Выступления Ленина и Зиновьева 30 декабря приоткрывают завесу над действительной подоплекой конфликта в партийной верхушке. Рязанов на X съезде заметил, что 30 декабря Зиновьев «поднял знамя восстания против Оргбюро», провозгласив: «Мы не позволим какому-нибудь Оргбюро распоряжаться партией»[66]. Судя по стенограмме заседания фракции, Зиновьев высказался несколько дипломатичнее, он сказал: «Мы не допустим, чтобы над профессиональным движением, которое объединяет 7 миллионов рабочих, чтобы над ними производилась кухонная стряпня из почтенного учреждения, которое именуется Оргбюро ЦК»[67]. Тем не менее, Рязанов точно уловил истинный смысл и направленность зиновьевского выпада. Группа Ленина наносила прицельный удар в первую очередь по могущественным и ставшим опасными Организационному бюро и Секретариату ЦК, которые солидаризировались с Троцким. «Троцкий и Крестинский будут подбирать "руководящий персонал" профсоюзов!» — давал сигнал сам Ленин. «Вот вам настоящий бюрократизм!»[68]
VIII Всероссийский съезд Советов своими решениями в духе военного коммунизма показал, что никто из основных спорщиков не был принципиально против «закручивания гаек». Спор завелся вокруг того, в чьей руке окажется гаечный ключ. Зиновьев еще на IX партконференции многозначительно намекнул: «Партия еще ищет настоящий ЦК»[69].
В оболочке дискуссии о профсоюзах вызрело то, чего Ленин постоянно опасался, — возникло противостояние Политбюро и Оргбюро ЦК. Вокруг последнего стали консолидироваться не- довольные функционеры и опальные руководители. В декабре большинство членов ЦК «взбунтовалось» против самого Ленина. Несомненно, мотивы у каждого из них были разные, что обусловило как их большинство на первом этапе дискуссии, так вместе с тем и непрочность этой группировки, что продемонстрировал переход струсившего Каменева в лагерь ленинцев в январе 1921-го года.
Наряду с расколом в Цека отчуждение «верхов» и «низов» в партии, отрыв высшего руководства от тех и других породили в партийных рядах массу противоречий. Рядовые коммунисты, низший и даже средний состав партийных функционеров страдали в условиях быстро таявших возможностей влиять на содержание партийно-государственной политики, которая в 1920 году все более отдалялась от реальных потребностей общества. Закономерно, что профсоюзная дискуссия выплеснула на поверхность множество других группировок со своими идеями и лозунгами.
Децизм
Дух соперничества, обуявший вождей в конце 1920-го года, возможно, был бы не столь вреден для советских государственных устоев, если бы между ними и партийной массой сохранялась надежная рутинная прослойка из твердокаменных функционеров средней руки. Однако и средний уровень парт— и совруководства, даже еще раньше, оказался пораженным червоточиной сомнений, взрыхлен исканиями честолюбий, расшатан бесконечными притираниями партийных и советских органов и заматерел, участвуя в аппаратных междоусобицах. Повелось это еще с тех пор, когда в 1918 году московский центр приступил к «собиранию Руси» под красным флагом и созданию необходимого для этого централизованной бюрократической системы.
1919 год Советская власть встретила уже в довольно упорядоченном состоянии, одновременно в столичной прессе появились публикации, противоречиво и порой противоположно оценивавшие результаты работы компартии по восстановлению государственного централизма. Если Бухарин в своей статье в центральном печатном органе партии с удовлетворением отмечал изживание анархии в государственном строительстве и приветствовал создание единой централизованной системы власти, то на страницах той же «Правды» он, как ее главный редактор, открывал подшивку 1919 года публикацией статьи И.В. Вардина (Мгеладзе) «Понять и сказать», в которой предлагалось «смотреть правде прямо в глаза». А правда, по мнению автора, заключалась в том, что «советская власть внутренне больна, на ее теле появились язвы, вскочили отравленные ядом пузыри»[70]. «Болезнь власти» — таков был диагноз, поставленный в статье состоянию коммунистической партии на начало пятнадцатого месяца ее пребывания у власти. Превратившись в чиновников, рассеявшись по комиссариатам и центрам, «коммунисты начинают отрываться от массы», предупреждал автор.
Через две недели газета возобновила обсуждение этой темы. В статье «Новые задачи строительства Республики» Н. Осинский констатировал «кризис советского аппарата»[71], который коренится в его бюрократизации. Установление весной и летом 1918 года единоличных, авторитарных иерархических форм управления было необходимо, соглашался автор, но теперь следует обратить внимание на их негативные последствия. В борьбе с ними расстрелы следует заменить гласностью, подчинить ЧК судебной власти и допустить свободу печати, ограничив ее лишь рамками, исключающими призыв к прямому свержению Советской власти.
Подобные рассуждения уже изрядно поизносились в критическом арсенале большевистских оппонентов из социалистического лагеря. Осуждение методов террора, требование свободы печати — все это было не ново. Ново было то, что эти мысли появились на страницах центрального органа партии большевиков и принадлежали ее видным работникам. Январские публикации в «Правде» стали зримым проявлением происходившего в эти дни процесса образования внутрипартийной, оппозиционной руководству ЦК РКП(б) коалиции, получившей название группировки «демократического централизма». Мы зовем не к буржуазной демократии, а к развернутой форме рабоче-крестьянской демократии — провозглашали ее лидеры[72].
В эти же дни еженедельное приложение к «Правде» в статье под знаменательным заголовком «"Верхи" и "низы"» сообщало своим читателям, что за последнее время в районах сильно дебатировался вопрос об отношении «центров» к районам, о «верхах» и «низах». Какой бы вопрос ни стоял в порядке дня, эта проблема поднималась обязательно. Центры оторвались от мест, «верхи» стали генерала- ми — шумели на районных партконференциях[73].
18 января в Москве была созвана общегородская конференция РКП(б). В фокусе ее внимания оказались те же вопросы о взаимоотношении центров и районов, партийных комитетов с комфракциями в Советах. Представители децистов Е. Игнатов, Н. Лисицын выступили с проектом резолюции, предполагавшим необходимость коренного пересмотра положений Конституции 1918 года и в частности — ликвидацию фактически независимого Совнаркома с передачей его функций Президиуму ВЦИК, подотчетному съезду Советов. Докладчики децистов выразили недовольство тем положением, когда центральная власть принимает решения без учета мнения местных органов. Официальный проект резолюции московского комитета РКП(б), составленный в нейтральном духе, спасло от провала лишь энергичное выступление предсовнаркома Ленина, который назвал проект децистов отдающим «тиной местничества» и, напротив, подчеркнул, что по его мнению, разруху можно уничтожить «только централизацией, при отказе от чисто местнических интересов»[74].
Но уже 2 марта 1919 года московская губернская партконференция, пользуясь тем, что внимание руководства Цека было полностью поглощено открывшимся I конгрессом Коммунистического интернационала, заняла особую позицию в вопросе партийно-государственного строительства, поддержав проект резолюции децистов с критикой политики Цека и требованием пересмотра советской Конституции, и для проведения своей точки зрения избрала в число делегатов на предстоящий VIII съезд РКП(б) представителей группировки «демократического централизма».
На съезде, открывшемся 18 марта, течение децистов впервые получило возможность в самой подходящей аудитории заявить о себе и выразить недовольство политикой кремлевской верхушки, накопившееся на средних этажах руководящего аппарата. Однако выступление их основного докладчика Осинского оказалось более скромным по сравнению с его правдинскими публикациями. Опуская вопросы о терроре и свободе слова, он сосредоточил внимание на болезненной для местных властей безответственности уполномоченных центральных ведомств. Военная обстановка заставляла сосредотачивать исполнительные и законодательные функции в руках небольших коллегий и просто отдельных лиц. «Это должно было привести к укреплению того бюрократизма, который с другого конца начинает сейчас к нам протекать в лице старых чиновников», — говорил Осинский[75].
В тезисах, предложенных им съезду от московской губернской и уральской делегаций, доминировала одна идея: путем слияния Президиума ВЦИК и Совнаркома поставить Совнарком и вообще центральную власть под контроль ВЦИКа и съезда Советов, в которых, как известно, основную роль играли советские «губернаторы» и «городничие», т. е. местная власть. Этим-де будет решен вопрос о непонятном параллелизме центральных советских органов и ликвидирован бюрократизм кремлевских чиновников. Для себя, как для местных чиновников и бюрократов, децисты, напротив, выговаривали «широкое право местного самоуправления»[76].
