Партизанская война. Уже начиная с Витебска французская армия почувствовала перемену обстановки: жилища пылают, запасов нет, население исчезло, проводников не получишь.
Знаменитый впоследствии поэт, партизан Ахтырского гусарского полка подполковник Д. В. Давыдов, предложил Барклаю-де-Толли с 500 человек кавалерии ударить на сообщения французской армии и открыть партизанскую войну в ее тылу. Предложение не было пока принято. Впрочем, до сражения под Смоленском был выслан отряд Винценгероде на Поречье и Велиж для связи с Витгенштейном и извещения о движениях неприятеля. Отряд этот своим появлением навел страх на французские гарнизоны, бывшие в Витебске и Полоцке, захватил до тысячи мародеров, шатавшихся по окрестностям, чем облегчил положение населения.
После отступления армии от Смоленска, Винценгероде приказано было уйти из Витебской губернии и находиться невдалеке от армии. Отряд двинулся на Поречье и Белый. Едва вступил он в пределы Смоленской губернии, к разъездам его, посланным на Поречье, стали присоединяться жители и вместе с казаками нападать на неприятеля. И так было везде: добровольцы всех сословий и званий соединялись с отрядом Винценгероде для борьбы с неприятелем. Из Белого Винценгероде пошел через Покров и Воскресенск на Сычевку и Гжатск. Здесь его совместные с населением действия сделались еще более энергичными.
Французы, подобно тому как они это делали и в Испании, не замедлили ответить кровавой расправой, но эти меры не могли остановить стихийного протеста оскорбленного русского народа. Явились патриоты, не побоявшиеся единолично вступить в борьбу. В Смоленске отставной подполковник Энгельгардт и коллежский асессор Шубин, защищавшие свое имущество от грабителей, были осуждены французами на казнь. Неприятель выразил готовность даровать им жизнь при условии, что они изменят своей присяге. Это предложение было отвергнуто с негодованием, и их расстреляли. Энгельгардт даже не позволил завязать себе глаза перед казнью.
Движение французской и русской армий к Бородино. Простояв четыре дня в Смоленске, Наполеон двинул свою армию вслед за отступающими русскими войсками[82]. Он надеялся быстротой движения не дать русской армии времени умножить свои силы. Он надеялся разбить ее, занять Москву, расстроить все наши средства обороны и принудить императора Александра к миру. «Нас ожидает мир, — говорил он своим приближенным, — через неделю мы заключим его. Быв так близко к цели, не о чем рассуждать. Пойдем в Москву!»
Приступая к движению на Москву, он подтвердил свои приказания относительно энергичных действий Шварценберга против Тормасова и Сен-Сира против Витгенштейна; Макдональду предписал взять Ригу. Виктóру приказано охранять пути от Вильно к Смоленску, через Могилев и Минск, и поддерживать сообщения с главными силами; в случае необходимости отступления Виктóр должен был облегчить эту операцию главных сил. Резервная 50-тысячная армия Ожеро была придвинута к границам России; дивизии его были в Кёнигсберге, Данциге, Варшаве, Ковне, а также между Вислой и Одером. Войска Монсея придвинуты с Эльбы к Одеру. Первые батальоны национальной гвардии двинуты из Франции к крепостям на Рейне и Эльбе. Кроме всего этого, во Франции объявлен новый рекрутский набор. Это был невиданный в истории размах вооруженных сил по всей территории Европы.
11 (23) августа Наполеон выехал из Смоленска к армии. Авангард его еще накануне столкнулся с арьергардом Платова у Соловьева (казаки, четыре кавалерийских и шесть егерских полков). В ожидании возможного боя он вел свою армию на фронте в 14 верст: по Московской дороге шли Мюрат, за ним Даву, Ней, гвардия и Жюно; в правой колонне шел Понятовский, в левой — вице-король. На ночлег корпуса должны были располагаться в 4–5 верстах друг от друга.
Наши армии тянулись по одной дороге — впереди армия Багратиона, а за нею 1-я армия Барклая-де-Толли. 9 (21) августа 2-я армия была у Дорогобужа, а 1-я — в восьми верстах от него, у Умолья, где и простояла два дня.
Движение было крайне трудным. Из-за продолжительной жары и засухи остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались, болота пересохли, лошади и скот издыхали, не находя корма на сожженных солнцем лугах. Наши армии находили кое-какие запасы, но для армии Наполеона не оставалось ничего; в особенности страдала кавалерия, которую вели скученно, и дальних фуражировок производить было нельзя.
Остановившись у Умолья, Барклай-де-Толли уже склонялся дать генеральное сражение, уступая общественному мнению, хотя и знал о неготовности резервов. Он писал Растопчину, прося его ускорить выставление московских военных сил на подкрепление армии, писал Витгенштейну и Милорадовичу, прося последнего из Калуги, Можайска и Волоколамска спешить к Вязьме, где составить резерв армии; убеждал и Тормасова открыть решительные действия в тылу неприятеля. Казалось, сражение назревало, и Багратион пришел со своей армией из Дорогобужа и пристроился к 1-й, став на ее левом фланге. Но вскоре нерешительность опять охватила Барклая, и он донес государю: «Имея перед собою превосходного неприятеля, я буду вместе с князем Багратионом стараться избегать генерального сражения. Однако же мы в таком положении, что сомневаюсь в этом успеть, но надеюсь на Бога, на справедливость нашего дела и храбрость наших войск».
Движение вице-короля, угрожавшее обходом по правому флангу позиции у Умолья, побудило Барклая-де-Толли не принимать на ней сражения и ночью с 11 на 12 августа отступить к Дорогобужу, где, по смотру местности, позиция была найдена слишком тесной. Боязнь быть обойденным с обоих флангов заставила снова отступать. 14 (26) августа наши армии были в Семлеве. Отсюда послали генерал-квартирмейстера Толя выбрать и укрепить под Вязьмой позицию на 20–25 тысяч человек, «дабы, имея сей город в нашей власти, армии могли бы в то же время действовать наступательно». В укрепленном лагере под Вязьмой думали оставить Милорадовича, скорого прибытия которого туда ожидали. В донесении государю Барклай-де-Толли пишет: «Итак, вот минута, где наше наступление должно начаться».
Толь донес, что под Вязьмой удобной позиции нет; все места лесисты, горы покрыты кустами, а верстах в десяти за Вязьмой, по большой Московской дороге, есть довольно выгодная позиция, которую и следует укрепить.
15 (27) августа обе армии соединились при Вязьме; арьергард вступил в кровопролитный бой на р. Осме. Наполеону крайне хотелось начать генеральное сражение, так как с каждым днем народная война разгоралась все сильнее. Города и селения в районе движения войск доставались французам сожженными; горели и волости в округе верст на двадцать, куда забирались французские фуражиры и толпы мародеров, число которых ежедневно увеличивалось из-за недостатка продовольствия.
16 (28) августа наши армии отошли к Федоровскому, намереваясь на следующий день отойти к Цареву Займищу, где была найдена позиция.
Мюрат сильно теснил наш арьергард у Вязьмы. Вместо Платова арьергардом командовал Коновницын. При отступлении нашего арьергарда Вязьма была зажжена, так что неприятельская артиллерия не могла пройти через город, а пошла в обход, вместе с пехотой и конницей. На позиции за Вязьмой Коновницын продержался еще несколько часов, к вечеру же отступил и остановился в 18 верстах впереди Царева Займища.
Хотя при отступлении от Смоленска наш арьергард постоянно отбивал все атаки противника и мы не потеряли ни одного орудия, но желание дать генеральное сражение росло и в обществе, и в армии. Помыслы и молитвы всех устремлены были к одному: окончить ненавистное отступление, которое вело врагов к самому сердцу России.
17 (29) августа при Царевом Займище Барклай-де-Толли решился, по-видимому, на генеральное сражение и доносил государю: «Здесь стал я с обеими армиями в позиции и решился ожидать атаки неприятельской».
Снова начали строить укрепления и готовиться к сражению, но войска уже не верили в возможность боя. «Опять прикажут отступать!» — было на уме у всех. Всякая надежда на решимость Барклая-де-Толли пропала; разногласия же его во взглядах с Багратионом совершенно обострили их взаимные отношения. Но вскоре все воспрянули духом, получив известие о назначении общего главнокомандующего князя Михаила Илларионовича Кутузова, который и прибыл к армии в Царево Займище.
Назначение Кутузова главнокомандующим. Славный сподвижник Суворова, недавно блестяще окончивший войну с Турцией, 29 июля возведенный в княжеское достоинство с титулом светлейшего, Кутузов был тем, на кого с верой и надеждой смотрела вся тогдашняя Россия. Чрезвычайный комитет[83], которому государь поручил выбрать главнокомандующего всеми армиями, единогласно избрал Кутузова. 8 (20) августа государь объявил ему об этом назначении.