Под Вязьмой обстановка складывалась совсем по-другому. Командующие Западным и Резервным фронтами приказ на отвод войск на Ржевско-Вяземский оборонительный рубеж для занятия обороны получили с большим запозданием, что не позволило планомерно и организованно отвести войска. Конев и Буденный отходом не руководили, единого командования войсками к моменту окружения не было. Пока разбирались в обстановке, потеряли время. Немцы успели создать плотную оборону на внутреннем фронте окружения. Приказ на выход из окружения Лукин, Болдин и Ершаков получили уже после того, как окружение состоялось. Никаких сил для деблокады у советского командования не было. Окруженные войска никакой помощи извне не получили, даже авиационной поддержки. Не было в котле и никаких особых запасов материальных средств, особенно боеприпасов и горючего. По мнению генерала Вашкевича, высказанному после войны, решение на прорыв являлось уже запоздалым и имело мало шансов на успех. Он утверждал, что 19-я армия могла продержаться в окружении без помощи извне 10—15 суток. Если бы дали команду держаться, возможно, продержались бы и больше, несмотря на недостаток боеприпасов, ГСМ и продовольствия. Вот только не дали такого приказа – умереть, альтернативой которому был позорный плен, а значит – репрессии по отношению к тем, кто выживет, и к их родным. Окруженные под Вязьмой и Брянском войска сделали все от них зависящее, чтобы вырваться из окружения. Во всяком случае, они не сдавались в плен «оперативными объединениями». И вообще, особенно с позиций сегодняшнего дня трудно осуждать сдачу в плен солдат, лишенных управления, продовольствия и боеприпасов.
Несколько слов о роли Г.К. Жукова в описываемый период. Я не отношу себя к тем, кто предпочитает рисовать портреты людей, оставивших значительный след в истории, только черной или только светлой краской. И не склонен столь высоко оценивать полководческие способности Георгия Константиновича и его творческий вклад в теорию и практику военного искусства, как это делают официальные историки, по существу, создавшие культ ПЕРВОГО МАРШАЛА ПОБЕДЫ. Сторонники и проповедники культа преувеличивают заслуги Г.К. Жукова в подготовке и проведении операций и замалчивают грубейшие ошибки, оплаченные большой кровью. Здесь не место их перечислять. По крайней мере, мы так и не увидели обещанного Академией военных наук труда о творческом наследии Жукова. Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский, командовавший в 1930 г. 7-й Самарской кавалерийской дивизией, в состав которой входила 2-я кавалерийская бригада Жукова, написал на него аттестацию, закончив ее знаменательным выводом:
«Может быть использован с пользой для дела по должности помкомдива или командира мехсоединения при условии пропуска через соответствующие курсы. На штабную или преподавательскую работу назначен быть не может – органически ее ненавидит»[371] [18].
Однако когда в начале октября 1941 г. рухнули сразу три фронта, И.В. Сталину потребовался именно такой человек, как Г.К. Жуков, с его сильной волей, решительностью и непреклонностью в осуществлении принятых решений. Он получил от Верховного Главнокомандующего самые широкие полномочия, которые не исчерпывались выданным ему мандатом. Жуков принадлежал к людям, которые не ждали, когда их наделят правами, предпочитая брать их самому. Трудно представить на его месте в октябре 1941 г. любого другого военачальника, который в условиях недостатка сил и потери управления войсками справился бы с поставленной задачей. Он быстро сориентировался в обстановке и принял правильное решение по организации обороны, прежде всего дорожных направлений, выводящих к Москве. Именно на них он массировал те немногие силы, которые сохранились после катастрофы, особенно противотанковые средства.
Г.К. Жуков, несомненно, внес большой вклад в организацию отпора врагу под Москвой, но называть его спасителем Москвы было бы большим преувеличением и принижением роли других достойных военачальников. Основные решения по созданию обороны на Можайской линии, о переброске к Москве соединений с других участков фронта и выдвижении резервов из глубины страны были приняты до назначения Жукова командующим воссозданным Западным фронтом. Генштаб внимательно отслеживал положение на подступах к Москве и немедленно реагировал на изменения в обстановке, направляя резервы на угрожаемые направления. А И.В. Сталин в это тяжелое время стал более внимательно прислушиваться к мнению военных.
Оценивая роль Жукова, нельзя не упомянуть такие его качества, как самоуправство, грубость и жестокость по отношению к подчиненным. По свидетельству Рокоссовского, «его жесткость переходила допустимые границы». Для Жукова было характерно пренебрежение к человеческой жизни. Отсюда его приказы «любой ценой», «чего бы это ни стоило». А во что обошлось его требование, чтобы командиры и комиссары всех степеней были в первых рядах наступающих частей и своим личным примером вели части вперед? И это в условиях острого дефицита командных кадров. По приказам Жукова было расстреляно, при этом не всегда обоснованно (зачастую без суда и следствия), много командиров различного ранга, не считая простых солдат. Эту жестокость, показательные расстрелы перед строем нельзя оправдать сложными условиями обстановки. Потому что так он поступал и на Халхин-Голе, и под Ельней, и под Ленинградом. Командующий 43-й армией Западного фронта генерал К.Д. Голубев 8 ноября 1941 г. вынужден был обратиться к Сталину с жалобой на командующего Западным фронтом Жукова: «На второй день по приезде меня обещали расстрелять, на третий день отдать под суд, на четвертый день грозили расстрелять перед строем армии. В такой обстановке работать было невозможно» [82]. Но жаловаться на Жукова человеку, который перед войной развязал репрессии против народа и армии и по указанию которого в трудные дни октября 1941 г. продолжали расстреливать неугодных ему военачальников, было бесполезно.[372]
Угрозы и самые строжайшие приказы не могли привести к успеху, если бы защитники Москвы не ощущали материальную и моральную поддержку населения столицы и всей страны. Источником мужества и стойкости бойцов и командиров в боях под Москвой был отнюдь не страх перед заградительными отрядами и расстрелами, а чувство патриотизма, любовь к Отечеству, высокий моральный дух советских воинов, защищавших свою столицу. И здесь не обойдешься без слов о роли компартии в организации отпора врагу. Ее структура и принцип централизма идеально подошли к условиям военного времени. Партийные комитеты и подчиненные им комсомольские организации подразделений воспитывали у бойцов ненависть к врагу, стойкость и волю к победе, помогали командирам сплачивать личный состав подразделений и частей при выполнении боевых задач.
Выстоять под Москвой в 1941 г. позволила вера в победу и справедливость своего дела, заставлявшая воинов сражаться даже в казавшейся безвыходной ситуации. И основную роль в достижении победы в Московской битве сыграл советский солдат, от которого в конечном счете зависит осуществление всех замыслов и решений командиров. Это солдат, наперекор всему, устоял перед натиском бронированных дивизий врага и сорвал его планы. Это он потом и кровью компенсировал все ошибки, просчеты и недоработки своего командования.
А нам надо помнить, что без мужества, стойкости и неисчислимых жертв 41-го года не было бы Победы в 45-м.
Осталось рассказать о судьбе некоторых упоминаемых в книге активных участников октябрьских боев и свидетелей вяземской трагедии, о том, что было после завершения боев в районе окружения.
Командующий 19-й армией генерал-лейтенант М.Ф. ЛУКИН[373] был трижды ранен в руку и ноги и в бессознательном состоянии 14 октября 1941 г. попал в плен в районе с. Семлево. В немецком госпитале, развернутом в этом селе, ему ампутировали правую ногу выше колена, левая была перебита, правая рука раздроблена. Фельдмаршал Ф. фон Бок приказал оказать русскому генералу всяческую помощь. Лукин был переведен в немецкий госпиталь в Смоленске, где за ним был обеспечен самый лучший уход. Туда же по просьбе Лукина был помещен и его друг, начальник артиллерии 20-й армии генерал Прохоров И.П., попавший в плен тяжелораненым 12.9.1941 г.
Об обстоятельствах пленения и пребывания в плену Лукин рассказал в журнале «Огонек» в 1964 г. [83]. В ноябре – декабре 1941 г. он вместе с Прохоровым лежал в Смоленском госпитале для военнопленных. Тяжелораненого командарма немцы допрашивали, пытаясь узнать, где находятся другие генералы фронта: Болдин, Мостовенко (командующий автобронетанковым управлением), Андреев, бригадный комиссар Ванеев и другие. Пытаясь всячески запугать Лукина, приводили ему в пример судьбу генерал-лейтенанта Качалова, который был объявлен в приказе № 270 как изменивший Родине, семья которого была репрессирована. На самом деле, как потом выяснилось, Качалов погиб в бою.
