У президента были и другие соображения, более прагматические: он был неизлечимо болен. Оставалось несколько незавершенных дел первостепенной важности: доведение до конца разгрома нацистской Германии и определение основ будущего мирового устройства. Рузвельт признавал, что СССР остается решающей силой коалиции на европейском театре. Другой главной задачей было завершение войны на Дальнем Востоке. У Японии все еще была сухопутная армия в 4 млн. чел., значительная и нетронутая ее часть находилась в Маньчжурии (Квантунская армия). Уничтожение ее могло сыграть важнейшую роль на завершающем этапе войны, но сделать это мог только Советский Союз. Военные советники президента мрачно предрекали, что без участия советских вооруженных сил потребуется еще 18 месяцев после окончания войны в Европе, чтобы довести Японию до состояния полного разгрома. Было подсчитано, что при высадке на Японские острова погибнет миллион американских солдат. Этот аргумент был достаточно веским. Ни один президент США не мог бы его игнорировать.
Президенту было известно также, что опытный взрыв атомной бомбы не может быть произведен ранее чем через пять месяцев, то есть в июле 1945 года.
По настоянию президента Рузвельта контрпредложение Сталина провести конференцию в Крыму было принято, скрепя сердце, и британским премьером. С этого момента Сталин почти полностью овладевает психологической ситуацией. Никогда больше — ни до Крымской конференции, ни после нее — его политическое искусство не достигало такой вершины. Впрочем, оно внушительно подкреплялось штыками советских армий, наводнивших Европу.
В Ялте происходит конфронтация двух диаметрально противоположных систем политического мышления, даже, вернее будет сказать, столкновения двух миров — советского и свободного, и происходит это в уникальных условиях военного союза между ними и коалиционной войны. Но в то же время происходит и нечто прямо противоположное и неожиданное: сближение не только точек зрения трех лидеров, но и их ментальности.
На стороне советского мира огромные преимущества: прежде всего — силы солдат, во-вторых, невежественное представление о западном мире, в-третьих, признание западным миром (и не только его лидерами) решающей роли, сыгранной СССР в разгроме германской военной машины; на его стороне также сочувствие к жертвам, понесенным советским народом, и желание компенсировать их. Наконец, на стороне советского мира — нужда США в помощи СССР в войне против Японии и их готовность заплатить за помощь дорогую цену (за счет Японии). Вообще, готовность вознаграждать за «хорошее» поведение и наказывать за «плохое» — характерная особенность американской администрации во все времена: так сказать, наследие пуританизма, не всегда уместное в практической политике.
Для советского руководителя не стоило большого труда сделать приятное американскому президенту. Согласно условиям соглашения об участии СССР в войне против Японии, Советский Союз получал обратно не только территории утраченные Россией в результате поражения в русско-японской войне 1904 года, но также и принадлежащие Японии Курильские острова. Рузвельт был обрадован готовностью Сталина сотрудничать с правительством Чан Кай-ши, а не с китайскими коммунистами. Президент был также ободрен согласием Сталина на вступление СССР в Организацию Объединенных Наций на условиях, предложенных США.
И как было СССР не согласиться, если он получал в ООН сразу три голоса — Украинская ССР и Белорусская ССР становились независимыми членами Организации Объединенных Наций. Никогда еще престиж Советского Союза не достигал таких высот, как на конференции в Ялте (4—11 февраля 1945 года). Что происходит на самой конференции?
Западных руководителей больше всего беспокоит положение в Польше. Она находится под советским контролем. Её будущее в руках Сталина. И президент и премьер-министр стараются отторговать у Сталина все, что возможно. Для Сталина же польский вопрос в основном решен. Во время предварительной встречи министров иностранных дел для обсуждения повестки дня конференции, Молотов замечает Идену: главное состоит в том, чтобы не мешать полякам, поскольку Польша уже освобождена. В этом и есть суть позиции СССР — пусть Запад не вмешивается. Советский Союз даже готов пойти на некоторые уступки, например, согласиться на включение в уже созданное СССР польское правительство нескольких польских политических деятелей, находящихся на Западе и в самой Польше, и обещать проведение свободных выборов (это обещание никогда выполнено не будет). Английские представители просят допустить наблюдателей и обеспечить им свободу передвижения. Сталин великодушен: почему наблюдателей? Пусть Англия и США направят своих послов в Варшаву. Черчилль благодарит. Конечно, он понимает, что судьба Польши в руках Сталина, и старается умилостивить его. Все же остается щекотливая этическая проблема: Англия вступила в войну, защищая своего союзника Польшу, подвергшегося нападению Германии, Польша — «вопрос чести для Англии». Сталин понимает это, но для СССР это не только вопрос чести, но и его безопасности. Черчилль больше не настаивает на возвращении Львова Польше, он также признает «линию Керзона» основой границы между СССР и Польшей. Больше того, Черчилль сам подводит и «правовую» базу: «После той трагедии, которую пережила Россия, когда она защищала себя от германской агрессии, после всех усилий, какие Россия приложила для освобождения Польши, претензии русских на Львов и на границу по линии Керзона основываются не на силе, но на праве». Мы обнаружим отзвуки такого рода аргументации спустя 23 года в «доктрине Брежнева».
Британский премьер был неправ в принципе. Народы не должны были платить территорией или ущемлением своего суверенитета за освобождение от немецкой оккупации. Рузвельт согласился с доводами Черчилля. Для него польский вопрос в значительной степени потерял свою остроту после президентских выборов 1944 года. Заверения Сталина о включении в польское правительство Миколай-чика и др., а также обещание провести свободные выборы вполне Рузвельта удовлетворяют.
Заявление Черчилля о праве СССР на Львов — важнейший поворотный пункт в ходе конференции, он знаменует готовность Великобритании признать законными изменения советско-польской границы, произведенные в результате раздела Польши согласно договорам между нацистской Германией и Советским Союзом от 23 августа и 28 сентября 1939 года.
Все же Черчилль хотел бы связать Сталина обязательством в отношении будущего режима Польши. Самое главное, по его мнению, не территория, но характер власти, которая там будет установлена. Он прав, конечно, в принципе. Но на этой конференции важно все — и власть, и территория. Черчилль предлагает создать польское правительство без промедления, тут же на месте, в Ялте. Сталин негодует: «Меня называют диктатором, а не демократом, но у меня достаточно демократических чувств, чтобы отказаться создавать правительство без участия самих поляков». Даже видавший виды Черчилль ошарашен и не знает, что сказать.
Вообще, использование идеологически уязвимых мест противника, его собственной терминологии либо для смягчения позиции одного из партнеров, либо ради высмеивания его, впрочем, совершенно беззлобно, широко применяется как Сталиным, так и Черчиллем. Рузвельт стоит как бы над схваткой. Жонглирование одними и теми же терминами и понятиями, в то время как каждый из участников конференции вкладывает в них иной смысл, один из способов политической игры в Ялте. Однако всегда существует опасность «заиграться».
Например, Черчилль пускается «во все тяжкие», чтобы добиться от Сталина более приемлемого соглашения о Польше. Косвенным образом он старается продемонстрировать Сталину свое якобы невраждебное отношение к коммунизму. Он вспоминает, например, что, несмотря на свои конфликты в прошлом с коммунистическим членом парламента Галлахером, он, Черчилль, послал ему телеграмму сочувствия в связи с гибелью двух его приемных детей. Черчилль также объясняет Сталину, что оппозиция коммунизму в Англии не основана на споре вокруг принципа собственности: а на старой проблеме отношений между индивидуумом и государством. Но во время войны, — подчеркивает он, — интересы граждан были подчинены правительству. Оставалось лишь добавить — «совсем как в СССР»... Апофеозом демонстрации невраждебного отношения Черчилля к коммунизму послужил его тост «за пролетарские массы мира». Следовало бы, конечно, добавить «и за пролетарский интернационализм»...
...Рассказывают, что летом 1942 года секретарь Загорского райкома партии (близ Москвы), делая сообщение на партийном активе о международном и внутреннем положении и упоминая о визите Черчилля в Москву, оговорился и вместо «господин» сказал «товарищ Черчилль». В зале раздался смешок. Секретарь, однако, не растерялся и произнес со всей убежденностью, на которую был способен: «Да, товарищи, и в самом деле мы сможем скоро сказать „товарищ Черчилль“». Сталин все же дальше «друга», «боевого соратника», а также «старого боевого коня» не пошел. Впрочем, был еще раньше и позднее «поджигатель войны Черчилль»...
