смерть. Умер, как и жил, верным слугой государя. Но воинов гибель командира не деморализовала, а ожесточила. Они порубили врагов, взяли город.
Кстати, в расхожих мифах об Иване Грозном Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский почему-то выступает неразлучным его спутником. Хотя настоящая его роль в истории была очень короткой. Видное место он занял лишь в конце 1569–1570 г., когда раскрылась измена Басмановых и Вяземского. А через 3 года его не стало. Но царь высоко ценил его именно из-за того, что он отвечал идеалу опричника. Это доверие Иван Васильевич перенес и на его родственников. В окружении государя появились племянники Малюты — Богдан, Давид, Афанасий Бельские (к боярскому роду Бельских они не имели отношения, их семья была из мелких детей боярских города Белой). А Борис Годунов, племянник царского постельничего, чтобы упрочить свое положение, женился на дочери Скуратова.
Погибшего любимца царь велел похоронить в Иосифо-Волоцком монастыре. Скуратовы были издавна связаны с этой обителью, там принял постриг и упокоился отец Малюты. После взятия Пайде засобирался в Москву и Иван Васильевич. Его ждали другие дела. Часть пленных он отпустил и отправил с ними письмо Юхану. Еще раз требовал, если он хочет мира, прислать посольство для переговоров. А на королевскую брань ответил вполне адекватно, завершив послание: «А что писал еси к нам лаю… и нам, великим Государем, и без лаю тебе писати нечево. А ты, взяв собачий рот, захочешь за посмех лаяти, ино то твое страдничье пригожество: то тебе за честь, а нам, великим Государем, с тобою и ссылатися безщестно… И будет похошь перелаиватьися, и ты найди себе таково ж страдника, каков сам страдник, да с ним перелаивайся» [650]. В общем — хочешь лаяться по-собачьи, найди себе такого же, как ты, с ним и перелаивайся.
Номинальным командующим царь при отъезде оставил Магнуса, а реально войско возглавил Саин-Булат. Они еще взяли замки Нейгоф и Каркус. А 16 тыс. воинов под началом Мстиславского и Шуйского отделились, двинулись на Габзаль (Хаапсалу). Но и шведы с ливонцами опомнились, собрали корпус Клауса Акензена. Он встретил русских возле замка Лоде. Неприятельский авангард состоял из ливонцев, царские ратники сразу опрокинули их, они разбежались. А воеводы без царского присмотра расслабились, остановились праздновать победу, даже охранение не выставили. Но следом подошли шведы и налетели. Русских было в 8 раз больше, но атаки они не ждали, враги прорвались к шатрам воевод. Иван Андреевич Шуйский был убит, Мстиславский и Морозов ранены.
Разбить большое войско шведы даже не надеялись, наскочили — и назад. Но добавилась измена. К неприятелям перебежал родственник казненного Михаила Темрюковича — Александр Черкасский. Рассказал, что разгромлено командование и у русских паника, указал, где стоят обозы. Враги снова напали, захватили артиллерию, знамена, весь обоз. Ливонию и Швецию эта победа ох как ободрила! Бой называли битвой, русские потери многократно преувеличивались. Когда царский посланец Чихачев приехал в Стокгольм, с ним обошлись по-хамски. Пытались отнять у него грамоту государя, даже ударили. Потом разыграли прием якобы у Юхана, Чихачев вручил письма, а на троне вместо короля сидел один из дворян.
Хотя настоящее значение победы было невелико. Шведы разбили лишь один из корпусов. От создания Ливонского королевства Грозный не отказался. Привез Магнуса в Москву и выполнил обещание породниться с ним. Правда, дочь Старицкого Евфимия умерла от чумы. Но царь женил марионеточного короля на ее сестре Марии. Однако о том, чтобы отдать Мангусу всю Ливонию и даже о 5 бочках золота в приданое больше речи не было. Государь оценил вероломство Дании и самого Магнуса. Понимал, что, имея власть и деньги, он запросто наймет солдат и может повернуть оружие против русских. В приданое выделил только один город, только что взятый Каркус, и пожелал новому родственнику отправляться «в свой удел». Посулил дать еще, когда он заслужит.
А в Польше предвыборная гонка выходила на «финишную прямую». Активизировались и обе «прорусские» партии. Но паны не на шутку опасались, как бы сильный монарх не прижал их самих. Перекрыли заставами дороги в Россию, чтобы не допустить к царю делегатов шляхты. А сами снарядили к нему делегатов во главе с магнатом Гарабурдой. Ивану Грозному они изложили условия. Что они хотят видеть на престоле Федора Ивановича, за его избрание надо вернуть Речи Посполитой Полоцк, Смоленск и еще ряд городов, и сверх того, дать Федору «для учтивости» что-нибудь из российских владений. Кроме того, ему придется перейти в католицизм, для традиционной коронации в Кракове это необходимо.
Такие запросы государь сразу отверг. Ответил — царевич не девка, чтобы давать за ним приданое, в Польше и Литве земель для короля много. А короновать его может не латинский архиепископ, а русский митрополит. Добавил и требования: если изберут Федора, корона должна стать не выборной, а только наследственной. А если род прервется, Польша и Литва присоединятся к России. Но в ходе обсуждений, взвесив и обдумав, царь вообще отказался от этого варианта. Он понимал, что Федора хотят сделать игрушкой в руках магнатов, «а мы их воле сына своего давать не хотим» [651].
Паны умолчали, что часть шляхты прочит в короли самого царя, но он об этом знал и сам предложил — выбирать не Федора, а его. Опять же, только на условиях наследственной власти. Еще более предпочтительным Иван Васильевич считал другой вариант, принять корону не Речи Посполитой, а одной Литвы, отдав Польшу Максимилиану. Если же паны не захотят делить государство, государь уступал его Максимилиану или его сыну. При этом заключается мир с Россией, к Речи Посполитой отойдут Курляндия и Полоцк, а русские за это получают Ливонию и Киев, и две державы смогут совместно выступить против татар и турок.
Когда послы огласили эти предложения на сейме, число сторонников царя и царевича сразу убавилось. Невзирая на то, что шляхта сама страдала от «свобод», но ослепленно цеплялась за них. Противники Ивана Грозного подняли шум, что его условия нарушают права самим избирать власть, что это ведет к «рабству». Сейм дружно принял требование к кандидатам на престол — никогда не претендовать на наследственное правление. Но страсти накалялись. Схлестывались ораторы и агитаторы. В этой каше крутились, борясь за своих претендентов, представители императора, Швеции, Франции, Испании, Рима, турецкого султана. Щедро сыпали деньги, обещания еще щедрее.
Максимилиан II пытался подольститься ко всем. Панам его послы сулили помощь в войне с Россией. А в это же время его дипломаты прибыли к Ивану Васильевичу, договариваться о взаимодействии на выборах. Причем император тоже предлагал разделить Речь
