Враги республики были раздавлены морально, но их основные бастионы: армия, церковь, касикизм, помещики и крупный капитал пережили уже не одну революцию. Не складывая оружия, они ждали первых ошибок и разногласий среди победивших революционеров.
В то время, как низложенный Альфонс XIII находился на пути в эмиграцию, было сформировано первое временное правительство республики. Главой кабинета стал бывший монархист и добрый католик Алкала Самора (его имя должно было успокоить боявшуюся социального переворота буржуазию). Властитель умов и «отец республики» Мануэль Асанья стал военным министром, его основной недоброжелатель — лидер радикалов — Алехандро Леррус возглавил МИД (Асанья не хотел, чтобы этот человек имел какое-бы то ни было влияние на внутреннюю политику). Впервые в истории министерские портфели получили социалисты: Ларго Кабальеро стал министром труда, Прието — министром финансов, Фернандо де лос Риос — министром юстиции.
На этом месте хотелось бы исправить одну историческую несправедливость. В советской историографии не принято было много писать о Мануэле Асанье. Его не ругали, но и превозносить кабинетного политика и буржуазного республиканца, «скованного своим классовым происхождением», было как-то не принято. Между тем в истории любой страны редко встречаются политики, совмещающие блестящий ум, сострадание к своему народу и высокие принципы собственного поведения.
Именно таким человеком был Асанья, без которого нельзя себе представить все важнейшие социальные завоевания второй и последней испанской республики. В августе 1936 года один из главарей путчистов генерал Мола скажет в радиообращении, что Асанью породила не женщина. Это-де своего рода Франкенштейн, мозг которого подлежит изучению. Мола не смог скрыть за бранью невольного уважения к тогдашнему президенту Испанской республики.
Асанья родился в 1880 году на родине Сервантеса в маленьком городке Алкала де Энарес в 30 километрах от Мадрида. Рано лишился матери, что не помешало ему получить отличное образование: он учился и в Париже. Он много писал о литературе Испании и изучал историю французской Третьей республики. Асанья долго находился в тени большой политики и не старался делать карьеру. Во время диктатуры Примо де Риверы он сделал себе имя как блестящий оратор в одном из либерально-республиканских клубов Мадрида. После поражения республиканского восстания в декабре 1930 года Асанья скрылся в доме своего тестя, чтобы заняться любимым делом — писать очередной роман. Волна революции 1931 года вынесла этого известного своими пламенными речами интеллектуала в руководство республики. И тут выяснилось, что профессор не зря прожил в тишине большую часть жизни. В его голове давно сложился четкий, проработанный до деталей, план реформ всех сторон испанской действительности. И еще оказалось, что профессор жестко и энергично проводит свои планы в жизнь, защищая республику от угроз справа и слева. Он, не колеблясь, послал войска на подавление анархистского восстания в Льобрегате в январе 1932 года, но отказался утвердить смертные приговоры его организаторам. «У меня нет желания кого-то расстреливать. Кто-то должен прекратить расстреливать людей справа и слева. И это начнется с меня». Ему неоднократно предлагали установить диктатуру, но он был против чрезмерного закручивания гаек, хотя в отчаянии писал в дневнике, что испанцы ничего не хотят делать без принуждения.
Будучи и премьером, и президентом, Асанья тяготился официальными церемониями и протокольными мероприятиями. Его оставляла равнодушным коррида и нисколько не увлекали модные в то время среди «сливок общества» скачки. Этот человек всецело принадлежал политике, считая ее делом не только увлекательным, но и сугубо нравственным, если только политика эта была в интересах большинства населения.
Асанья тяжело переживал начало гражданской войны, которую он всеми силами хотел предотвратить. Его мечта о стабильной, просвещенной и социальной республике рухнула под ударами мятежников и анархистов. Но до последнего часа неравной борьбы Асанья не предал республику, хотя и утратил веру в ее победу.
Но мы, пожалуй, забежали вперед. Весной 1931 года еще никто не видел на горизонте кровавой зари будущих потрясений.
Республика стремилась придать себе легитимность и на 28 июня 1931 года были назначены выборы в Учредительные кортесы (возрастной ценз был понижен с 25 до 23 лет, а женщины впервые получили право избираться, хотя не избирать). Как и ожидалось, выборы стали триумфом социалистическо-республиканского блока. ИСРП впервые в истории стала крупнейшей парламентской партией, получив 116 мест (из 417). Радикалы Лерруса стали вторыми с 90 мандатами, 56 мест было у радикал-социалистов, 36 — у каталонской Эскерры, 26 — у партии «Республиканское действие». Были представлены и другие более мелкие республиканские группировки. Правая оппозиция имела 44 места, из которых только 1 (!) депутат причислял себя к монархистам. В целом, левые силы получили 263 места, центристы — 110 и правые, как уже упоминалось, 44. И опять, однако, проявились серьезные региональные различия. Республиканцы и социалисты вновь первенствовали в крупных городах, но Наварра и большая часть Кастилии шли за правыми.
В парламенте преобладали писатели, юристы, профессора, но впервые появились рабочие и две женщины. Президентом кортесов был избран правый социалист Хулиан Бестейро. Парламент сразу же взялся за выработку новой конституции, которая была принята после горячих дебатов в декабре 1931 года и сразу стала причиной первого правительственного кризиса.
Наиболее острые разногласия возникли, естественно, по церковному вопросу. Радикалы развернулись вовсю. Церковь была отделена от государства и ей было запрещено заниматься народным образованием. Орден иезуитов подлежал роспуску, остальным не разрешалось заниматься коммерческой деятельностью. Государство оставляло за собой право национализировать имущество монашеских орденов.
Церковь получила сильнейший удар. Конечно, к началу 1930-х годов она уже была не той, что 100 лет назад. Испанцы в массе своей уже не были религиозны и их общение с Богом ограничивалось крестинами, венчанием и отпеванием (правда, среди женщин религиозность все еще держалась крепко). И все же в стране было 60 тысяч церквей, 5 тысяч монастырей, 80 тысяч монахов и монахинь и 35 тысяч священнослужителей. Церкви принадлежало 11 тысяч поместий, банки, газеты и даже кинематографические компании. Но основное влияние, вплоть до установления республики, церковь осуществляла через подконтрольную ей систему образования. Половина испанского населения была неграмотна, а государственных школ было мало. И вот теперь церковь лишалась своего основного оружия.
Справедливости ради надо сказать, что церковники сразу же встретили республику в штыки. 1 мая 1931 года, когда Испания после долгого перерыва праздновала Первомай, глава испанской церкви кардинал Сегура опубликовал обращение к верующим, где сожалел о свергнутой монархии и призывал паству голосовать на выборах за правых. Протест министра юстиции против этого явного вмешательства святых отцов в мирские дела был проигнорирован, но события уже приняли неуправляемый характер. 10 мая на одной из мадридских улиц собрался монархический кружок. Музыка «Королевского гимна», доносившаяся из открытых окон, привлекала внимание прохожих, которые стали громко протестовать. Произошла драка, в ходе которой был ранен республиканец — шофер такси. По Мадриду поползли слухи о монархическом заговоре и по всей стране люди стали жечь церкви и монастыри, особенно принадлежащие иезуитам. Больше других усердствовали анархисты, но вполне вероятно — и платные агентов ы реакции. Правительство пыталось защитить церковную недвижимость. Военный министр Асанья вывел на улицы войска, но запретил им стрелять в демонстрантов, заявив, что все монастыри Испании не стоят жизни одного республиканца. Он же изрек и ставшую крылатой фразу, что Испания перестала быть католической. Правительство закрыло ряд консервативных газет, провоцировавших беспорядки. Гражданская гвардия (своего рода жандармерия, созданная в 1844 году для поддержания порядка в сельской местности и особенно ненавистная рабочим и крестьянам) несколько раз по своему обыкновению стреляла в демонстрантов. Хотя ее и не распустили, но создали ей противовес в лице штурмовой гвардии, в которую набирались преданные республике люди.
Итак, первая проба сил показала, что у республики есть запас прочности. Но эксцессы против церкви, как и раньше, безусловно помогли сплотиться реакции и начать активную клевету против нового строя, якобы неспособного защитить порядок и собственность в стране. И эта пропаганда с каждым месяцем завоевывала все новых сторонников среди средних классов и части забитого и неграмотного крестьянства.
