На практике все было гораздо сложнее. Неизбежно подскочили и заработки и цены. Парламенты, обеспокоенные развалом установившегося социального порядка, стали прибегать к законодательным мерам, с тем чтобы остановить миграцию крестьян. Еще в 1351 году был утвержден «Статут о рабочих» и введен запрет на переезд в поисках лучших условий оплаты труда. Впоследствии запреты еще более ужесточились: с начала шестидесятых годов нарушителей уже наказывали клеймением.
Естественно, драконовские меры вызвали недовольство крестьян, впервые осознавших свое истинное значение. В знак протеста они начали объединяться в лиги — предвестники современных профсоюзов — и отказываться работать на хозяев по старинке. Землевладельцам, столкнувшимися с тем, что мы сегодня называем стачками или забастовками, пришлось пойти на уступки. Принуждать к исполнению новых законодательных мер оказалось делом трудным, и в шестидесятых — семидесятых годах появился целый класс бродячих работников, определяющих и оплату и условия труда и способных выкупать арендованные участки земли. Йомен, независимый и знавший себе цену фермер, уже не желал, чтобы им помыкали. В то время особенно популярно было двустишие об Адаме и Еве:
Когда Адам пахал, а Ева пряла,
Кто у них был господин?[56]
Вопрос, конечно, интересный, но он явно не вставал перед английским парламентом, когда в 1379 году палата общин, дабы компенсировать расходы на войну, ввела подушный налог, который обязывалось платить все взрослое население страны. Мера, безусловно, должна была вызвать бурю негодования, но этого поначалу не случилось, так как налог ударял больше по карману людей богатых, а не бедных. Трудности испытывали сборщики податей: уклонение от налогов приняло массовый характер и в казну денег поступало мало. На следующий год парламент утроил мзду — с одного грота[57] с головы до трех — и потребовал взимать их равно как с богатых, так и с бедных слоев населения.
Это была ошибка. К весне 1381 года очаги смуты уже пламенели во многих районах страны, особенно на юго-востоке, а 1 июня полыхнул настоящий пожар. В Брентвуде (Эссекс) комиссию верховного королевского судьи Роберта Белкнапа, приехавшую разбираться с недоимками, встретили более чем враждебно. Во время потасовки были убиты трое присяжных, сам сэр Роберт чудом уцелел — его отпустили с условием, что он впредь никогда не будет заниматься подобными расследованиями. Бунт быстро распространился по всему графству и перекинулся через реку в Кент. Там 6 июня мятежники из Грейвсенда напали на замок Рочестер и выпустили на свободу всех узников. То же самое произошло в Мейдстоуне: в числе освобожденных арестантов оказался пламенный оратор-священник Джон Болл, отправленный в заточение за подстрекательские проповеди архиепископом Кентерберийским Симоном Садбери. В Мейдстоуне впервые заявил о себе и человек по имени Уот Тайлер, «кровельщик», которому суждено возглавить восстание: Фруассар предусмотрительно назвал его «отвратительным и злобным типом». Под предводительством Тайлера, имевшего, похоже, определенную военную подготовку, и Джона Болла, идейного вдохновителя, мятежники двинулись на столицу, разграбив по пути дворец архиепископа в Кентербери. Пройдя за два дня 70 миль, в среду, 12 июня, они уже были в Блэкхите, в восточных предместьях Лондона.
Четырнадцатилетний король к тому времени перебрался из Виндзора в Лондон и, проявив благоразумие, поселился в Тауэре[58]. Безусловно, Ричард знал о грозящей опасности, но, видимо, она не тревожила его сверх меры. С самого начала мятежники дали понять: они ополчились не против короля, а против его министров — архиепископа Садбери (одновременно и канцлера), казначея сэра Роберта Хейлза и Джона Легга, парламентского пристава, отвечавшего за сбор подушного налога в Кенте. Им претят также все церковники, адвокаты и толстосумы — и прежде всего люди вроде Джона Гонта, способного заплатить подушный налог за полдюжины графств, но предпочитавшего кичиться и выставлять свое богатство напоказ, что по отношению к ним и несправедливо и унизительно. Правда на их стороне. Даже грабежи они вершат во имя равенства. Подобно легендарному Робину Гуду они грабят богатых, помогая беднякам. Их совесть чиста. Девиз мятежников — «король и община»; цель — помочь сюзерену исправить зло; они искренне надеются на то, что всего этого можно достичь одним росчерком пера. Исполнив свою миссию, они мирно разойдутся по домам.
С учетом обстоятельств вряд ли стоит удивляться тому, что король утром 13 июня решил переправиться через реку в Гринвич, где его ожидал «кровельщик» Тайлер с друзьями, и вступить с ними в переговоры. Понятно и волнение Садбери, Хейлза и их коллег, испугавшихся грозного вида внушительной толпы, собравшейся на другом берегу, когда к нему приблизился королевский барк, и не позволивших королю сойти с судна. Им вообще не надо было бы появляться. Внезапный разворот и бегство королевского барка к Тауэру и взбесили мятежников, и побудили к еще более решительным действиям: теперь ничто не могло отвратить их от набега на Лондон. Не имея пока возможности переправиться через реку, они опустошили церковь Святой Марии в Саутуарке — ныне собор, — открыли ворота тюрьмы Маршалси, а в Ламбете сожгли всю документацию канцлерского суда. После этого повстанцы двинулись к Лондонскому мосту; подъемник то ли в результате измены, то ли из-за устрашающей многочисленности толпы был уже опущен, и они прошли по нему без помех.
Теперь мятежники могли делать в столице все, что угодно. Они захватили тюрьму Флит, освободив заключенных, разграбили Нью-Темпл, собственность рыцарей ордена Святого Иоанна Иерусалимского и близлежащий дом Хейлза. Затем повстанцы направились по Флит-стрит к Савойскому дворцу; лондонцы давно ждали повода для расправы над своим заклятым врагом. Началась дикая оргия разрушения, имущество самого богатого в королевстве дома растаптывалось или выбрасывалось в Темзу, здание сгорело дотла. На этот раз, как нам сообщают хронисты, обошлось без мародерства: таков был приказ Тайлера. Когда кто-то из его людей попытался что-то украсть, его поймали и кинули в огонь. К счастью, самого Гонта во дворце не было — он в это время вел переговоры с шотландцами. Можно не сомневаться: окажись он дома, вряд ли ему удалось бы уйти оттуда живым.
Повстанцы потом двинулись к цитадели рыцарей Святого Иоанна в Клеркенуэлле, разгромили и дворец, и церковь, и госпиталь[59]; штаб-квартира ордена, как нам сообщают хронисты, горела семь дней. Тем временем из Эссекса прибыл отряд Джека Строу, где-то на окраине Лондона соединился с дружиной из Хартфордшира, и они вместе пошли по северному берегу Темзы, завладев сначала Хайбери, а затем и Майл-Эндом. Здесь Строу приказал своим отрядам остановиться. Наступил черед короля действовать. Вечером того же дня Ричард со стен Тауэра обратился к толпам, собравшимся внизу на зеленой лужайке, и пригласил всех желающих встретиться с ним завтра на пустыре Майл-Энда. Ввиду той паники, которая обуяла его министров всего лишь несколько часов назад, не исключено, что это предложение он сделал по собственной инициативе. В любом случае оно свидетельствует о незаурядном мужестве, проявленном малоопытным четырнадцатилетним подростком.
Утром в пятницу, 14 июня, юный король, посоветовав Садбери и его друзьям бежать по реке, поскакал из Лондона в сопровождении мэра Уильяма Уолуорта на переговоры с повстанцами. По дороге из королевской свиты обратно в город вернулись несколько вельмож, а Ричарду не терпелось поскорее встретиться с мятежниками лицом к лицу. Прибыв в лагерь повстанцев, король увидел, что они настроены решительно, но не враждебно. Вожаки преклонились перед ним, выказывая свое глубочайшее почтение, заверили его в том, что мятежники не ищут себе другого сюзерена и признают Ричарда государем, однако желают, чтобы им выдали людей, которых они считают «предателями». Король ответил: никто не может быть назван предателем без судебного процесса, проведенного в соответствии с законом; если суд обвинит кого-то в предательстве, то они могут поступить с таким человеком как им угодно. Затем вожди повстанцев зачитали петицию с требованиями упразднить крепостничество и предоставить крестьянам право продавать свой труд на основе свободного волеизъявления и обоюдных договоренностей и пользоваться землей при ежегодной арендной плате четыре пенса за акр. Ричард не моргнув глазом согласился с претензиями, пообещав выдать соответствующие грамоты, скрепленные Большой государственной печатью, и послать в местности, откуда прибыли повстанцы, королевские знамена в знак благоволения и покровительства. После этого, не мешкая, король дружески распрощался с мятежниками. Ричард уступил им практически по всем пунктам, но по крайней мере он установил с ними добрые отношения и мог рассчитывать на то, что повстанцы, удовлетворившись его обещаниями, спокойно разойдутся.
