было бы просто несуразно. И между прочим, до революции настоятель Псково-Печерского монастыря значился в святцах с чином «преподобного». Только где-то в 1950-х годах этот чин неизвестно кем был заменен на «преподобномученика».
Еще более странной выглядит история со «старцем Вассианом Муромцевым». Нигде в монастырских рукописях того времени этот монах не упоминается [612]. Никаких сведений о нем нет, за исключением трех посланий Курбского к Муромцеву. В первом речь идет о духовных вопросах и религиозной литературе (возможно, князь пользовался монастырской библиотекой). Во втором Курбский критикует царя, не называя его прямо. Дескать, нынешняя власть свирепее «звереи кровоядцев», замышляет «неслыханные смерти и муки на доброхотных своих». Хотя писалось это, когда еще не было опричнины — разогнали только «Избранную раду», довольно мягко осудили Адашева и Сильвестра. Как раз в этом письме Курбский приоткрывается в связях с еретиками, обрушивается на церковное руководство, которое «православных не устыдишеся отчюждати, еретики прозывати» [613]. Не исключено, что князь считал Муромцева своим единомышленником, сочувствующим.
Но третье послание написано сразу после бегства в Литву. Курбский возмущается, что послал своего человека одолжить денег у монастыря, а ему показали от ворот поворот и не пожелали иметь с изменником ничего общего. Это подтверждает, что отношения Корнилия и его монахов с Курбским оборвались в 1564 г. Кем на самом деле был Вассиан Муромцев, каких взглядов придерживался, вообще неизвестно. Существуют письма Курбского — но не ответы Муромцева. Как завершилась его земная жизнь, тоже не сообщает ни один источник. Кроме буйной фантазии о «мучительской» машине в 1577 г. Но… поскольку для преподобного Корнилия датой преставления оказался все же 1570 г., то в современной церковной литературе датой смерти Вассивна тоже определили 20 февраля 1570 г.! И его тоже указывают с чином «преподобномученика»! То есть пострадавшего за Веру!
Иначе чем откровенными подтасовками назвать это нельзя. Впрочем, еще одна подтасовка повторяется в исторических работах уже 200 лет! Заключается она в том, что разделяются смерть Марии Темрюковны и дело Владимира Старицкого. Два события произошли одно за другим, в течение месяца, но связь между ними искуственно разрывается, они разносятся на разные страницы, в разные главы! Таким образом, прячется факт, с которого началось расследование. Чтобы его можно было представить надуманным, на пустом месте. А вот еще примечательные факты. Опись московского архива показывает, что там хранилось подлинное дело о новгородской измене, грамота об учреждении опричнины и еще ряд важных документов. Они пережили Смуту, все пожары и существовали до начала XIX в. А потом… исчезли. Исчезли после того, как в архивах поработали масоны-историки Карамзин и Бантыш-Каменский [614].
Крымского хана поход под Астрахань ничуть не образумил. Он, в отличие от турок, увел свою конницу по степям вполне благополучно, силы сохранил. Война за Кипр развернулась на море, татары на ней не требовались. А сторону Девлет Гирея держали теперь Ногайская орда, черкесы. Польский король регулярно слал ему золото, подстрекая к набегам, и хан грозил Ивану Васильевичу — если он не отдаcт Казани и Астрахани, «и меж дву нас миру и дружбе как бысть?» [615]
В мае 1570 г., как раз когда царь договаривался о перемирии с Речью Посполитой, прилетели донесения, что к южным границам идут крымцы. Грозный поднял войска, командовать назначил Бельского и Мстиславского. Но татары не принимали боев. Наскакивали на окраины, хватали пленных и поворачивали назад. Как выяснилось, главный удар в это время крымский царевич Адиль Гирей обрушил на кавказских подданных государя, по Кабарде. Терский городок устоял, но тесть Ивана Грозного Темрюк Идарович был разгромлен и ранен, скрылся в горах, двое его сыновей попали в плен. После этого многие другие горские князья покорились Девлет Гирею.
Стали сбываться и опасения царя насчет торговли на Балтике. Там появились польские и шведские каперы. В XVI в. привлекать частные суда для морской войны было обычным. Например, Англия, еще не способная бороться с мощным флотом Испании, использовала каперов (они же корсары) очень широко. А на Балтике неприятели захватывали и топили корабли, следующие в Нарву и из Нарвы. Иван Грозный решил обезопасить перевозки, а врагам ответить тем же — обзавестись собственными военно-морскими силами. Он нанял датского капитана Карстена Роде. Было куплено парусное судно, пинк, его вооружили 3 чугунными пушками, 10 барсами (орудиями поменьше), 8 тяжелыми пищалями.
Карстену царь выписал каперскую грамоту «силою врагов взять, а корабли их огнем и мечом сыскать», всем воеводам и чиновникам предписывалось «того атамана Карстена Роде и его скиперов, товарищей и помощников… в бережении и чести держати». Он должен был отдавать в русскую казну каждый третий захваченный корабль, по лучшей пушке с каждых двух других кораблей и десятую часть добычи. В команду набрали 35 датчан и русских поморов, стрельцов, рушкарей. В мае 1570 г. Роде вышел в море, сразу захватил абордажем шведское судно и стал действовать уже на двух кораблях.
Иван Грозный не гнался за территориальными приобретениями в Прибалтике. Главным было обеспечить торговый путь. Имея порт Нарву, этим можно было удовлетвориться. Но при условии, что морская дорога станет свободной и безопасной. Но ведь шведы угнездились в Ревеле (Таллине). Это была лучшая база для каперов, и отсюда плавания в Нарву можно было вообще перекрыть. Но царь осознал и другое. Покорению Прибалтики мешали не только политические факторы, но и разница между русским и западным менталитетом, обычаями, православным и протестантским вероисповеданием. У него вызрела идея создать Ливонское королевство — примерно на таких же условиях, какие он в свое время предлагал Ордену. Чтобы оно признало над собой власть царя, но жило автономно, по собственным законам, под управлением своего монарха. Поиски кандидатуры на роль ливонского короля опять были поручены Таубе и Крузе.
Сперва они обратились к герцогу Курляндии Готгарду. Он отказался. Предпочитал остаться под слабенькой властью польского короля, а не русского царя. К тому же он уже успел оценить Таубе и Крузе как законченных подлецов, и не хотел иметь с ними дела. Тогда они поехали к брату датского короля Фредерика, принцу Магнусу [616]. Наследником престола он не был, о короне Дании мечтать не приходилось. Брат поставил его герцогом Эзельским. Но герцогство на Моонзундских островах и в нескольких эстонских городах, занятых датчанами, получилось хиленьким и нищим. Как бы шведы с поляками и последнее не отняли.
Магнус ухватился за предложение царя, в июне 1570 г.
