И уж совсем задаром полякам досталась Туровля. Крепость была слабой, гарнизон небольшим. Узнав о том, что случилось в Полоцке и Соколе, ратники запаниковали, вышли из повиновения воеводам и бросили крепость. А шляхетскую конницу Баторий послал «подкормиться» на Смоленщину, она разорила множество деревень. Иван Грозный не стал скрывать от народа произошедшие трагедии. По его повелению дьяк Щелкалов выступил на площади, откровенно рассказал о поражениях и потерях. Но при этом разъяснялось, что враг понес еще больший урон, государь призывал людей сплотиться и твердо переносить испытания.
Действительно, причин отчаиваться еще не было. В то время, когда Баторий наступал в Белоруссии, главные силы царской армии одержали ряд побед в Прибалтике. Конница Хилкова разорила Курляндию. Шведов отразили от Нарвы, гнали и рубили через всю Эстонию до самого Ревеля. Удалось прищучить и неуловимого Шенкенберга. Он нападал исподтишка и безобразничал два года. Когда его все же обнаружили и перехватили войсками, его банда честного боя не выдержала и сразу рассыпалась. Кого поймали — прикончили. Сам Шенкенберг образцов доблести тоже не проявил и пасть на поле брани не пожелал. Предпочел сдаться и был казнен в Пскове. Осенняя распутица и непогоды прервали сражения…
Но это было только началом войны. Причем началом не одной из многочисленных русско-польских войн, а куда более глобальных действ и замыслов. В 1579 г. был дан старт массированному и долговременному «крестовому походу» Запада на Россию. Натиску, который будет продолжаться и возобновляться объединенными усилиями, кампания за кампанией, шаг за шагом… И вот тут надо отметить одно совпадение. Случайное? Нет, такие совпадения случайными не бывают. В июле 1579 г., как раз в те дни, когда полчища Батория начинали поход на восток, в Казани произошел пожар. И на пепелище по сновидению девочки Матроны была явлена Казанская икона Божьей Матери. Та самая икона, которая освятит поворотный пункт борьбы! Этот поворотный пункт будет еще не скоро, Иван Васильевич до него не доживет. Но он все-таки настанет — в 1612 г., когда казаки с Казанской иконой Пресвятой Богородицы ворвутся в Москву и освободят ее от оккупантов.
В это время Ивану Грозному довелось разбираться и с одним делом, довольно грязным и неприятным. Касалось оно Немецкой слободы. Этот кусочек «заграницы» в Москве разросся. Кроме наемных воинов, здесь строили подворья ливонские купцы, получившие право торговать в России. Тут селили ливонских пленных, и многие из них, оценив, как живут и зарабатывают иноземные дружинники, тоже поступали служить царю. Но главный доход обитателям слободы давала вовсе не служба. Ранее уже отмечалось, что в народе ее называли «Налейки» — для чужеземцев делалось исключение из русских законов, им дозволялось гнать спиртное, торговать им в своей среде. Ливонцы же поставили промысел на солидную основу, стали широко продавать для русских.
Чистая прибыль от такого бизнеса превышала 100%. При кабаках расцвели запрещенные в России азартные игры, проституция — для чего сманивали русских девок, укрывали беглых холопок. А ливонцы, как отмечал Маржерет, вовсю богатели, даже вчерашние пленные «вели себя столь высокомерно, их манеры были столь надменны, а одежды столь роскошны, что их всех можно было принять за принцев и принцесс». Когда русские стали терпеть поражения, некоторые иностранцы призадумались: не выгоднее ли изменить? К Баторию перебежал с группой единомышлеников начальник иноземной дружины Ференсбах, долгое время находившийся при дворе, знавший многие секреты. Естественно, начались проверки. Подпольные виноторговцы из слободы хорошо научились ладить с городскими властями, подмазывать взятками, заминать скандалы. Но расследованием предательства занимались доверенные люди царя — и попутно вскрылись прочие безобразия.
Иван Грозный разгневался. Да еще бы не разгневаться! Шли тяжелые бои, а пригревшиеся в столице ливонцы спаивали, развращали, обирали народ и жирели на этом! Царь велел принять строгие меры. В западной литературе их опять изобразили «погромом». Описывали, как государь с сыновьями Иваном и Федором, с полками опричников, ворвался в слободу. Как ее жителей резали, жгли, топили, пытали всех подряд, насиловали женщин… К действительности эти жуткие картины даже близко не лежали. О тех же событиях сохранились записи Маржерета и других иностранцев, знавших суть дела, и они подтверждают, что ливонцев наказали справедливо и весьма умеренно.
Напомню, по русским законам за подпольное винокурение и корчемство виновника ждала тюрьма и конфискация имущества. А все домашние, прислуга, даже соседи подлежали штрафам и телесному наказанию — если рядом гонят и продают спиртное, они об этом не могли не знать. А тут знали и участвовали все. Иван Грозный все же смягчил наказание, не стал сажать преступников за решетку. Купец из Любека, который сам в это время находился в Немецкой слободе, пишет, что был отдан приказ только о конфискации. Но исполнители применили и плети, ему тоже перепало. Царь в полицейской операции, разумеется, не участвовал — что ему, делать было нечего? А иноземцев без всяких убийств и изнасилований просто выселили из столицы и позволили построить новую слободу поотдаль от города, на Яузе.
Но основное внимание царя и правительства, конечно, занимала война. Баторий, явившись в январе 1580 г. на очередной сейм, был встречен в Кракове и Вильно общим ликованием. Победы пьянили, кружили головы. Сейм единодушно санкционировал продолжение войны, утвердил новые небывало высокие налоги на нее. Король, кстати, предпринял дальнейшие шаги, чтобы привлечь на свою сторону казаков. Хотя им, даже реестровым, он не доверял. В состав основной армии взял лишь 600 человек. Но Баторий постарался взять под контроль низовое казачество. Его агенты вели переговоры с атаманами, подкупали их, соблазняли казаков обещаниями, что их тоже включат в реестр. А на ежегодной январской раде щедро тратили деньги, бочками выставляли вино, и низовым гетманом был избран ставленник короля шляхтич Зборовский.
Иван Васильевич тоже изыскивал средства на войну. При таком размахе боевых действий издержки требовались огромные. Царю пришлось обратиться даже к Церкви. В январе 1580 г. он созвал Освященный Собор, разъяснил, какая опасность угрожает Отечеству, и просил помощи. Духовенство, посовещавшись, пошло навстречу, постановило передать в казну часть митрополичьих, епископских, монастырских земель (и, соответственно, доходов с них). Крепко требовалось подумать и над вопросом, каким же образом правильнее спланировать предстоящую кампанию? Наступательная тактика исключалась. Полевое сражение с могучей армией, которую создал Баторий, не сулило ничего хорошего. Ведь силы снова надо было рассредотачивать по разным фронтам. Среди ратников было много неопытных, значительную часть царских войск составляла легкая кавалерия, для боев с панцирной пехотой и рыцарской конницей она не годилась. Поставить на карту все в одной битве значило наверняка проиграть.
То есть оставалось обороняться. А этот вариант имел массу уязвимых сторон. Инициатива предоставлялась противнику. Было неизвестно, где он нанесет удар. Но ничего другого не оставалось. Государь был вынужден принять оборонительный план — стараться и дальше изматывать врага в осадах городов, а легкую конницу и другие полевые войска распределить несколькими корпусами по основным направлениям. Они должны были мешать осадам, действовать на коммуникациях противника, срывать снабжение. Царь учел и ошибку Шеина, засевшего в Соколе, предписывал своим легким корпусам быть подвижными, уклоняться от сражений: «И вы б на одном месте не стояли, ходили б есте переходя, чтоб вас литовские люди не нашли, а на прямое бы дело есте с литовскими людьми не становились».
Однако 1580 г. принес России еще один горький сюрприз. Прошлые три года южная граница оставалась спокойной, Мехмет-Гирей водил свою орду в Закавказье помогать туркам. Крымцам это очень не нравилось. Путь был трудным, бои с персами шли серьезные, а добычи перепадало мало. Крымских работорговцев такая война тоже не устраивала. Гнать пленных через горы и степи было слишком далеко, они умирали по дороге, и ханским воинам приходилось продавать их по дешевке на месте. Но походы татар в Закавказье не устраивали и Батория. Интересы мурз, работорговцев, польской агентуры совпали. Они подзуживали братьев хана, чуть не произошел переворот.
И чтобы усидеть на престоле, Мехмет-Гирей был поставлен перед необходимостью выполнять общие пожелания. В Москве знали от своей агентуры, что султан снова велел крымцам выступать на Кавказ. Но хан пошел даже на нарушение приказа, и весной массы татар обрушились вдруг на русские земли. Вместе с ханом напали и ногайцы. Несмотря на неожиданность, степняков отбили от Белева и Алатыря. Но там, где засечные черты еще не были достроены или охрана расслабилась, татарам повезло куда больше. Они прорвались на Рязанщину, пожгли множество сел. Послы хана в Швеции хвастались, что угнали 40 тыс. пленных. Но это был далеко не единственный ущерб. Ведь царю теперь пришлось отрывать силы на юг, выставлять на Оке еще одну рать под командованием Василия Шуйского.
