно скоро семинар сделался весьма популярным среди студентов и из него вышло со временем довольно много первоклассных математиков. Как теперь уже можно сказать, он сыграл значительную роль в становлении математического факультета, а однажды, и определил его лицо.
Дело в том, что до появления нас в университете, его преподаватели работали в классических областях математики, ей же учили студентов, в таком же духе воспитывали аспирантов. Наш семинар выпадал из стандартной схемы. Прежде всего, мы сами занимались «новой» – по тем временам, конечно, математикой – теорией операторов, нелинейным анализом и т.д. Но главное было в том, что во главу угла мы ставили конкретные задачи физики и механики. И полагали, что для их решения математика, пусть даже самая современная, всего лишь – средство анализа. Не зря же мы с Воровичем были учениками Д.А.Вентцеля!
Семинар оказался привлекательным для молодежи, да и руководили им тридцатилетние доценты. И надо заметить, что его успехи вызывали у некоторых наших коллег по факультету, известное чувство ревности. Особенно у профессора Д.Ф.Гахова, тогда маститого математика прекрасного специалиста по теории краевых задач для функций комплексного переменного. Он считал эту теорию наиболее перспективным направлением тогдашней «ростовской математики». Я называл его деятельность панкраевизмом – он сердился. Впрочем, он вообще любил сердится. Особенно на молодежь, если она проявляла излишнюю самостоятельность.
И.И.Ворович был всегда одним из самых близких мне людей и я к нему относился с абсолютным доверием, как к Андрею Несмеянову, Юре Гермейеру, Володе Кравченко. Ворович был один из очень немногих, к которым я обращался за советом в трудных для меня ситуациях.
Мы работали много и слаженно. Часто ездили в Москву. Я начал выступать с научными докладами на семинарах М.В.Келдыша, С.Л.Соболева и Л.И.Седова, вошел в новый для меня научный мир и начал печататься в серьезных научных журналах. Постепенно я перестал грустить о несостоявшейся защите докторской диссертации. Появились новые горизонты. Но об этом я расскажу в другом очерке.
Об альпинизма и Игоре Евгениевиче Тамме
Рассказывая о своей жизни, о том добром, что в ней было, о том, что невольно воскрешает моя память, я не могу не рассказать о моих занятиях альпинизмом. Я не достиг каких либо особых высот в этом виде спорта и в моем послужном списке не было вершин той самой шестой категории трудности, о которых мечтает каждый альпинист. Я ходил на некоторые восхождения с настоящими большими альпинистами. И видел их в деле, это позволило мне не строить каких либо иллюзий о своих спортивных возможностях. Несколько лет на одной веревке я ходил с Валентином Михаиловичем Коломенским. Мы сделали с ним несколько восхождений четвертой и пятой категории трудности и я понимал, что то, что он легко проделывал, никогда не будет мне доступным. И об этом особенно не грустил.
Я был очень посредственный скалолаз. Правда у меня было одно качество, которое ценилось и из за которого меня охотно включали во всякие команды – я был хороший шерп – мог долго переносить тяжести на больших высотах. И в лыжных своих увлечениях я предпочитал длинные дистанции – особенно гонку на 50 киллометров. Она у меня получалась лучше чем спринтерские дистанции. Это качество стайера мне во многом помогло и на фронте. И, наверное, прояви я большее стремление к достижению спортивных высот, я бы мог получить и мастерский значёк. Но...здесь уже вмешалась наука.
После демобилизации из армии я подружился с альпинистами МВТУ. Её команду возглавлял прекрасный альпинист и очень мне приятный человек Слава Лубенец, с которым мы и сегодня сохраняем дружеские отношения. Команда готовилась к свеому рекордному траверсу Дых-тау – Межирги – Каштан-тау. Мне было недвусмысленно сказано, что я имею определенный шанс быть включенным в окончательный состав восходителей, но надо начинать много и серьезно тренироваться. А я?...Уехал работать инструктором в альпинистский лагерь Алибек. Выбор был сделан.
Любое восхождение, начиная с пятой категории трудности, требует не только физической подготовки и хорошей техники. Оно требует огромной психологической подготовки, затраты душевных сил. В альпинизме нет подбадривающих трибун – ты и скала! А тут 18 дней на на гребне пятой категории трудности. К этому надо было готовится всю зиму и даже больше – этим надо было жить! Может быть еще год назад я бы включился в подготовку к этому рекордному траверсу. Но в тот год у меня появились уже другие ориентиры – я начал жить другим. После одного из моих докладов на семинаре академика С.Л.Соболева, он мне сказал, что полученные результаты могут быть представлены в качестве докторской диссертации и он готов быть мои оппонентом. Более того, он доложил об этом на совете Стекловского Института и я получил отпуск на завершение диссертации. Одним словом, «наука пошла», как сказал бы Горбачёв, и жить чеи либо другим, я уже не мог. Альпинизм, при всей моей любви к горам, стал лишь сопутствующим обстоятельством.
После этого эпизода я полностью перешёл на инструкторскую работу. Такая деятельность во время летнего академического отпуска меня вполне удовлетворяла. Я работал с альпинистами, уже имеющими тот или иной спортивный разряд и ходил с ними на вершины средней – третьей или четвертой категории трудности. Это удовлетворяло мои спортивные аппетиты и давало неограниченные возможности для всяких интересных походов или восхождений по новым, может быть и не очень трудным, но интересным маршрутам. Я работал, как правило в лагере Алибек в Домбае. Но часто бывал и на Алтае, где был первым начальником спасательной службы первого альпинистского лагеря в ущелье Ак-тру. Один раз был на Тянь-Шане, где работал в лагере Талгар, тоже начспасом.
Инструкторская работа имела еще одну приятную сторону – я встречался со множеством интереснейших людей. Одним из них, был человек, сыгравший в моей жизни весьма важную роль. Это был Игорь Евгениевич Тамм – один из самых крупных наших физиков, человек огромного обаяния и доброты..
В конце тридцатых годов я в течение месяца был в школе инструкторов, как мы ее громко называли. Домбайская поляна была тогда еще первозданна и прекрасна. Единственным строением там был дом выстроенный комиссией содействия ученым (КСУ) и мы его называли ксучим домом. Это было красивое деревянное двухэтажное здание. А на другом берегу реки, прямо около начала подъема на ишачий перевал, как тогда мы называли начало тропы на перевал Птыш, нашим университетским спортивным обществом (тогда оно носило гордое название «Наука») был разбит небольшой лагерёк на десяток палаток. Там готовили будущих инструкторов альпинизма. Моим главным учителем был австриец Франц Бергер, высланный из Австрии, как активный участник выступлений Шуцбунда, рабочей коммунистической организации. Он был профессиональным альпинистом и дал нам неплохое понимание современной техники альпинизма, о которой мы имели весьма отдаленное представление.
После окончания этой школы, я получил приглашение поработать в лагере Алибек в качестве стажёра. Мне не дали самостоятельной группы, а поручили моему попечению небольшую группу приехавших ученых. Я должен был их «пасти»: Взяв, на всякий случай, веревку и ледоруб, сопровождать их в разнообразных прогулках и не мешать в высоконаучных разговорах, которые они вели между собой. Вот тут-то и произошло мое знакомство с Игорем Евгениевичем. Но, сначала, одно пояснение.
